Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 76 из 87

Без большого круга. Катер мчался по прямой. Они опять смотрели на воду — не друг на друга. Он в ярости молчал, понимая, что Светлана ждет его просьбы. Или требования, во всяком случае. Она мстительно молчала, сознавая, что доводит Демидова до беспомощного бешенства. Игра в ненавистную молчанку продолжалась до тех пор, пока не появились игрушечные домики Троицкого.

— Ах да, — небрежно вспомнила Светлана, — чуть не забыла. — Она, вероятно, нажала невидимый тайный рычажок, потому что часть обшивки красного дерева отвалилась, открыв тайник, из которого она извлекла туго набитый мужской пояс-кошелек. — Здесь оговоренные триста тысяч и сто премиальных.

Она с трудом протянула увесистый — не для ее холеных рук — пояс Демидову. Он на ладони прикинул его тяжесть и спросил с разочарованием. У нее, у себя, у мира:

— Значит, вот здесь — безбедная моя жизнь?

— Не только здесь, — холодно напомнила она. — Правда, я не знаю, где ты припрятал двести тысяч аванса.

— Пощечину не можешь мне простить? — попытался догадаться он.

Она не ответила. Катер ударился о бетонную стенку. Демидов поднялся со скамьи, нацепил пояс-кошелек и выбрался на железную палубу. Она снизу насмешливо смотрела на него.

— Как говорят деревенские бабы в таких случаях, спасибо за компанию.

Он подтянулся на руках и выбрался на причал. Невидимый уже для нее, спросил бойко:

— Считаешь, что купила меня с потрохами?

Она повернулась так, чтобы видеть его.

— Я все думаю: чем ты лучше быка, который вожделел за кустами?

— Ничем, — бодро откликнулся он. — Я — такой же инструмент. Одно отличие: я — очень дорогой инструмент.

— Когда мне понадобится очень дорогой инструмент, я позвоню тебе, Володя, — пообещала Светлана и приказала голове: — Домой.

… Папашка Дмитрий Федорович интенсивно трудился: развалясь в универсальном рабочем кабинетном кресле и сосредоточенно ковыряясь в носу, он невнимательно — отвлекаясь то на солнечный блик, заскочивший из-за шторы на лаковую столешницу письменного стола, то на муху, бродившую по зеленому сукну стола для заседаний, — слушал занудливую и, судя по всему, длинную речь Юрия Егоровича, который, путаясь в многочисленных бумагах, бубнил и бубнил. Даже появление Светланы не остановило его: не прервался в словоизвержении, не заткнул фонтана. Только кивнул. Зато папашка чрезвычайно обрадовался дочке, с которой поделился восторгом по поводу умного спича Юрия Егоровича:

— Во дает, а?!

Знала эти отцовские штучки Светлана. За последние восемь-девять лет он наловчился виртуозно косить под маразматика и занимался этим довольно часто и с нескрываемым удовольствием. Что и отметила дочка:

— Это ты даешь, а не он.

— Мне продолжать, Дмитрий Федорович? — обиженно поинтересовался Юрий Егорович.

Дмитрий Федорович вдруг затвердел в кресле и насмешливо сказал:

— Как говаривал артист Папанов в фильме «Бриллиантовая рука», — и папашка весьма точно воспроизвел папановские интонации: — Нет! На это я пойтить не могу!

— Почему? — не только обиженно, но и тупо спросил Юрий Егорович.

Любил такие перепады Дмитрий Федорович. От маразматика до мгновенно реагирующего на ситуацию железного волевика:

— Потому что все предлагаемое тобой — абстрактная и не учитывающая реальных факторов хреновина.

— Не понял, — уже с раздражением сказал Юрий Егорович.

Презрительно глядя в голое темечко собеседника, Дмитрий Федорович на одном дыхании произнес длинную и оскорбительную фразу:

— Как однажды заметил один весьма неглупый человек, облысение — это постепенное превращение головы в жопу сначала по форме, а потом и по содержанию.

— Кто тебе дал право оскорблять меня? — огнево вскричал Юрий Егорович.

— Не только тебя, — весело откликнулся Дмитрий Федорович и в подтверждение провел ладошкой по собственной плеши. — Пойми, Юра, мы с тобой — старые хрычи, осуществлявшие всю свою сознательную жизнь общее, так сказать, руководство. В стратегии банковского дела мы — невежды. Но зато та наша жизнь дала нам неоценимый опыт в интригах и знании самых дурных человеческих качеств. Знании и умении ими воспользоваться. По-моему, тот заместитель министра, который будет решать вопрос о конкурсе, в свое время работал в твоем аппарате. Я не ошибаюсь?

— Не ошибаешься, — мрачно согласился Юрий Егорович.

— Так купи его, купи за рупь за двадцать, — ликуя, прокричал Дмитрий Федорович. — И необходимость в сложнейшей и непонятной нам с тобой комбинации, и надобность в экономической теории отпадут сами по себе!

— Папа! — звонко напомнила о себе Светлана, прерывая сеанс отцовского самолюбования.

— Что тебе?

— Мне некогда, папа.

— Все выяснила?

— Да. Решайся, отец.

— Да, — подумав, нерешительно сказал Дмитрий Федорович. И, еще раз подумав, вдруг приказно повторил: — Да! Да!

… В отведенных ему апартаментах Никита Горелов валялся на диване рядом с журнальным столиком, на котором стояли бутылка джина, пластиковый сосуд с тоником и залапанный стакан.

— Не много ли пьешь, Никита? — ласково укорила Светлана, наблюдая за тем, как поспешно переводил себя в вертикальное положение Горелов-младший.

— А что мне делать-то? Только пить да ждать, когда ты позовешь, — сказал он нарочито грубо и, подойдя, нежно и боязливо взял ее руку в свои. Она осторожно высвободила руку и ею же по-матерински потрепала его по щеке.

— Вот и дождался.

— Выпьешь со мной немножко? — не дожидаясь ответа, он в несказанной радости засуетился в поисках чистой посуды и приемлемой закуси. Кинулся к буфету, достал чистый стакан, тарелку с миндалем…

— Пожалуй, выпью с устатку, — решила она и уселась в кресло. Он замер в полудвижении к журнальному столику, спросил хрипло и подозрительно:

— От чего это ты устала?

— От забот, Никита, от забот.

— Где-то прочел в свое время о том, — сказал успокоенный Никита, разливая по чистым высоким стаканам джин и тоник (треть джина, две трети тоника), — что главное достоинство богатства — обеспечение беззаботности его обладателю.

— Врут твои дешевые книжонки, — возразила Светлана, осведомленная о литературных пристрастиях Горелова-младшего, и подняла стакан. — Чем человек богаче, тем большую ответственность несет он перед своим богатством. Большое богатство — большие заботы. Выпьем за большие заботы, Никита.

— Лучше за большое богатство, — решил Никита.

— И то, — пошла на компромисс Светлана и ополовинила свой стакан. Никита тоже ополовинил. Осторожничал, надеясь, что силы пригодятся для другого. Выпил и любовно уставился на нее, в который раз стремясь понять секрет ее бесовской силы. Опять не понял и спросил вызывающе оттого, что ни черта не понял:

— С чем пожаловала?

— Из России с любовью, — со смехом вспомнила она название флеминговского боевика.

— Что из России, еще допустимо. Но вот с любовью… — удачно и по делу срезал Никита. — Кого еще убрать, Светлана?

— Вот так прямо и сказать? — злобно приняла она правила открытой игры.

— А чего тянуть?

— Неужели нам и заняться нечем? — она выбралась из кресла, стала к нему спиной и попросила: — Расстегни.

Он неверной рукой потянул замок тончайшей молнии. От лопаток до копчика. Она стояла неподвижно, и платье идеальным кругом пало к ее ногам. Дрожа от неуверенности и желания, он сзади осторожно уложил ее прохладные груди в свои горячечные ладони. Прорыдал почти:

— Света!

Она прошла к кровати, скинула покрывало и устало улеглась поверх одеяла. Не отрывая глаз от ее спокойно обнаженного тела, он, по-детски путаясь в штанах и рубашке, лихорадочно разделся.

Сегодня она была лишена обычной своей яростной моторной энергии, была томна и ленива. Как сама только что выразилась: с устатку. Но ему и этого было достаточно для маленького счастья. Кончив дело, он лежал на ней и тихо по-собачьи терся своей щекой о ее щеку.