Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 19



Глава 4

Через неделю после судьбоносного в глазах сударыни Грушевской приёма из Степанова пришла весть, заставившая отца и дочь бросить бездумную петербургскую погоню за удовольствиями и вернуться домой, в родовое имение. Екатерина Васильевна, мать Аркадия, дворянка старой школы, властная и сильная, но при этом легко поддающаяся эмоциям, умерла на руках у ключницы Аглаи, до самого конца отвергая возможность помощи от «девки».

Умерла тяжело, обиженная на весь мир, не простившая никого из старых врагов. Ушла, завидуя тем, кто остаётся. Перед смертью она хотела видеть детей, но они в это время сверкали отполированной кожей на «ярмарке тщеславия». Когда же, наконец, известие о болезни дошло до родственников Екатерины Васильевны, ей уже незачем было говорить. Проснувшись в предсмертной агонии, гонимая страхом перед той бездной, откуда никто не возвращался и поэтому не знал, что же там, Екатерина Васильевна скороговоркой – полушепотом скрежетала обрывки воспоминаний, ставших сейчас особенно ценными, будто ничего и не было у неё в жизни кроме этих полу лживых мыслей. Умрёт она, и ничего после неё не останется на земле, а все другие, кому повезло родиться позже, будут существовать и радоваться, легко пропускать год за годом, пока так же, в день своей смерти, с разрывающимися от ужаса воспалёнными глазами, не задумаются о вечном, равном для всех, и не зададут закономерный вопрос: «А зачем я вообще жил?»

Екатерина Васильевна Грушевская, женщина чрезмерно сухая и резкая, принадлежала, как и многие из её окружения, к замечательному типу характеров, выше всего ставящим родовитость и богатство. Служа всю жизнь этим принципам, она воспитала в них и сына Аркадия. С малолетства она проявляла большую заботу о внешнем благополучии своей семьи, чем о её внутреннем равновесии. Поэтому ни сама она, ни её единственный сын не могли похвастаться наличием проницательности и благодушия, необходимых для чувствующих. Видя Аркашу моральным оплотом, Екатерина Васильевна постепенно отошла от дел, передав ему управление их имением Степаново. Вся жизнь Екатерины Васильевны прошла в большом уютном доме, и она надеялась дожить в нём её остаток, слушая бахвальство сына и созерцая расцвет красоты единственного его законного отпрыска. Те, что были прижиты Аркадием от служанки, не могли рассчитывать на её благосклонность, хоть и походили на Грушевских гораздо больше Елены. В них был азарт, страсть, упрямство, а в Елене только бесконечная наивность и восхищение жизнью, умение найти радость в простоте и вечная нежность. Эти качества она переняла у матери – странной, и, как безразлично отмечала Екатерина Васильевна, «не совсем в ладу с собой».

Аркадий Петрович Грушевский после кончины жены Анны особенно не переживал. Ни на минуту он не задумался, что чем-то обидел супругу, сделал её существование безрадостным. Он не был способен на порочащие себя мысли, подчинялся правилам эпохи и строго судил тех, кто плыл против них. Судил тем суровее, что сам не был святым.

Известие о смерти матери застало Аркадия Петровича в самый неподходящий момент: никогда ещё жизнь не казалась ему такой прекрасной, вино таким сладким, а юные красавицы такими очаровательными. Одна из них, Ада Орлова, та самая, которая наравне с Еленой пользовалась расположением Александра Жалова, была хороша настолько, что Аркадий Петрович всерьёз, наперекор своим недавним заверениям, задумался о второй женитьбе. До знакомства с юной чаровницей Грушевский не собирался связывать себя новыми брачными узами. Он замечательно проживал свои дни – абсолютно бесцельно, доставляя окружающим как можно больше неприятностей и при этом считая себя вершиной человеческого ума. Ежедневно он изощрялся в остроумии, выдумывая новые пустые афоризмы. Но в деревне слыл умницей, водил дружбу с такими же высоконравственными дворянами и разводил лошадей. В отличие от большинства приятелей, передавших землю в дворянские собрания, ему удалось сохранить усадьбу и наслаждаться в ней мирным течением дней.

Спустя несколько затворнических лет в деревне Аркадий не понимал, как раньше обходился обществом малограмотных девок, это стало казаться ему просто омерзительным. «Проводить время с какой-то простолюдинкой! А у Аделаиды – манеры, воспитание, семья… Прелесть что за женщина». Вниманием прекрасной половины человечества Грушевский никогда не был обделён, в их доме даже обитала проказливая прачка, во многом способствующая разрушению отношений между матерью и отцом Елены, теперь она взлетела до ключницы. Это была Аглая, цветущая крестьянка с восхитительными чёрными глазами, огромным красным ртом и полнейшим неведением во всём, что касалось чего-то по-настоящему важного. За совместно прожитые годы она родила Аркадию Грушевскому троих детей. Когда Елена узнала о существовании своего единокровного брата, ей было десять лет, год назад скончалась её обожаемая мать. Она не знала, что думать, и несколько дней сторонилась отца. Ей было стыдно, неловко, противно. В своем детском воображении она разжигала эту обыденную историю до немыслимых размеров и плакала оттого, что не может воспринимать это вполне понятное событие, как должно. Но бабушка, к которой отец и дочь перебрались после похорон Анны, быстро убедила её, что в этом нет ничего противоестественного, что мужчина в этом мире может делать всё, что захочет. Если он дворянин, конечно.



Грушевский кривился, что придётся теперь всё бросать и ехать на похороны полубезумной старухи, последние годы которой прошли в ненависти на весь мир из-за несостоявшейся жизни, наполненной болью, утратами близких людей и обузой материнства. Екатерина Васильевна в молодости стремилась завоевать высший свет, блистать остроумием и красотой, кружить головы недалёким наследникам, сойтись с великими людьми. Вместо этого её заставили выйти замуж за престарелого дворянина, состоятельного и ограниченного женоненавистника. Он целыми днями сидел в кресле и осуждал всех и вся, пил чай, ругал слуг, надеялся на нерушимость самодержавия и ни минуты не сомневался, что лучшие времена канули в Лету. Жена нужна была ему для ухода за дряхлеющим телом и напоминанию соседям, что он ещё не умер.

Елена не была по-настоящему привязана ни к кому из своих родственников, но сожалела о смерти бабушки. Она, пусть противная и ворчливая, была частью её жизни, и первая потеря родного человека стала для Елены если не ударом, то чертой, отделяющей от эфемерности, собственноручно выстроенных воздушных замков. Как в тумане бродила она по комнатам, где носилась в детстве, вызывая раздражение гувернантки и получая за свои проказы выговоры. Когда отец осуждающим взглядом давал понять: «Из этой девчонки ничего путного не выйдет», Елена готова была убежать в самую чащу леса, который рос за оврагом, и сидеть там до тех пор, пока Аркадий не поймёт, как сильно обидел её, и не извинится. Всю жизнь она пыталась доказать ему, что стоит чего-то, пусть и самой себе не признавалась в этом. Она понимала, что далека от обожествления Аркадия Петровича, что не восхищается им и без снисхождения смотрит на его поведение. Но, стоило им оказаться вдвоем, она видела не исчадье ада, послужившее, как всегда смутно подозревала Елена, причиной раннего угасания её матери, а лишь человека, не признающего ничего, что было ему чуждо и закоренелого в своем смехотворном упорстве. Как ни пыталась она распознать в нем тирана, ничего не выходило. К дочери он был ровно спокоен и порой равнодушен, временами срывал на ней неблагосклонное настроение, но не более. Никаких взрывов агрессии и заточений в темнице.

– Что же теперь мы будем делать, папа? – спросила Елена после похорон.

– Поедем в Петербург. Здесь нам делать больше нечего, – отчеканил отец. – Имение на Проньку оставим.

Прохор Игнатьев, или попросту Пронька, был ушлым крестьянином, который благодаря незаурядному уму и удивительному дару располагать к себе людей добился успеха в жизни. Аркадий Петрович, оставшийся настоящим русским барином несмотря на то, что крепостное право отменили ещё до его рождения, любил всё необычное, любил хитрых беспринципных людей, поэтому, хоть крестьян не ставил ни во что, Проньку уважал и даже, неверное, побаивался. Это доставляло Грушевскому странное удовольствие, словно он говорил: «Вот какой я русский мужик, всех люблю, ко всем благосклонен!»