Страница 73 из 75
— Ну, еще бы, чорт возьми! Ведь они даже задержали меня при выходе из вокзала…
— Ах, так… — старичок снова погрузился в свои размышления, но через мгновение прибавил: — Очень вам благодарен… — и опять приложился к цилиндру серой мохнатой перчаткой.
Снова молчание. Маятник монументальных часов посреди буфета торжественно шествовал взад и вперед, как жандармский патруль. Наносимый порывами снег сплющивался об окна и быстро таял. Из полузакрытой двери в кухню прокрадывалась новая вздымающаяся снизу воздушная струя и была она полна обещаний.
— Вы ничего не будете иметь против, если я взгляну на одну из ваших газет? — снова начал старичок, немного спустя, и не без робости протянул свою мохнатую перчатку.
— Пожалуйста, — я пихнул к нему через приборы растрепанную кипу газет, — к услугам вашим…
— Сегодняшние?..
— Да, последние…
— Благодарю вас, мне только взглянуть…
И серая перчатка стала очень ловко и проворно раскладывать и снова складывать газеты одну за другой. Другая перчатка, вернее другая рука, левая, была засунута в карман темного с крупными желтоватыми клетками пальто, слишком обширного для тщедушной фигурки старика. Но была ли у него вторая рука?
Так все газеты подверглись его молниеносному осмотру, а потом общей кучей, — признаться гораздо более аккуратной, чем раньше, — были мне возвращены с многочисленными выражениями благодарности.
И опять наступило молчание. Вслед за каждым из своих отрывистых слов и движений старичок, казалось, с молниеносной быстротой уносился в сказочное одиночество и поднимал между собою и мной подъемные мосты над глубокими рвами, со скоростью метеора взлетал в заоблачные высоты. Даю вам слово, он производил на меня весьма оригинальное впечатление, вернее, — целый цикл разнообразных и подчас противоречащих впечатлений. Например, мне казалось, что при каждом движении он умирает, что я больше не чувствую его присутствия и что там, за прибором, против меня сидит какое-то странное существо, индивидуум особого рода, нечто вроде сорвавшейся с нитки марионетки или даже только комочек чего-то хрупкого и жалкого, невесомого и ненужного, но это что-то таинственное живет своей особой, непонятной мне жизнью.
— Вы ждете поезд на Бозу? — спросил меня старичок, неожиданно возвращаясь из своих междупланетных странствий.
— Да.
— И вы именно в Бозу едете?
— Да.
— Значит, в два часа десять минут…
— Да, да…
Пауза.
— Вы прибыли из Сассари?
— Да.
— Но вы как будто не сардинец?
— Из Ориундо.
— А как ваша фамилия, простите?..
— Пукка.
— Фамилия — сардинская. В Ористано много Пукка… Но вы живете в Сассари?
— В Риме.
— А… Видно служите в министерстве?
— Нет, я писатель.
— А… Писатель… По какой специальности?.. Простите, я не…
— Что за извинения… Не вы виноваты, а мои писания…
Серая перчатка сделала жест протеста, как бы говоря, что старичок настаивает на чудовищности своей вины.
— Но я заслуживаю некоторого снисхождения, — вздохнул старичок, — вот уже пятнадцать, даже без малого шестнадцать лет, что я… Сплетение обстоятельств, неприятностей, затруднений…
И он опять ушел в себя, устремив свои светлые-светлые, почти белые глазки на пестрый цветок тарелки. Потом как-то многозначительно взглянул на меня, улыбнулся сухой, натянутой, перекосившей его рот улыбкой, и вдруг конфиденциально заявил, покачивая головой, как автомат:
— Если я вам скажу сейчас, откуда я, вы, конечно, рассмеетесь…
— А почему, интересно знать?
— Ну-ка, угадайте, постарайтесь угадать, откуда я сейчас… — и старичок иронически хихикнул сморщенным, как старый лимон, личиком.
Но тут часы пробили торжественных одиннадцать ударов. И когда прозвучал последний из них, тишина еще казалась насыщенной эхом этого металлического звона. Старичок выждал и, наконец, выпустил слова, которые должны были так меня рассмешить.
— Я — из дома умалишенных…
В это мгновение в столовую вошел, стуча сапожищами с подковами, громадный мужчина в не менее громадном плаще. С развязностью завсегдатая он скинул этот плащ, стряхнул с него снег, развесил его на двух стульях, против термосифона, сложил в угол громадный груз, который скрывался под этим плащом, закурил окурок сигары и, чуть не опрокинув стул, шумно уселся на конец большего центрального стола, как раз рядом с моим старичком, не больше, как в трех шагах от него.
Быстро откинувшись к стене, старичок искоса посматривал на гиганта, видимо, сильно растревоженный его бурными движениями и всем тем шумом, который столь неожиданно ворвался в нашу симпатичную, располагающую к признаниям атмосферу.
Но на его счастье гиганта-разбойника почти тотчас же вызвали. Старичок долго еще нахмурившись смотрел на дверь, в которой он исчез, и ворчал себе под нос с многозначительной гримасой отвращения: — Вот народ! Боже мой!.. Что за люди!.. Что за люди… — и опять он умчался в свои незарегистрированные на земном шаре страны. Я мысленно сопоставлял это бескровное личико, видневшееся мне точно сквозь тонкую паутину морщин и нет нет да и подергиваемое тиком, личико безжизненное, тусклое, как восковая маска за витриной, затуманенная неощутимой пылью, и всю его недвижимую, невозмутимую фигурку, до щепетильности аккуратную и не лишенную известного, — правда комически выраженного, — достоинства, и его любезную изысканную манеру говорить, — сопоставлял с теми поразившими меня словами, которые он только что произнес и которые, по его мнению, должны были вызвать взрыв моей веселости.
Но тут опять, вернувшись сюда, за стол, старичок прибавил:
— Чтобы рассмешить вас еще больше, скажу… (Думаю, что излишне уверять тех, кто прочтет эти строки, что я и не думал смеяться) … скажу, что я в сумасшедшем доме пробыл почти шестнадцать лет и, конечно, оставался бы там невесть как долго, если бы не этот изверг санитар…
Тут его белая, точно заштукатуренная маска, стала страшной, исказилась от гнева до неузнаваемости.
— Скажу вам, что этот дьявол под обликом людским забрал себе в голову, будто это неправда. Неправда то, что было признано не только директором нашего заведения (достойнейшая личность и в высшей степени интеллигентная), но и всеми врачами, профессорами с громадным авторитетом. А он, этакое животное, изверг, не хотел допустить, что я стеклянный!
Старичок замолчал, задохнувшись от злобы, потом, видимо озабоченный, осторожно передвинулся поближе к термосифону и вполголоса пробурчал:
— Проклятая погода! Эти неожиданные температуры могут быть для меня фатальными… Стеклу недолго лопнуть… а если появится хоть незначительная трещинка… — и он поднял воротник, глядя в окно.
Потом, наконец, успокоившись, спросил своим бесцветным голоском:
— Вы бывали в доме умалишенных в Казерте?
— Нет, признаться, не бывал… — пробормотал я с интонацией человека, честно признающегося в крупном недочете своей культурности.
— А… Ну, так я доложу вам, что это заведение образцовое, первостепенное, вот уж впрямь первостепенное, во всех отношениях. Местоположение великолепное, превосходное общество. Превосходный стол. Превосходный уход. Чудный сад. Прекраснейшие санитары. Услужливый и внимательный персонал. И к тому же, как я вам уже говорил, директор… выше всяких похвал! Вы незнакомы с директором дома умалишенных в Казерте?
— Нет, признаться, незнаком, — ответил я с возрастающим смущением. Я и впрямь начинал стыдиться своего громадного невежества.
— Уверен, что в тот день, когда вам придется к нему обратиться, вы признаете, что я ничуть не преувеличиваю, говоря, что это жемчужина… поистине жемчужина. Джентльмен и к тому же выдающийся ученый. Для меня он был не только директором, но и моим другом, даже больше того, — братом. Смею вас уверить, что пятнадцать лет, проведенных мною в Казерте, были сущим раем.
— Так почему же… — робко рискнул я, — почему же… вас оттуда выписали?
— Меня выписали? — вспылил старичок, фиксируя меня с досадливым изумлением. — Меня выписали? Меня?.. Милейший синьор, смею вам заметить, что меня ни откуда выписать не могут. Знайте раз навсегда, что я там был самым уважаемым и желанным из всех пансионеров… Хотя мне и пришлось оттуда уйти, но все-таки я сделал это по своей доброй воле. Замечу вам, что мне даже пришлось уйти оттуда тайком… Ах, если бы я мог предположить тогда!.. Скажите на милость!.. Вообразить себе, что директор мог меня выписать… Да ведь для того, чтобы уйти, мне даже пришлось убить санитара…