Казнь по кругу

Горелов развернул удостоверение вроде бы лишь для того, чтобы освежить в памяти имя-отчество собеседника, и, не разглядывая, вернул.

— А могли бы просто спросить, — нежно сказал Сырцов.

— Не додумался. Так мы о чем?

— Мне бы хотелось встретиться с вашим братом.

— Чего проще. Езжайте к нему. Адрес, я думаю, вам известен.

— Нету его там. И соседи говорят, что уже недели две как не появлялся.

— Всезнающие соседи, — констатировал Горелов-старший. — Тогда, вероятнее всего, в отъезде он. По делам.

— А каковы его дела?

— Многотрудные.

— То есть?

— Требующие невероятных затрат сил, энергии и изобретательности.

— Рэкет или киднэппинг?

— Никита отошел от уголовных дел. — Нет, не завелся Всеволод Всеволодович. — Он теперь дистрибьютер одной солидной фирмы.

— Не «Наст» ли фирма называется?

— Что-то вроде этого. А может, и нет.

— Какие у вас отношения?

— Нормальные.

— Когда он был у вас в последний раз?

— Дней пятнадцать-двадцать тому назад. У вас все ко мне?

Долго терпел его Горелов-старший, неестественно долго. К чему бы это? И теперь последний — на прощание — вопросик:

— Вы не знаете, где мне искать бывшую жену Никиты?

— Здесь, — сказал Всеволод Всеволодович. — Теперь она моя жена. — Ласково и громко (чтобы слышно было в глубине квартиры) крикнул-позвал: — Наташа!

Да, как пыльным мешком из-за угла. Сырцов еще приходил в себя, оценивая ситуацию, как появилась жена братьев Гореловых. Она стояла в дверях кабинета — стройная, хорошенькая и очень молодая, и вопросительно переводила взгляд с Горелова на Сырцова, с Сырцова на Горелова.

— Здравствуйте, — сказала наконец Сырцову. И мужу: — Что тебе, Севочка?

— Познакомься… — муж слегка замялся, — с товарищем, гражданином, господином… Как вас лучше называть?

— Лучше — Георгием Петровичем.

— С Георгием Петровичем из МУРа, — представил он Сырцова.

— Наверное, по поводу Никиты? — невесело догадалась Наташа.

— Отчасти, — поспешил успокоить ее Горелов-старший. — У вас будут вопросы к моей жене, Георгий Петрович?

— Нет, — сказал Сырцов и встал. Какие уж теперь вопросы! Ему бы самому себе на кое-что ответить не мешало. И повторил: — Нет.

У двери, до которой его вежливо проводил Всеволод Всеволодович, Сырцов все же не сдержался, посоветовал:

— А мебель вам поменять стоило бы. При таких-то деньгах.

13

— Гляди ты, Вадик! — страшно изумился Сырцов, любовно глядя на строгого рыжего мужичка-паренька, спрыгнувшего с водительского места новенького, с иголочки специализированного «рафика». «Рафик» этот только-только притормозил у подъезда, у которого на старушечьей скамейке уже давненько отдыхал Сырцов.

В не любимом Сырцовым районе жил мастер — золотые руки Вадим Устрялов, в районе шоссе Энтузиастов, между Второй Владимирской и улицей Металлургов. Не желая терять остаток дня, он мотанул сюда сразу же после визита к Горелову-старшему. Мамаша Вадика, порасспросив его через дверь, в дом не впустила, но милостиво сообщила, что сынок ее драгоценный только что звонил и скоро будет. Вот и решил Сырцов ждать на скамеечке. И дождался.

— Здравствуй, Вадик! — продолжал ликовать Сырцов.

— Здравствуйте, — вежливо откликнулся Вадик, не глядя на Сырцова. Занят был: вытаскивал из кабины пакеты с продуктами.

— Да ты меня не узнаешь! — сделал вид, что обиделся, Сырцов.

— Узнаю, — хладнокровно не согласился с ним Вадим. — Вы — Георгий Сырцов. Приехали, наверное, для того, чтобы поговорить со мной. О чем — пока не догадываюсь. Обождите минуточку, я сейчас продукты домой занесу и вернусь. Мне еще машину в гараж отгонять.

Логично так все изложил, обстоятельно.

— Залезайте, — предложил рыжий Вадим, вернувшись, и открыл дверцу. — Мой гараж у Измайловского парка, я там машину оставляю, и мы с вами на свежей травке поваляемся и побеседуем. Идет?

— Я на своей, — Сырцов взглядом указал на «девятку», но с Вадимовым планом в принципе согласился: — А в общем-то и мне на зеленой травке поваляться хочется.

Скользкая мягкость еще молодой травы, ощущаемая сквозь траву влажная прохлада живой земли, солнце, рассекаемое голыми стволами бесцветных в слепящих лучах высоких сосен… Устал за день рыжий Вадик, и Сырцов устал. Они лежали, раскинув руки-ноги, и смотрели, как качаются, словно укачивая их, кроны сосен.

— Бррр, — встряхнулся Вадик, отгоняя дрему. — Вот ведь дела! Не успел прилечь и уже сплю.

— Не спи, не спи, художник, — сонно пробормотал Сырцов, тоже встряхнулся и тоже удивился: — Вроде бы сегодня выспался…

— Сядем? — предложил Вадик, и они сели в траве, обхватив руками колени.

— У тебя лаборатория-автомобиль новый, — для затравки продемонстрировал свою наблюдательность Сырцов. — От конторы?

— Собственный, — с тщательно скрываемой гордостью признался Вадик. — В Латвию ездил, чтобы внутри все по моим чертежам сделали.

— Выходит, большие бабки тебе «Блек бокс» теперь платит.

— Во-первых, я уже полгода работаю только по договорам, и основной мой заработок от записей попсовых групп. Работа противная, но денежная. А во-вторых, «Блек бокс», по-моему, с вчерашнего дня приказал долго жить.

— Откуда знаешь?

— Я к ним сегодня заезжал отдать готовый заказ, — чтобы не тратить время на встречный вопрос про содержание заказа, он с ходу все объяснил: — Выводил для них на приличный звук совсем глухую пленку. А у них там — ликвидационная комиссия.

— С тобой хоть расплатились?

— А куда им деваться. Официальный договор. — Вадик поднял подбородок с колен. Хотел посмотреть на Сырцова: — Вас Александр Иванович прислал?

— Нет, Вадик. Я от Лени Махова. Он беспокоится за тебя.

Не только мастеровитый, но и умный был рыжий Вадим Устрялов.

— Ишь ты! Даже в Нью-Йорке беспокоится! Скорее всего из-за этой самой ликвидационной комиссии, да, Георгий?

— Вчера большинство сотрудников «Блек бокс», которые в корешах у покойника Коляши Англичанина ходили, участвовали в бою двух бандитских группировок. Меня удивляет молниеносная осведомленность спонсирующих банков о происшедшем, если уже сегодня они приступили к ликвидации детективного бюро. Принимая во внимание такую их информированность, я думаю, что они в курсе некоторых твоих дел, которые явно придутся им не по душе. Тебе бы на время из Москвы исчезнуть, Вадим. И как можно быстрее.

— Опасно для жизни? — Вадим презрительно усмехнулся.

— Пока нет. Но опасно для твоих связей с Дедом, с Леней Маховым.

— Я — не пальцем деланный, Георгий.

— Да я не о том! Я о том, чтобы о тебе забыли! Смотаться есть куда?

— Группа «Сомнамбулы» в турне с собой страстно зовет, — невозмутимо ответил Вадим. — Эксперимент у них. Хотят впервые не под фанеру, а живьем петь. И чтобы я им диск сделал. Козлы.

— Когда они отбывают?

— Через три дня.

— А ты с ними договорись и завтра же махани как бы для подготовки. Кстати, куда?

— Гастроли по крупнейшим волжским городам. Нижний, Казань, Саратов, Самара, Волгоград.

— Гляди ты! Как пишут в рекламных проспектах, сказочный тур по прекраснейшей в мире реке Волге.

— Именно, — злобно подтвердил Вадим. — Они на теплоходе будут закатами и восходами любоваться, а я свое ателье на колесах по российским дорогам растрясать до негодности.

— А ты им условие поставь, чтобы и «рафик» водой переправляли. Зато жизнь-то какая. Они днем на своих электродровах репетируют, а ты на пляже под золотым солнышком лежишь и любуешься, как Волга к Астрахани катит.

— Что все-таки случилось, Георгий? — напрямик спросил Вадим.

— Случилось что-то, это точно. Но как и для чего — не знаю.

— Александр Иванович в курсе?

— Нет пока.

— Почему?

— Ты когда его в последний раз видел?

— Давно уже. В апреле, наверное.

— А его в мае в больницу клали, в предынфарктном состоянии.