Казнь по кругу

— Ребята, пора.

Весело, как беспечные щенята, высыпались, распахнув все дверцы, улыбчивые муровские оперативники. Пятеро. Объявились и Смирнов с Сырцовом.

— Сдайте оружие, — приказал своим ничего не понимавшим быкам старший.

— И вы, — добавил Махов.

— Что? — не понял старший.

— Свой пугач отдай, служба! — разъяснительно рявкнул подошедший Смирнов.

Игорь Нефедов небрежно бросил пистолеты в пластиковый пакет и поинтересовался, обращаясь к своему непосредственному начальнику полковнику Махову:

— А дальше что, Леонид Константинович?

— А дальше начальник караула… — Махов посмотрел на старшего и спросил: — Простите, вы не представились.

— Анистратов. Вениамин Анистратов, — с достоинством назвался старший.

— Сейчас господин Анистратов будет по одному — от греха — вызывать всех несущих караульную службу в пансионате, а мы их по одному будем разоружать. Помимо пистолетов, какое еще огнестрельное оружие имеется, господин Анистратов?

— Пять винчестеров, — доложил Анистратов, а Нефедов на это удивленно присвистнул.

— Тут пакетиком не обойдешься, — справедливо решил он.

— Сколько вас здесь? — спросил Махов.

— Со мной тринадцать, — ответил Анистратов.

— Включая этих? — Махов кивнул на загрустившую пару быков.

— Включая этих, — послушно подтвердил Анистратов.

На этих деятельные оперативники уже вежливо надевали наручники.

Управились за десять минут. Обезоруженная охрана (все тринадцать, включая Вениамина Анистратова) была упрятана в служебное помещение проходной, у закрытой двери которого остались двое из панкратовской команды. Остальные совместно с оперативниками приступили к прочесыванию территории пансионата.

Аллея мягких лиственниц вела к умело распластанному по неровному рельефу разновысокому и одновременно плоскому дому. Махов, Смирнов, Сырцов, Нефедов и двое оперативников вольной гурьбой расслабленно шли по этой аллее. Поднявшись на террасу-антре, вошли в дом. Открылась анфилада. Не таясь, они неровной дробью затопали по ней.

Этот шум и услышали дочка с папой.

— Подожди меня здесь, — приказала Светлана и бегом вернулась в свои апартаменты. Шаги приближались. Дмитрий Федорович взмахнул руками, как нелетающая курица крыльями, и закричал, бессмысленно зовя:

— Света! Света! — зная, что она уже не вернется. Кресло по ампирному закону стояло у стены меж обширных окон. Ноги держали плохо. Он опустился в кресло и ладонью прикрыл глаза. Не от света — от безнадежности.

Глядя сверху на усохшего всесильного человечка, Махов назвался:

— Полковник милиции Махов. В связи… — привязалось же это «в связи»! — … с убийством Витольда Зверева мы вынуждены произвести обыск в этом доме. Вот ордер, — он протянул бумажку, но Дмитрий Федорович не взял ее. Он вроде и не слышал, что ему говорили. Подошел Смирнов, потряс старичка за плечо, спросил обычно:

— Как живешь, Митяй?

Дмитрий Федорович, самому себе сопротивляясь, оторвал ладонь от глаз.

— Ты… — на протяжном выдохе произнес он.

Боже, как мы все одинаковы!

— Я… — подражая не ему, а Сырцову, общавшемуся с Демидовым, откликнулся Смирнов и, варьируя, повторил: — Так как жизнь, старик?

Не с добродушием приятельства пришло словечко «старик», с жестоким обозначением физического состояния и возраста было произнесено оно. Но не впавший в детство старец сидел в кресле. Ответил Смирнову сильный от ненависти яростный и несмирившийся с проигрышем старик:

— Жизнь хороша, милиционер. Одно лишь огорчение в ней: до сих пор сожалею, что не додавил тебя до конца в шестьдесят девятом.

— А теперь уже поздно, — посочувствовал ему Смирнов.

— Зря так думаете, Александр Иванович, — не согласился Сырцов с благодушным смирновским предложением. — Такой и из могилы укусит.

— И ты здесь, Сырцов? — с изумлением ахнул Дмитрий Федорович. — Ты же — покойник!

— Был им одно время, — уточнил Сырцов. — Где Светлана?

— Не знаю, — ответил невнимательный отец.

— А где ее комнаты?

Уж тут-то «не знаю» не скажешь. Слабым движением руки Дмитрий Федорович указал направление. Сырцов туда и пошел.

— Жора, Жора, ты куда? — быстро и азартно полюбопытствовал Смирнов.

— На веселые дела, — не оборачиваясь, ответил Сырцов.

В спальне ее не было. Он беззвучно открыл дверь кабинета-будуара. Склонившись, Светлана лихорадочно рылась в ящиках кокетливого бюро. Она нашла что искала и подняла голову. Просто так, не ожидая кого-нибудь увидеть.

В дверях (белых в золоте) стоял живой и шикарный мэн Сырцов.

Она посмотрела на него противоестественно спокойными остановившимися глазами и решила:

— Галлюцинация. Он чудится мне, — и закричала: — Ты чудишься мне!

— Не имею такой привычки — чудиться. Я — живой, Светлана.

Она, помолчав недолго, тягуче-медленно улыбнулась и мягко возразила:

— Всех моих любовников убивают. Ты — мертвый, Георгий.

Подняла неверную правую руку, в которой цепко держала маленький блестящий револьвер, и навела его на Сырцова.

— Ты меня не убьешь, Светлана, — не попросил — констатировал Сырцов.

— Надеешься, что я не смогу выстрелить? — оживленно спросила она. — Я смогу, смогу!

— Сможешь, — согласился он, — но не попадешь.

Пытая счастье, она выстрелила. Строго ориентируясь по ее ходившей руке, Сырцов спокойно уклонился. Она выстрелила еще раз. И еще. И еще.

Он увертывался, как в детской игре в снежки. Ее лицо исказилось в плаксивой ненависти, она ухватила револьвер обеими руками и, высунув меж зубами тонкий кончик языка, нажала на спуск в очередной раз. И опять — мимо.

— У тебя остался один патрон, — в малой паузе успел предупредить Сырцов.

Обыкновенный его голос окончательно поверг ее в безнадежность. Она опустила револьвер и устало произнесла:

— Ты погубил меня. Ты уничтожил мою жизнь. Ты отнял у меня дочь.

А он окончательно понял:

— Ты безумна, Светлана.

Она сонно посмотрела на него, воткнула дуло револьвера под левую грудь и спустила курок. Сквозь легкую маечку пуля вошла в нее.

Он подошел и, не склоняясь, сверху посмотрел на труп. Женщина — всегда женщина. Светлана не хотела и в смерти быть некрасивой и поэтому выстрелила не в голову себе, а в сердце. В шортах, в маечке с обнаженными безукоризненными руками и ногами. Тоненькая девочка лежала на ковре, несчастная девочка.

— Тут стреляют? — с некоторым сомнением спросил от дверей Смирнов. Хорошая звукоизоляция была в этом доме, ничего не скажешь.

— Тут стреляли, — поправил его Сырцов.

— В тебя не попала, а в себя не промахнулась, — догадался понятливый, все повидавший в этой жизни Дед. Подошел, стал рядом с Сырцовым. Светлана лежала лицом вверх. Разглядев это лицо, Дед грустно сказал: — Двадцать шесть лет прошло, как я увидел ее в первый раз. Уже вдовой. А все молоденькая.

— Была, — уточнил Сырцов.

Сбор всех гостей. Неизвестно как, но в кабинете-будуаре вдруг оказались и Махов, и Нефедов, и слабый, как былинка на ветру, Дмитрий Федорович, который, почуяв неладное, рванулся к Смирнову и Сырцову, палочными, без мышц, руками раздвинул их и увидел мертвую дочь. Постоял недолго, приоткрыв рот, и бешено вцепился в Сырцова.

— Это ты убил, негодяй! Ты! Ты! Ты!

Без усилия оторвав от себя старческие ручонки, Сырцов громко и раздельно, как глухому, постарался все объяснить Дмитрию Федоровичу:

— Светлана покончила жизнь самоубийством. Она застрелилась, Дмитрий Федорович.

— Ты! Ты! Ты! — ничего не слыша, продолжал исходить жалким криком старичок до тех пор, пока не устал.

Когда он устал и замолк, звучно дыша, как по заказу объявился капитан в камуфляже со снайперским карабином, который держал за оптический прицел. Оглядел всех, всех увидел, кроме мертвой Светланы, и отрапортовал:

— У нас труп.

— И у нас труп, — честно признался Махов. Не особо заинтересовался этим сообщением капитан, его занимали собственные находки.