Игра и Мир

Меня усадили на землю, прислонив спиной к какому-то мешку. Шальные глаза собравшихся горели отблесками огня. Все смотрели на меня. Нависнув, заговорил Кнут – самый выделяющийся человек среди всей компании, как телосложением, так и одеждой. В отличие от других, на нем была меховая жилетка и штаны, подпоясанные веревкой с заткнутым за нее тесаком. Исчерченный татуировками и шрамами лысый череп смотрелся в свете костра, как головка спички.

– Ну, мать твою, и что же тенизовский шпик делает у нас в Нороварской долине? – гаркнул он, и сплюнул сквозь редкие зубы прямо на меня. – Война идет!

В ответ в голове крутились только очень странные ассоциации: шпик – сало – ветчина. Толком поужинать так и не удалось. Странно, как физиология напомнила о себе в такой ситуации.

Я не психиатр, и вообще не врач, поэтому наилучшего способа борьбы с прогрессирующей галлюцинацией я не знал. На ум приходило два диаметрально противоположных варианта: первый – всеми силами не поддаваться происходящему, не давать сознанию верить в реальность событий, стараться очнуться, ощутить себя настоящего; второй – подыграть, попытаться привести действие к очевидным противоречиям, абсурдности, тем самым, подав мозгу знак, что все это понарошку.

Сбоку, из темноты, мне достался сильнейший пинок в ухо. И как бы абсурдно это не выглядело, но компьютерная программа – строчки кода, последовательность логических нулей и единиц – только что, возможно, разорвала мне барабанную перепонку. Звон в голове стоял такой, что я фактически увидел его перед глазами: наша поляна озарилась белым светом сотни прожекторов.

Получена средняя травма головы. Восприятие -3. Время исцеления: 20 часов.

Это еще что всплыло перед глазами? Текст быстро уменьшился в размерах и сместился в правый нижний угол, где вскоре исчез совсем. Ладно, травма так травма. С таким звоном в ушах действительно понимать других сложнее.

По всему получалось, что выбор был сделан за меня. Хотел я этого или нет, но приходилось считаться с правилами игры. Однако, человек – существо иррациональное. Неожиданно мной овладел гнев.

– Да, какого хрена ты делаешь? – заорал я на всех сразу, пытаясь вывернуть голову и разглядеть обидчика, все еще стоявшего за моей спиной. – Что вам конкретно от меня надо?

Разбойники заржали.

– А я уж испужался, что ты со страху язык сожрал.

– Я его так огрел, что язык то мог и из жопы вылететь! – вставил ударивший меня мужик, и с довольным лицом оглядел дружков.

– Шпрот, твоими сопливыми граблями и мандавошку не прихлопнуть, – осадил его Кнут, – заткнись!

Гогот прекратился, кто-то потянулся к фляге, другие продолжали скалиться мне в глаза.

– Мне от тебя, глист ты тенизовский, конкретно надо несколько вещей, – Кнут расправил перед моим лицом громадную пятерню. – Первое, значится, что ты делаешь в наших краях? А второе… второе – это где твой схрон? Где нычка? Не в одних портках же ты сюда приперся из своего лагеря.

– Из какого лагеря, что за бред? Как вас вообще выключить-то? Сгинь, блин, глюк. Багтрекера на тебя нет, чтобы завести и пофиксить! – выругался я.

– Ты нам тут своей поганой речью воздух не порть, – взревел Кнут, нахмурившись. – Понятно отвечай, чтобы ребяты разумели. Где твой схрон? Зачем пришел? Теперь-то не отвертишься, что шпик, раз уже язык ваш тенизовский знаешь. И так было понятно, по башмакам твоим, но сейчас-то ты еще глубже себе ямы вырыл. – Я вздохнул. Ситуация только ухудшалась.

– Кнут, а давай я ему что-нибудь отрежу. Ну будет этот… ну сувенир иноземный, а? – раздался писклявый голос с галерки.

– Послушайте, добрые люди, я вам все расскажу, – взмолился я примиряюще, тщательно подбирая слова.

– Где ты здесь добрых людей углядел, собака? – усмехнулся Кнут. – Хотя в сравнении с вами, чумой гниющей, мы, конечно, добрые, аки жрицы богини Этиле. Ладно, раз не юлишь более, то завтра утром отведешь куда надо. А сейчас я хочу пить, жрать и спать.

Он выпрямился в полный рост, хлопнул себя по брюху и огляделся вокруг.

– Яцик, кинь его в клетку на ночь ко второму. Запри, но глаз не спускай. А то я с тебя спущу… шкуру.

Разбойники разбрелись по своим местам, немного разочарованные быстрым окончанием представления.

Яцик скомандовал кому-то, и они вдвоем поволокли меня на другую сторону поляны.

Там, возле дерева, куда почти не долетал свет от костра, стояла железная клетка, размером в полтора кубических метра. Примерно в такой заканчивал свои дни легендарный конунг Рагнар Лодброк, если верить в сериалу. В клетке, скрючившись, сидел мужчина. Рваная грязная окровавленная одежда кое-где свисала лоскутами, но все же было заметно, что совсем недавно она выглядела прилично. Его зовут Бен. Мысль молнией мелькнула у меня в голове. Откуда я мог это знать?

Яцик отворил дверь, поставил меня напротив и, от души размахнувшись, ударил кулаком в живот. Я сложился пополам так удачно, что, влетев внутрь, даже не задел проем. Хотя это было не так уж и важно – я все равно потерял сознание. Опять.

Очнулся в углу клетки, сидящий валетом к Бену. Присмотревшись к его лицу вблизи, я содрогнулся: один глаз заплыл и не открывался, нос распух, на губах кровавая каша. Себя я не видел, но, несмотря на боль в челюсти, горящее ухо и живот, порождающий жуткие ощущения при каждом вдохе, состояние мое было удовлетворительным. Процентов на семьдесят. И опять я удивился, откуда вдруг в моем сознании взялась такая информация. Я словно видел внутренним взором полоску состояния собственной жизни. Сейчас оставалось именно семьдесят процентов. До этого такое прозрение было с именем Бена. Хотя здесь еще следовало уточнить.

– Уважаемый, – продрал я охрипшее горло, – как вас зовут?

Мужчина перевел на меня одноглазый взгляд.

– Бенджамин. Но коль уж мы с тобой клетку делим, то просто Бен, – он изобразил улыбку распухшими разбитыми губами, выглядело ужасно.

Да, очевидно, что игровой интерфейс из-за галлюцинаций стал восприниматься не визуально, а подсознательно что ли.

– Ну, Бен, а ты здесь за что?

Бен удивленно выгнул брови и тут же поморщился от боли.

– Что значит "за что"? Возвращался домой от тетки, а тут эта банда дезертиров недобитых, да подонков местных. Яцика этого я с малых лет знаю. Родители его быстро сгинули в войну, вот и остался он на попечении бабки-знахарки. У нее домишко был, вон, за лесом, – он неопределенно махнул рукой в сторону. – Так вот, он шальной с детства был, куда там бабке за ним уследить. Вот и валандался от одних дурней к другим. А время то сейчас какое? Войны, грязь, да голод. В конце концов прибился, видимо, к этому, Кнуту. Задери его кабан. Да что там только его, всю их шоблу дезертирскую пусть задерет – миру легче станет…

– Тихо там! – гавкнул сквозь хмельной сон пресловутый Яцик, которому велели не спускать с нас глаз.

– Так, а что они от тебя хотят? – спросил я шепотом.

– Нажиться хотят, – Бен попробовал сплюнуть, видимо, с досады, но розовая нитка слюны повисла на разбитой губе и никак не хотела отцепляться. – Да только взять с меня нечего. Они уж пытали-пытали… все не верят. Теперь или порешат, или еще что похуже придумают.

Меня пробрала дрожь. Я по-прежнему не верил в происходящее, но и выход найти пока не получалось.

Жестом я подозвал Бена наклониться поближе.

– А может быть мы сбежим? – едва слышно, одними губами спросил я.

– За себя сам думай, а мне никак. Помяли меня хорошо, да и навыков подходящих не имею. Одна надежда, если кто нас увидит и солдат позовет. Хоть из Валерина, а хоть из Бугров ублюдков Лесного Мясника. Они, сам понимаешь, этих не краше, но все-таки какой-то порядок поддерживают и не обрадуются, если узнают, что у них под носом другие бандюги промышляют.

Перечисленные варианты были для меня одинаково непонятны. Какова вероятность такого исхода? Как часто по этой дороге ходят люди или солдаты. Да и долго ли нам здесь оставаться. Утром обещали сопроводить до схрона, которого у меня нет. Это лишь попытка потянуть время, не более. А дальше…, наверное, смерть.