Ксенофобы и подкалыватели

Второй конёк Хабловски выглядел сколь неожиданно, столь и старомодно: в железной игре Вольдемар не только не гнушался гирями, но даже отдавал им известное предпочтение, чего, кстати, не могли принять и понять имевшие доступ к наилучшему спортивному оборудованию Исполнители.

А третьей, самой большой любовью Вольдемара, вызывавшей всеобщее сочувствие и смех, были старомодные пружинные гантели и вообще пружины.

Завершив последний подход в жиме лёжа, Ольгерт Васильев позволил себе пятиминутный перерыв, дабы хорошенько восстановиться перед следующим упражнением. Он направился к так называемой гриф-машине, на которой тренировал свой чудовищной цепкости хват или, на арго Исполнителей, «гриф», где ему не было равных. Сжатые в кулак пальцы Ольгерта развивали феноменальное усилие в двести восемьдесят килограммов. На пути к такому впечатляющему результату он отправил на свалку не один стандартный кистевой динамометр, и выдающийся рекорд пришлось замерять специально сконструированным по такому случаю в мастерских Технического Отдела ДБ прибором, которому, вероятно, вскоре предстояло последовать за отдавшими Богу пружинные души младшими братьями, учитывая фантастическую настойчивость пользователя. Так случилось, что перерывы Ольгерта и Вольдемара совпали, и приятели не замедлили перекинуться парой-тройкой словечек.

– Как здоровье, бродяга? – окликнул Васильева Вольдемар.

– Ничего, слава Богу, худею. А у тебя каково с этим делом?

– Плохо, начал пухнуть, – отозвался Хабловски в тон приятелю.

– Слушай, а может, благоприобретённые признаки всё-таки передаются по наследству? Представляешь, наши будущие сыновья сразу родились бы Гераклами!

Ольгерт похлопал Вольдемара по ещё не расслабившейся после «помпок» шарообразной дельтовидной мышце.

– Уймись, краса и гордость Дозорной Службы! Был когда-то один такой… биолог. Он о подобных вещах говорил безо всяких там «может». Ну, его на лекции и спросили: «Правда ли, что если у крыс из поколения в поколение отрубать хвосты, то получится в конце концов бесхвостая крыса?» Эсцентричный биолог ответил, что да, примерно так. Тогда въедливый оппонент возьми да и спроси: «Почему же женщины в таком случае всегда рождаются девственницами?»

Вольдемар издал короткий фирменный смешок.

– Я надеюсь когда-нибудь выстругать сына, а не дочку, – поделился он весьма приземлёнными, в восприятии Ольгерта, личными творческими планами. – Но прежде надо жениться, понимаешь?

Ольгерт брезгливо наморщил нос.

– Чтобы он тоже стал Исполнителем? Фи-и, какая гадость!

– Дозорная Служба тоже не гарантирует палат каменных, – в сотый, наверное, раз со вздохом констатировал Вольдемар. – Кстати, когда запускают Программу? Ну, между нами?

– Ты ведь в данный момент в Москве? – риторически осведомился Ольгерт.

Хабловски утвердительно кивнул.

– Уже третью неделю.

– Вот тебе и ответ. Не выпускают в Поле – значит, скоро поступит вводная.

– А я краем уха слышал, что до начала учений не меньше трёх месяцев.

Ольгерт слегка вскинул брови.

– Зачем же строишь из себя тварь неинформированную?

– Хотел узнать, в какой степени доверия ты существуешь в отряде «Тридцать три», – пояснил Вольдемар с обезоруживающей откровенностью.

– Теоретическая подготовка вроде бы подходит к концу, – нехотя сообщил Ольгерт, понижая голос и одним глазом наблюдая за стукачом из ОВНУР, разносящим свежие полотенца, а краем другого глаза сканируя другого молодого человека, явного сотрудника ОБА, предлагающего молоко, которое кое-кто из тренирующихся маленькими глотками пил в длительных промежутках между упражнениями. – У нас уже все теоретики перебывали: и безвредный Бормашенко из ИМ, и молодящаяся цаца Веласкес из СИЗО, и директор ИТК со «лживой» фамилией…

– Псевдоквази, – подсказал Хабловски.

На лице Васильева проступила несвойственная ему хищность.

– Псевдоквази или Псевдоквазер – один турнепс. Нутром чую, козни у него далеко не «псевдо», а самые настоящие.

– А чем он перед тобой провинился? – с шутливым участием поинтересовался Вольдемар.

– Не нравится мне кардиффский туман вокруг наших приготовлений, – хмуро сообщил Ольгерт. – В своей лекции плешивый пендюк загодя оправдал нашу будущую жестокость.

– На учениях без потерь не обходится, – сочувственно пробормотал Вольдемар. – Запланированные потери, причём уже не в первый раз запланированные… А хорошо всё-таки, что мне в отличие от вас никого убивать не придётся. Даже понарошку!

Ольгерт осветился сардонической улыбкой.

– В том-то и беда, что на таких учениях всамделишное от «понарошку» отличить крайне трудно, если не невозможно. И ты, мин херц, не зарекайся насчёт «убивать».

Хабловски прокомментировал сказанное многофункциональным крякающим звуком.

– Ох уж эти мне недоучившиеся режиссёры-постановщики! Четыре сбоку – ваших нет.

– Четверо их только номинально, – возразил Ольгерт прокисшим голосом. – Вообще-то и пятый есть – какашка зелёная из ККК. Господин Полифемцев. Но по большому счёту режиссёров всего двое: наш полоумный старикан да плешивый директор ИТК.

– Ну и кто победит, по-твоему? – жадно спросил Вольдемар.

– Как всегда, красные синих.

– Я не то имею в виду.

– Тогда не знаю, что и сказать. Но один другого обязательно подставит. Лично я думаю, что у Псевдоквазера шансов больше. Хотя и наш свихнушийся на ксенофобии Гарольд Борисович не лыком шит.

Относительную тишину тренажёрного зала разорвал резкий и упрямо-настырный звонок тревоги.

– Мать моя королева-девственница! – воскликнул Ольгерт и встретил озабоченный взгляд Вольдемара.

– Тьфу! – коротко выразился Вольдемар.

Исполнители бросали железо, обращая потные лица к заглушаемому сигналом тревоги динамику спецсвязи. Кто-то предусмотрительно вырубил неслышный теперь джаз.

Рупор тревожной сирены перестал вибрировать, и тут же заквакал динамик.

– Просьба к Исполнителям через тридцать минут собраться в комнате №6 для инструктажа! Опоздания не извинительны! Повторяю: через тридцать минут всем быть в комнате №6!

– Слава Богу, меня это не касается! – произнёс Хабловски с чувством и энергично перекрестился подвернувшейся под руку двухпудовой гирей.

– Как знать! – с весёлым бешенством заметил Ольгерт.

Потный народ начал потихоньку перемещаться в душевую. Бородатые шутки и избитые приколы сыпались как из дырявого мешка. Большинство пошлых хохм обыгрывало странную традицию мыться не после дальней дорожки, а перед ней.

Из прокашлявшегося динамика неожиданно раздалось:

– Командиру Дозорной Службы Вольдемару Хабловски срочно явиться в комнату №39! Повторяю: Вольдемару Хабловски немедленно явиться в комнату №39! Опоздание не извинительно!

– Пожар у них там, что ли?! – возмутился сразу скисший Вольдемар.

Ольгерт злорадно расхохотался ему в лицо.

– Где пожар, там и вода. Ты уже не успеешь помыться – опоздание не извинительно.

Приятели зашагали в раздевалку, пересекая быстро опустевший зал.

– Самое приятное не бежать на пожар, а возвращаться домой с чужого пепелища, – буркнул Хабловски.

– А мы так и сделаем! – сказал Ольгерт весело. – Догорит – пойдём домой. И вообще: самое приятное – никуда никогда не спешить и не бежать.

И, на прощанье стукнув Вольдемара ребром ладони по бычьей шее, сломя голову помчался в душевую.

* * *

Дочитав реферат лекции «Жизнь как космический фактор», Шеф некоторое время сидел с полуоткрытым ртом, безуспешно пытаясь выйти из состояния глубокого ошеломления. Он не знал, гневаться ему или улыбаться. Дерзкий мальчишка! Этот его реферат, а лучше сказать, дайджест лекции, прочитанной на прошлой неделе членам отряда «Тридцать три» директором ИТК Муамаром Хаддафовичем Псевдоквазером, есть не что иное, как форменный пасквиль. Засранец Васильев выставил Псевдоквазера в самом неприглядном свете и, хотя в соответствии с традициями Исполнителей в отношении малосимпатичных им людей ухитрился измазать спину горе-лектора именно белой краской, своим ироническим рефератом фактически очернил его.