Страница 85 из 114
Каменский пастух Прохор Сащенко направлялся к песчаным карьерам. Его отощавшая лошадь едва плелась. Но сейчас он не торопился: старался подготовить себя к той встрече, которая должна у него произойти. Еще вчера Никита Павлович неведомо как узнал, что на запасной базе появились люди. Эту базу они построили летом. База уже не раз укрывала партизан. Частенько, особенно осенью, находил здесь надежный приют со своим отрядом и сын Никиты — Назар. Что там за народ сейчас? Быть может, это о них запрашивали из Ленинграда и Валдая?
— Хорошо, если те самые, — говорил Никита Прохору. — А вдруг предатели? Может, снова какой-нибудь Илюхин-бандит появился да выдает себя за командира партизанского отряда? Нам надо, Проша, все узнать немедля. Поезжай разведай…
Сащенко охотно выполнял поручения Никиты. Правда, за это ему доставалось от Авдотьи, но к ее ругани он уже притерпелся.
Когда Сащенко увидел лыжников, он и обрадовался, и испугался. Обрадовался, что наконец после долгой езды близ песчаных карьеров увидел, как ему казалось, своих, но испугался: а вдруг не свои? Чего доброго, и пристукнут, а он, Прохор, вовсе не хочет помирать так просто, ни за понюх табаку. «А, будь что будет!» — решил Прохор, продолжая ехать так же медленно, стоя на коленях в дровнях. Да и вряд ли кобыла, даже если бы почуяла на спине удары кнута, побежала быстрее.
Прохор не спускал глаз с лыжников. Вот они свернули в сторону дороги. «Не иначе что-то замышляют», — подумал пастух и тут же услышал:
— Эй, добрый человек, подвези!
Сащенко понял, что бояться нечего, натянул вожжи.
— Тпру, тпру, Химера, — повторял он, хотя кобыла уже стояла как вкопанная. — Тпру, — сказал еще раз. — Вам куда? — спросил, чуть повернув голову, делая вид, что ему это безразлично.
— В Каменку…
— Садитесь… А к кому там?
— Чащина из Масляной горы не знаете? — спросил Лепов.
Сащенко удивился: «Откуда им знать Чащина? Стало быть, идут к старосте». Покосился на седоков. По лицам сразу видно — не деревенские.
— Но! Но-о! — крикнул он, подгоняя лошадь. — Что делает в Каменке-то этот Чащин? Проездом или у родни? — безразличным тоном спросил Прохор.
— Говорят, к сестре в Сомово шел, да вот застрял в Каменке… Мы его дальние родственники.
Последняя фраза Лепова возмутила Шуханова: «И зачем это?»
Слова Лепова совсем сбили Прохора с толку. Сестра у Чащина действительно живет в Сомово. Только откуда же этим мужикам все известно? Прохор сердито ударил лошадь вожжой, та презрительно махнула хвостом и лениво побежала вперед.
— Вот оно что-о, — протянул Сащенко. И было непонятно: относились ли его слова к лошади или к попутчикам.
Шуханов посмотрел на мичмана: тот лежал на животе, теребил усики и, казалось, дремал.
Некоторое время ехали молча. На снегу виднелись звериные следы. Из-под елочки выскочил заяц, постоял, посмотрел по сторонам и пустился наутек.
— Ишь ты, косой, перепугался. Наверно, замерз, бедняга, — сочувственно сказал Прохор.
Чтобы как-то продолжить разговор, Лепов спросил:
— Куришь, отец?
— Не курю, сынок, берегу здоровье…
Деревня совсем неожиданно выросла над белыми сугробами. От леса ее отделяло неширокое поле, а гумно и сараи стояли скрытые соснами.
Пастух указал кнутовищем на избу у высокой березы:
— В той избе живет Никита Павлович Иванов. Человек он знающий. Вы у него и спросите про своего сродственника. А мне направо.
— Немцы-то есть в деревне? — спросил Шуханов.
— Сейчас вроде нету, — буркнул Прохор.
Обрадовался, когда попутчики слезли с дровней и даже поблагодарили его. Сащенко дернул вожжи, махнул кнутом, и кобыла затрусила во двор, к яслям с пахучим сеном.
— Ну и тип, — произнес Веселов, проводив глазами удалявшегося возницу.
— Мужик себе на уме, — добавил Лепов.
— Вот именно себе на уме, — подтвердил Шуханов. — Что это вам взбрело в голову записываться в родственники к Чащину?
— Я и сам понял — глупость сморозил, — согласился Лепов.
Они свернули по протоптанной в снегу тропинке к гумну и там решили подождать…
Прохор, спрыгнув с розвальней, крикнул жене Авдотье, чтобы распрягла лошадь и ввела ее во двор, а сам поспешил к Иванову. По дороге встретил Володю, его внука.
— Несколько раз заходил к вам, — сказал парень. — Дедушка беспокоится, почему застряли в лесу. Я уже было собрался разыскивать вас.
Сащенко ничего не ответил. Он торопился.
Никита Павлович встретил Прохора в сенях и сразу повел его в баню.
— Подозрительные мужики. — Сащенко почти дословно передал разговор с неизвестными…
— Откуда они знают Чащина? — удивился Иванов. — Да еще и родственниками назвались. Выходит, это не ленинградцы. Тут что-то не так.
— И я об этом толкую. Ты держи ухо востро. В случае чего пришлешь Володю, я буду дома.
— Те люди не вооружены?
— Натурально не видно, а в карманы не заглядывал… Я побежал, а то Авдотья опять разбушуется.
«Поглядим, что за птицы перелетные», — думал Никита Павлович.
Прошел час, другой, а в Каменке никто не появлялся.
Но вот прибежал Володя и сообщил: у бывшего соловьевского гумна показался человек, а двое остались ждать. Иванов накинул полушубок, разжег трубку и вышел на крыльцо. Ждать долго не пришлось. Незнакомец снял шапку, поклонился и попросил попить. Осмотрев его с ног до головы, Никита Павлович определил — городской, но тут же сам себя поправил: «Теперь не поймешь, кто да откуда».
— Заходи, чего стоять на морозе. — Пропустив незнакомца, запер на засов наружную дверь и, пройдя через сени, отпер другую. — Домой-то звать не могу: хозяйка захворала. Пройдем в баньку.
Шуханов молча зашагал за ним. Они прошли мимо конуры, из которой с любопытством выглянула собака, через занесенный снегом небольшой фруктовый садик и очутились в предбаннике.
— Посиди малость. — Иванов указал на скамейку. — Я мигом вернусь.
Шуханов пролез в закопченную дверцу бани. Квадратное оконце, хотя и небольшое, достаточно освещало помещение. Справа при входе — каменка, тут же полок, по стенам — скамейки с опрокинутыми шайками, лежал вересковый веник. Ему показалось, будто кто-то кашлянул под полом.
Вернулся хозяин. Он принес глиняный горшок, накрытый толстым ломтем ржаного хлеба, поставил на дно опрокинутой бочки и, посмотрев на гостя из-под густых, нахохленных бровей, предложил:
— Закуси, поди, проголодался с дороги. Так-то.
Шуханов поблагодарил, взял горшок и с удовольствием стал пить молоко, заедая вкусно пахнущим хлебом.
А Иванов присматривался к гостю, думал: «Вроде похож. Таким обрисовал его Камов». Спросил:
— Откуда путь-то держишь?
Шуханов ответил: из Пскова, а в этих краях очутился, чтобы купить кое-что из продуктов: семья умирает с голоду. Опорожнив горшок, достал из кармана еще не начатую пачку американских сигарет «Camel», подаренную контр-адмиралом Фроловым, раскрыл ее и протянул хозяину. Тот в свою очередь протянул гостю кисет с самосадом:
— Собственного производства. Не уступает казенному. Так-то.
Шуханов заметил, что слово это он произносит часто и по-особенному.
В кисете не оказалось бумаги. Шуханов достал из кармана аккуратно сложенную немецкую листовку, подобранную где-то по дороге, оторвал от нее уголок, стал крутить козью ножку.
Никита Павлович не спеша стучал кресалом по кремню, взбивая веер искр. Наконец кусочек рыжеватого трута задымил.
Шуханов набил козью ножку самосадом и закрепил кончики бумаги. Потом положил в нее тлеющий кусочек трута.
— Как живется-то? — раскуривая самокрутку, спросил он у Никиты Павловича.
— Да помаленьку… — Никита Павлович бросил окурок сигареты в сторону каменки, едва видневшейся в темном углу. — Все живут: человек, волк, собака, птица. Каждый по-своему. Помаленьку — день да ночь — сутки прочь. Так-то.
«За кого он меня принял? — думал Шуханов. Посмотрел на лежавшую пачку сигарет: — Напрасно я ее показал, еще сочтет за предателя».