Страница 8 из 86
Остановился и скорчил рожу, размахивая пальцами около ушей.
Дебора совершенно не выносила этого ребенка. Она сказала:
- Почему ты споришь? Совсем на тебя не похоже. Я просто хочу понять твои намерения.
- Кто сказал, что у меня есть намерения?
- Замечательно. У вас нет ни планов ни намерений. А у нас есть. Мы согласны, чтобы вы оставались здесь до рождения ребенка, но это не может быть постоянным.
- Можешь ты перестать? Я сказал, что мы об этом позаботимся, и мы об этом позаботимся.
Дебора смотрела на сына, пораженная его отказом принимать реальность. Она в первый раз поняла, какой он еще ребенок. Он понятия не имел, в каком положении оказался. Он принял взгляды Шелли на мир, но без фундамента или глубины. Может быть, это та же форма попугайничанья, которую он усвоил в школьные годы.
- Я не понимаю, что ты в ней нашел.
- Она прикольная. У нее свободная душа. Она не держится за материальные предметы.
- Так, как мы. Ты это имел в виду?
- Мама, не надо защищаться. Я этого не говорил. Разве я это сказал?
- Вы воротили свои носы с тех пор, как вошли в дом. Шелли презирает нас.
- Это неправда.
- Конечно, правда. Почему бы тебе это не признать?
- А ты презираешь ее, так что почему бы тебе это не признать? Посмотрите на себя. Папа зарабатывает деньги, так что вы можете покупать, покупать, покупать. Его рабочие едва наскребают на жизнь с минимальной зарплатой, а он пожинает прибыль. Ты гордишься этим?
- Да, горжусь. И почему нет? Он упорно трудился, чтобы оказаться там, где он есть. Он предоставляет работу и пособия сотням людей, которые преданы ему. Большая часть их работает у него больше пятнадцати лет, так что, наверное, они не чувствуют себя такими уж угнетенными.
- Черт, ты когда-нибудь говорила с этими ребятами? Ты имеешь понятие, как они живут?
Вы гладите себя по головке за то, что совершаете добрые дела, но чего они стоят? Ты и твои безмозглые подружки устраиваете «благотворительные обеды», собираете жалкие крохи, непонятно для чего. Какое значение это имеет в системе вещей? Никто из вас не жертвует собой. Вы в безопасности, вы самодовольны и не собираетесь запачкать ваши ручки о реальные проблемы.
- На твоем месте я бы не судила так быстро. Ты говоришь о безопасности и самодовольстве.
Ты вырос на всем готовом. Ты профукал свое образование, и теперь играешь в семью, думаешь, что ты взрослый, когда ты не принял ни капли ответственности, ни за себя, ни за Шелли, ни за этого несчастного ее сына. Что ты такого сделал, что позволяет тебе считать себя лучше других?
- Я скажу тебе, что мы сделали. Мы активисты по гражданским правам. Ты этого не знала, правда? Потому что никогда не спрашивала, во что мы верим. Мы участвовали в марше против сегрегации …
- Вы ездили в Вашингтон?
- Нет. Это была демонстрация в Сан-Франциско. Нас были сотни. Вы с отцом - овцы. Вы согласны на все, чтобы избежать волнений. Вы никогда не стояли ни за что...
Дебора начала сердиться.
- Следи за собой, Грег. Вся твоя политическая риторика не имеет ничего общего с тем, что происходит здесь, так что не морочь голову. Ты бросил бомбу нам на колени, и мы делаем все, что можем, чтобы приспособиться к ситуации. Вы с Шелли не имеете права оскорблять нас.
Шон снова ворвался в кухню, на полной скорости. Дебора протянула руку и схватила его за плечо.
- Послушай меня. Прекрати это! Я не хочу, чтобы ты кричал и визжал, когда мы разговариваем.
Шон остановился. Он не привык к выговорам. Он переводил взгляд с Деборы на Грега. Его лицо сморщилось, он залился слезами, рот открылся в крике, таком сильном, что сначала не было никакого звука вообще. Он сжал свой пенис для комфорта, возможно, впервые понимая, насколько он был уязвим без одежды. Дебора даже не могла смотреть на него.
Когда его слезы не достигли желаемого эффекта, он начал кричать: - Ненавижу тебя! Хочу маму! Хочу маму!
Дебби ждала, когда истерика утихнет, но Шон только прибавил обороты, и крики стали громче.
Грег сказал: «Эй, эй,эй», пытаясь, как мог, успокоить мальчика и что-то объяснить ему, когда Шон бросился на пол. Он лежал на спине и брыкался, достав в процессе лодыжку Деборы.
- Черт, - сказала она, зная, что синяки не сойдут месяц.
Шелли появилась в дверях, воплощение праведного негодования. Ее лицо было опухшим, а волосы растрепанными со сна. Она посмотрела на Шона и повернулась к Деборе.
- Что вы ему сделали? Вы не имеете права. Как вы смеете поднимать руку на моего сына? Я не хочу, чтобы вы вмешивались в его воспитание.
Дебора ответила приятным тоном:
- Какое воспитание, Шелли? Я только сказала ему перестать бегать и кричать, когда мы с Грегом разговариваем. Это обычная вежливость, хотя я не жду, чтобы ты приняла что-то настолько буржуазное.
- Сука!
Шелли схватила Шона, подняла его , развернулась и выбежала прочь, словно спасая его от нападения. Дебора послала Грегу долгий холодный взгляд, ожидая, что он встанет на сторону Шелли.
- Боже, мама. Посмотри, что ты наделала.
Он огорченно помотал головой, встал и покинул дом.
В течение следующего часа Дебора могла слышать, как кричит и рыдает Шелли в автобусе.
Обвинения, оскорбления. Она наклонилась и прижалась щекой к холодной поверхности кухонного стола. Боже милосердный, как она переживет следующие четыре месяца?
4
Утро четверга,
7 апреля, 1988.
В четверг я проснулась в шесть утра и оделась для пятикилометровой пробежки. Почистила зубы и предоставила остальные косметические процедуры влажному утреннему воздуху.
Жаркая погода оставляет мои волосы после бега вспотевшими, а в холодную, как в этот день, туман все равно портит прическу. Все люди, которых я встречаю на берегу, такие же нечесанные и с опухшими глазами. Я бегаю не ради пользы для здоровья, которая, наверное, минимальна. Я пробегаю пять километров (почти) ежедневно из тщеславия и для спокойствия души. Я вижу пары, которые ходят или бегают, разговаривая друг с другом, или одиночек в наушниках, слушающих бог знает что. Я нуждаюсь в тишине, которая разрешает мне подумать.
Вернувшись с пробежки, я приняла душ, оделась и схватила по пути яблоко, которое съела в машине. Я собиралась сначала заехать в библиотеку, но потом решила отложить свой визит до посещения Академии Климпинг. В 10.13 я проехала между двумя каменными столбами, обозначающими въезд в Хортон Рэвин. Повернула налево, оказавшись на Виа Беатрис, узкой двухполосной дороге, которая поднималась в гору к академии.
Главное здание было бывшей резиденцией богатого англичанина по имени Альберт Климпинг, который, отойдя от дел, приехал в Санта-Терезу в 1901 году. До эмиграции он занимался производством впускных клапанов и плавающих деталей для унитазов, и, хотя сколотил неплохое состояние, источник его доходов исключал прием в приличное общество. Кто бы стал на салонном вечере разговаривать с магнатом унитазных клапанов?
Если Климпингу было известно о том, что природа его богатства создает непреодолимый барьер между ним и элитой Хортон Рэвин, он не подавал вида. Он купил холмистый участок в пятнадцать гектаров, чахлый, необработанный, около входа на Рэвин фронт.
Участок мог похвастаться природным источником, но расположение было невыгодным, слишком далеко от океана и слишком близко к городу.
Не смущенный этими недостатками, Климпинг привел экскаватор и выкопал пруд для воды из источника. Создав озеро Климпинг, он проложил водные трубы по всему участку.Срыл крутые склоны двух холмов и преступил к строительству английского помещичьего дома, в комплекте с конюшнями, часовней, хлевом и большой стеклянной оранжереей. Все постройки были одеты золотистым песчаником, который Климпинг привозил из своего родного Суссекса.
Интерьеры включали в себя тяжелые балки «под старину», навесные потолки, стрельчатые окна и богатые гобелены «двенадцатого века», которые он заказывал в Японии.