Страница 6 из 114
Охота насторожился:
— Не к добру почет, Василий. Небольсина я хорошо знаю. Может, и чаю предложил с сухарями?
— Чаем не угощал. Поговорил и отпустил. С боцманом за деталями послал в Кронштадт. Вот и к вам забежал.
Охота поставил на стол маленький круглый самовар, похожий на арбуз, заварил чай.
Марусев заторопился:
— Боцман отпустил на час.
— Мой тебе совет, Василий Макарович, — положив руку на плечо матроса, проговорил Охота, — держись подальше от Небольсина и вообще от офицеров. Купить тебя собирается командир. Купить вместе с потрохами.
— Я дорогой, у Небольсина денег не хватит, жена молодая, модница, в копеечку обходится, — пошутил Марусев.
— А как готовитесь к «делу»?
— Уж очень зорко следят за нижними чинами, — ответил Василий. — Но и мы не лыком шиты!
Дыбенко сообщил Охоте, что его друг Свистулев назначен на крейсер «Богатырь» и на днях уезжает в Ригу на свой корабль.
— Приходите вместе, хочу с ним познакомиться да и кое-что расскажу вам.
20 июня 1912 года Дыбенко и Свистулев были на Цитадельской, пили чай и слушали неторопливый рассказ хозяина.
— Сперва о «Богатыре». — Охота прошелся по комнате, остановился около Свистулева. — Тебе на нем служить, ты должен знать «биографию» крейсера. Прошлое его основательно замарано.
Охота повел речь о Свеаборгском и Кронштадтском восстаниях в июле 1906 года.
— Мы тщательно готовились, старались предусмотреть все до мелочей, так советовал Дмитрий Захарович Мануильский, тайно приезжавший к нам из Петербурга.
До намеченного дня оставался еще месяц, и вдруг в ночь на 18 июля узнали мы тревожную весть — восстал гарнизон Свеаборгской крепости и флотские команды Гельсингфорса. Почему поспешили? — терялись мы в догадках. На следующий день в поддержку свеаборгцев поднялся и Кронштадт. Выступили флотские экипажи и гарнизон крепости, хотя к этому еще не были подготовлены. Мы не знали, что шпики напали на след наших вожаков и накануне ночью их арестовали. Конечно, все пошло совсем не так, как было задумано… А в Свеаборге ждали нашей помощи, держались стойко.
Правительство направило к Свеаборгу сильную эскадру. Были там линкор «Цесаревич», крейсер «Богатырь», минные крейсеры «Финн», «Трухмен», «Казанец», эскадренные миноносцы «Финн» и «Эмир Бухарский», вооруженные пароходы «Пушка» и «Волынец». На «Цесаревиче», «Богатыре» матросов-артиллеристов считали ненадежными, и их заменили гардемаринами, унтер-офицерами; на некоторых кораблях к орудиям встали офицеры. Били по восставшей крепости даже после того, как там подняли белый флаг…
Охота прошел к столу, наполнил чашки.
— Теперь о «Памяти Азова», так тогда называлась наша «Двина». Восстание здесь вспыхнуло одновременно с Кронштадтом. Его возглавили большевики-матросы Арсений Коптюх, по партийной кличке Оскар, и Нефед Лобадин. Обоих я хорошо знал. Арсений замкнутый, но добрый, душевный, за товарищей жизнь не пожалеет. Нефед — весельчак, остер на язык. В ту нору исполнилось ему двадцать лет, но он уже имел богатый опыт подпольной работы в Одессе, Николаеве, Екатеринославе, Кронштадте, Ревеле, совершил несколько побегов из тюрем, дважды был ранен.
В ночь на 19 июля на тайном собрании матросы избрали комитет. Командиром крейсера — Лобадина… Присутствовавший на собрании ученик-комендор Тильман все рассказал попу, а тот старшему офицеру… Схватили и бросили в карцер Коптюха. Лобадин поднял тревогу, громко крикнул:
— Нас предали! К оружию, братцы! — и с группой активистов успел захватить пирамиду с винтовками.
Первыми открыли стрельбу офицеры. Матросы-электрики вырубили свет. Воспользовавшись темнотой, товарищи освободили Коптюха. Он и руководил восстанием. Во время перестрелки были убиты три мичмана, ранены несколько офицеров, и в их числе командир корабля, остальных заперли в каютах.
На «Памяти Азова» заполыхал красный флаг. Его поднял баталер Гаврилов. На Балтике появился свой «Потемкин»! Восставший крейсер утром направился в Ревель, где готовилась всеобщая забастовка эстонского пролетариата.
Только застопорили ход и бросили якорь на ревельском рейде, по крейсеру открыли перекрестный огонь верные правительству корабли. Погиб Гаврилов. Тяжело раненный Лобадин, чтобы не попасть в руки врагов, застрелился. Коп-тюх выпрыгнул за борт, но был поднят на подошедшую шлюпку.
Из Ревеля спешили катера с жандармами. Восстание подавили. В ту же ночь состоялся суд. Восемнадцать зачинщиков во главе с Арсением Коптюхом приговорили к расстрелу; двести семь отправили на каторгу и в арестантские роты. Большая группа осужденных матросов до сих пор томится в страшной по жестокости ревельской тюрьме «Толстая Маргарита». В ней томятся и мои друзья-балтийцы, борцы за народное дело.
Охота допил остывший чай, снова стал шагать по комнате.
— Что еще добавить? Свеаборг, Кронштадт, «Память Азова», восстания на кораблях флотилии Дальнего Востока — крейсерах «Жемчуг» и «Терек», миноносце «Гордый», транспортах «Аргунь», «Шилка» и гарнизона Владивостокской крепости насмерть перепугали царское правительство, оно поняло — на моряков положиться нельзя. Прекрасен подвиг «Потемкина»! Я вам рассказал о балтийском «Потемкине», были «Потемкины» и на Дальнем Востоке. 17 октября 1907 года красный флаг взвился на миноносце «Скорый», а следом заалели флаги на миноносцах «Тревожный» и «Сердитый».
Охота помолчал.
— Да, друзья мои, — опять заговорил унтер-офицер, — эстафета, начатая потемкинцами, продолжается и будет переходить от поколения к поколению… Вам, молодым, мы завещаем довести ее до полной победы над темными силами зла и насилия!
Охота подошел к сидевшим рядом Дыбенко и Свистулеву, положил им руки на плечи:
— Мы с вами стали большевиками по велению сердца, знаем, за что борется наша партия… Временные неудачи нас не собьют с намеченного пути.
Охота зашагал, приблизившись к стене, подтянул гирю часов-ходиков, присел к столу, выпил чашку чая и снова стал рассказывать:
— Гвардейский крейсер «Память Азова» считался лучшим на Балтике. Но после восстания по указу царя его вычеркнули из списков боевых кораблей Балтийского флота: сорвали андреевский флаг, разоружили, переименовали в «Двину» и поставили у стенки, заколотив досками. Незадолго перед этим по такому же указу Николая Второго черноморский «Потемкин» был переименован в «Пантелеймона», а «Очаков» стал «Кагулом»… Названия можно менять, но память о революционных делах не померкнет, она будет жить в веках! Три года ржавела «Двина» у стенки, пока новый командующий флотом Эссен «сжалился» и включил ее в состав минных учебных кораблей, превратив крейсер в своеобразную плавучую тюрьму, куда отправляют политически неблагонадежных матросов. Мы создали на «Двине» большевистскую подпольную организацию, которая готовит крейсер к новому восстанию…
Охота взглянул на часы, забеспокоился:
— Засиделись мы, товарищи. На сегодня хватит. — Приблизился к Свистулеву, протянул руку: — Будем считать, что мы лично познакомились. В Риге передайте привет Филатову и Львову. Они сведут вас с нашими на «Богатыре». Рижские большевики с флотом крепко дружат. Рига идет в ногу с Петроградом. Только учтите, Свистулев, на «Богатыре» эсеры и меньшевики здорово мутят воду… Всего хорошего…
Погода стояла жаркая. Палило солнце. На корабле все раскалено, к металлу нельзя прикоснуться. В помещениях, особенно в кочегарке, нечем дышать. Да и наверху, на палубе, душно до невозможности. А за бортом прохладная вода так и манит.
— Освежиться бы, Гриша, искупаться, — сказал Дыбенко матросу, с которым исправлял электропроводку в помещении дежурного офицера.
— Запрещено, — буркнул напарник. — Да и некогда, видишь, спешат, торопятся, скоро заграничный поход. Только нашу «Двину», видимо, все равно не пошлют. Старые грехи не забыты. Может, для счета включат, все боевой единицей больше.