Страница 20 из 87
— Это, вероятно, создает вам определенные трудности? — осторожно спросил президент.
— В какой-то степени, Юрий Егорович. Но нами просчитывался и этот вариант.
— Следовательно, не исключена возможность нейтрализации главарей и при данных обстоятельствах? — продолжил задавать вопросы Дмитрий Федорович.
— Не нейтрализации, а ликвидации, — поправил его Витольд Германович.
— Я не понял вас, — ужаснулся президент.
— А что тут понимать? Ликвидация — слово однозначное.
— Дорогой Витольд Германович, — торжественно вступил в разговор Дмитрий Федорович. — Мы — люди тихие, мирные, занимающиеся чисто финансовой деятельностью. Нас интересует лишь одно: нашей деятельности не должны препятствовать определенные силы. Обуздать эти силы — ваше дело.
— А ваше дело — преумножать капиталы, — продолжил мысль Витольд Германович. — Занятие, безусловно, главное в нынешней жизни. Сейчас, когда в этой стране стало возможным приобрести на деньги все, когда их накопление и преумножение — абсолютно законное деяние, эти занятия приобретают вид борьбы за высшую власть. Власть, которая и не снилась правителям тоталитарного, так называемого социалистического общества. Рубль царит. Эта штука, как говаривал Иосиф Виссарионович Сталин, посильнее, чем «Фауст» Гете. И в скобках: «Любовь побеждает смерть». Любовь к рублю побеждает все. Еще вчера непримиримые рок-музыканты смело шли на борьбу с правящей машиной, не боясь гонений и преследований, а сегодня по ночным клубам услужливо развлекают нуворишей за всесильный рубль. За этот самый рубль вам хочется купить себе белые одежды, в которых вы будете выглядеть чистыми и возвышенными благодетелями, защитниками сирых и слабых. Но, мои дорогие друзья, пока это недостижимо. Мы на том этапе, когда борьба с конкурентами осуществляется зубами и когтями.
— Мы с интересом выслушали ваш весьма неожиданный монолог, — задумчиво — после изрядной паузы — произнес президент Юрий Егорович, — но, по заслугам оценивая его парадоксальное содержание и острую форму, никак не можем соотнести его с темой нашей беседы.
— Очень даже все соотносится, — развеселился Витольд Германович. — Просто я очень вас прошу не стесняться слова «ликвидировать».
Недаром рябило водную гладь. Терпеливый и уверенный ветер, подобно пастуху, согнал в кучу овечек-облака и превратил их в грязно-размытую черноту тяжелых дождевых туч. Первые капли из небесной лейки, медленно пробивая себе извилистые дорожки, ползли по стеклу окна.
Обычно жесткий свет безжалостно обнаруживает человеческий возраст. Сейчас же полутьма от черных туч, ворвавшаяся в конференц-зал, определила годы единственной здесь дамы. Лишенная постоянного движения, в котором умело воспроизводились легкость, резвая живость и вздорная непредсказуемость молодости, Светлана неосторожно предъявила усталым лицом своим истинный сороковник с хвостом. Она поняла это, прикрыла на мгновение ладошками предавшее лицо и тотчас показала озорную улыбку, которая убрала лет десять.
— Убейте их, Витольд, — мелодичным голосом попросила-приказала Светлана.
— Света… — укоризненно ахнул шокированный папаша, а Витольд Германович, скалясь в беззвучном смехе, прочитал странный стишок из прошлого:
И без паузы продолжил прозой:
— Я — не шокирован. Вроде Чемодурова. Я рад был услышать из милых женских уст настоящие мужские слова, которые позволяют мне считать, что ответственность за порученную мне акцию мы все несем в равной мере.
— Я ничего не хочу знать об этой акции. Она — ваша, и только ваша, Витольд Германович! — поросячьим визгом трусливо отрекся от исполнителей Юрий Егорович.
— Юра, перебор, — хладнокровно заметил папаша. — Естественно, мы — в стороне, но не будь фальшивой целкой в борделе.
Леву прорвало: заржал по-жеребячьи и ржал долго. Отсмеявшись, тыльной стороной ладони утер благодетельные слезы и резюмировал вопросом:
— Вроде договорились, а?
— Договорились, — желчно провякал Юрий Егорович. — Только вот до чего?
— Юрий Егорович, — предложила Светлана, — а вы прикройте глаза и заткните уши. Легче будет.
— Что же, подведем итог, — тоном председателя райисполкома заявил Дмитрий Федорович. — В принципе обо всем договорились. Витольд Германович, вы пускаетесь в автономное плавание. Согласны?
— Да.
— Юрий Егорович ответственен за ваше материальное обеспечение…
— Юрий Егорович, на минуточку откройте уши! — перебила отца Светлана.
— Я бы попросил оградить меня… — возмущенно начал Юрий Егорович, но его тоже перебили: без стука объявился секретарь и строго сказал:
— Витольд Германович, вас к телефону. Срочно.
Явный форс-мажор. Витольд Германович резко поднялся и стремительно, почти бегом, удалился в секретарский предбанник.
Папаша любовался дочкой, дочка смотрела в мутно-серое окно. Юрий Егорович сердито сопел, а Лева, неожиданно для себя зевнув, сделал вид, что вздохнул. Витольд Германович вернулся через три минуты. Был открыто серьезен, собран и готов к действию.
— Появились осложняющие обстоятельства. В самое ближайшее время вам придется помогать мне не только материально.
17
Еще не проснувшись окончательно, еще не открывая глаз, он все понял про себя: от вчерашнего отдыха не отряхнешься сразу — похмельный, похмельный! И похмелье жестокое, грубое, откровенное с непривычки, потому что долгое-долгое время держал себя спартанским режимом в безукоризненной физической форме. Осознав это, он решил продолжить сон, по опыту (давнему) зная, что, выспавшись как следует, легко победит порожденного пьянкой подлого зверя. Стал радостно уходить в беспамятство сна, но телефонный звонок безжалостно возвратил его в отвратительную реальность. Он автоматически положил руку на телефонную трубку, не поднимая ее, откашлялся, проверил голос и, наконец, откликнулся в микрофон достойным басом:
— Слушаю вас.
— Это кто говорит? — потребовала его визитную карточку немолодая простолюдинка.
— А кого вы ищете? — уже раздраженно с похмелья спросил Сырцов.
— Мне Георгий Петрович нужен. Сырцов его фамилия.
— Это я, — признался Сырцов и повторил: — Я слушаю вас.
— Мне Вадик велел вам позвонить.
— Какой еще Вадик? — не понял он.
— Да Вадик же! Сын.
Понял Сырцов, какой это Вадик. И другое понял:
— Простите, не знаю, как вас зовут…
— Лидия. Лидия Трифоновна. Мне Вадик велел… — взялась она за свое, но Сырцов четко ее перебил:
— Вот что, Лидия Трифоновна. По телефону не надо мне ничего говорить. Через часок я к вам подъеду.
— Так я лучше по телефону…
— Лучше, если я к вам подъеду. Вы будете дома?
— До десяти, — растерянно сказала Лидия Трифоновна.
Он впервые в этот новый день глянул на часы. Половина восьмого. До чего же она ранняя пташка, эта милая Лидия Трифоновна.
— Ждите меня к половине десятого, — приказал Сырцов и положил трубку.
Все, с досыпом покончено. Облегчившись и почистив кислые от алкоголя зубы, Сырцов приступил к утренней разминке по максимуму: после тридцатиминутной зарядки — десять минут на силовом станке и в заключение десять верст на велотренажере. Тренировочные эти прибамбасы стояли у него в лоджии: он и свежим воздухом (если в Москве есть такой) надышался. А потом отчаянные вздохи под контрастным душем. Растираясь махровым полотенцем, вдруг вспомнил про похмелье: где оно? А его уже как и не бывало.
Допивал вторую кружку крепкого чая, когда раздался второй телефонный звонок. Второй раз глянул на часы — пора уже и выметаться: без четверти девять. Но трубку снял.
— Георгий Петрович? — вежливо осведомился интеллигентный женский голос.
— Что есть, то есть, — жизнерадостно подтвердил Сырцов.