Страница 10 из 12
– Так, прекрати истерить и отвечай на вопросы. Что с ней? И почему ты считаешь, будто она умирает?
Слушая сбивчивый рассказ Кевина, я все глубже вжимался в кожаное кресло своего авто, которое возвращало меня из аэропорта домой. Все тело стало тяжелым, рука, которой я держал трубку, казалось мне пудовой гирей. То, что я услышал, звучало как дурно сон, который невозможно пересказать, только чувствовать. Где мы? Я выглянул в окно и выругался: дьявол, еще ехать больше часа.
Все было, как обычно. Бабушка сначала пыталась достать Кевина бесконечными расспросами о его успехах в учебе, хотя он давно бросил все, что мог, и теперь откровенно бездельничал. Тот, естественно, язвил в ответ и городил всякую чушь. Бабушка доверчиво кивала и радовалась тому, что ее внук якобы занимается исследовательской деятельностью. Потом она вышла, чтобы налить себе чаю – несмотря на многочисленную прислугу, старушка никому не доверяла этот ритуал и всегда лично заваривала ароматную траву и разливала напиток по чашкам. Некоторое время ничего не было слышно, а потом вдруг раздался звук бьющейся посуды. Сыну очень жаль, он во всем винит себя, если бы он сразу побежал проверить, в чем дело, и так далее.
– Не тяни!
Кевин несколько раз окликнул бабушку, сидя в кресле, а когда она не отозвалась, ворча, поднялся и пошел посмотреть, что она там опять учудила. Бабушка лежала рядом с подносом, вокруг валялись чашки. Сначала он подумал, что она притворяется, но тут же отогнал от себя эту мысль. Подбежав к ней, он приподнял ее голову и заглянул в глаза – она еще была в сознании и что-то силилась сказать.
– Что?
Кевин не смог разобрать. Ему показалось, что она просила помочь ей. Я вспомнил случай, когда сын, будучи еще подростком, решил подшутить над своей бабкой и подсыпал ей снотворное в утренний кофе. Правда, порошок возымел совершенно противоположный эффект, и следующие несколько ночей мы не имели возможности выспаться из-за невероятно бодрой и общительной старушки, которой вдруг пришло в голову, что ночные разговоры – лучший способ провести время. Конечно, когда все выяснилось, Кевин получил такую взбучку, что пообещал больше никогда не проводить над Нанной никаких экспериментов. Возможно, он решил, что пришло время для очередного розыгрыша. Недолго думая, я задал этот вопрос сыну, мысленно пообещав себе простить всех вокруг и построить дом для сирот, если выяснится, что все это дело его рук.
– Ты что? Да я никогда бы… – судя по голосу, сын обиделся, но в этот момент мне было не до сантиментов.
– Давай не будем. Просто отвечай: ты имеешь к этому отношение?
– Нет! Боже мой, конечно, нет!
Час от часу не легче. Я почувствовал, как по моему телу ползет противный липкий страх, поднимаясь от ног к животу и зажимая все тело в тиски. Неожиданно мне пришло в голову, что и Кевин, скорее всего, испытывает те же чувства. Вот она – истина в последней инстанции. Несмотря на все наши стенания по поводу неудобств, которые доставляет необходимость засыпать и просыпаться на фоне стремительно бегущего времени, никто из нас в действительности не хотел умирать. И дело даже не в том, что мы могли потерять родного человека. Мы до приступов тошноты боялись за собственную шкуру и готовы были на все, лишь бы эта безумная пляска продолжалась и дальше.
– Ты вызвал врача? – моя привычка пускаться в рассуждения в самые неподходящие моменты временами бесила даже меня самого.
– Конечно! Но ты же знаешь Натана – он по субботам играет в гольф в своем клубе.
– Да мне наплевать на то, где он и чем занят! – я привык к тому, чтобы люди, живущие за мой счет, исполняли все мои поручения в любое время суток – а Натан был нашим семейным врачом. Во многом именно благодаря моим щедрым вознаграждениям он смог основать свою частную клинику. Заведение, конечно, так себе, но врач он на самом деле выдающийся.
– Я так ему и сказал. В общем, сейчас он мчится к нам на всех парах. Только что созванивался с ним – говорит, что через полчаса будет.
– Хорошо. А как бабушка?
– Лежит…
– Живая?
– Вроде да. Дышит. Я накрыл ее одеялом и положил под голову подушку, Натан запретил переносить больную.
Больную. Что за чушь? Ни одна зараза не могла поразить бессмертного. Мы пережили все вспышки черной смерти, находясь в самом их эпицентре, так, словно для нас это было развлекательной экскурсией. У нескольких наших наблюдалась легкая слабость, но этим все ограничилось.
– Я еду, – отключившись, я протянул Томасу трубку. – Гони! И пусть нас сопровождают полицейские – мне нужно попасть домой как можно скорее.
Здесь нужно сделать небольшое отступление. Учитывая нашу невосприимчивость к вирусам, семейный врач был скорее статусным атрибутом, нежели необходимостью. Сменяясь каждые пять-десять лет в зависимости от уровня собственной любознательности, эти специалисты не оставляли в нашей памяти никакого следа, так что можно сказать, что Натан стал первым, кто внес значимый вклад в жизнь общины.
Когда спустя двадцать минут мы подъехали к нашей усадьбе, там уже стояла машина скорой помощи с включенными проблесковыми маячками. Почему они их не выключили? Чтобы продемонстрировать нам свою повышенную готовность? Что ж, я это ценю, они получат достойное вознаграждение. Только в том случае, конечно, если все закончится благополучно. Стараясь держаться спокойно, я быстро вошел в дверь, которую передо мной распахнул портье. Всем своим видом он выражал обеспокоенность и крайнюю степень участия. Кивнув ему, я направился прямиком в комнату, откуда доносились приглушенные голоса.
Бабушка лежала на диване и, судя по равномерно поднимающейся и опускающейся груди, спала. Ее лицо было непривычно бледным и каким-то слишком маленьким, словно она уменьшилась в размерах. Глядя на ее посеревшие губы, я вновь почувствовал в ногах противную дрожь и опустился на стул рядом с Натаном, который, несмотря на запах алкоголя, был сосредоточен и выглядел не на шутку встревоженным.
– Нам нужно срочно доставить ее в больницу. Я сделал все, что мог в этой ситуации, но этого мало.
– Но что произошло?
– Нанна пережила инфаркт.
Я не чувствовал головокружения так давно, что успел забыть об этом проявлении человечности. Теперь же я ощутил всю прелесть вращающейся комнаты и пола, летящего на меня со скоростью света.
– Успокойтесь, – Натан вовремя подхватил меня и дал понюхать какую-то дурно пахнущую дрянь, от которой мне сразу стало легче. – Вы должны благодарить сына – если бы он позвонил мне чуть позже, возможно, уже ничего нельзя было бы сделать.
– Да, да, конечно, – я все еще пытался прийти в себя. – Но вы уверены, что это инфаркт? Это совершенно невозможно!
– Почему же невозможно? – удивился врач. – Все мы люди.
Что я мог ответить ему на эти слова? Конечно, все мы люди, просто кто-то больше, а кто-то – меньше.
Несмотря на протесты Натана, я настоял на том, чтобы поехать в больницу вместе с бабушкой. В машине она ненадолго пришла в сознание и, увидев меня, улыбнулась и, словно извиняясь, попыталась что-то сказать.
– Молчи, доктор сказал, что тебе нельзя напрягаться. Все будет хорошо.
Оглядевшись, старушка поняла, где находится, и посмотрела на меня:
– Как же вы… без меня?
Чувствуя, как к горлу подкатывает ком, я накрыл ее руку своей ладонью и как можно более уверенным голосом сказал:
– Натан обещал, что тебя быстро поставят на ноги. Ты просто переутомилась. Но ничего, мы обеспечим тебе такой отдых, что ты и думать забудешь о каких-то болячках. Купим тебе все Лазурное побережье. Если будет нужно, пророю канал непосредственно к твоим ногам, чтобы ты могла в нем купаться, когда вздумается. Ты только не пугай нас больше, ладно?
Нанна улыбнулась и, закрыв глаза, снова заснула. Глядя на ее полупрозрачную кожу, я думал о том, что бы с нами было, не будь ее в нашей жизни. Она не принимала участия в делах общины, не занималась распределением ресурсов, ее вообще не должно было быть среди нас. Но все же она была тем цементным раствором, который удерживал мою семью от окончательного распада. Мне вдруг стало противно от одной мысли о том, с каким цинизмом я в своих рассуждениях отсекал «неважных» родственников от нашего круга избранных. Стараясь избавиться от неприятных воспоминаний, я старался уверить себя в том, что мои предпочтения никак не повлияли на конечный результат – наши ученые уже определили, что за все произошедшее в ответе только природа и ее законы, перед которыми даже мы бессильны. Но все же внутри меня зародилось мерзкое сомнение относительно первопричины нашего перерождения. Что, если во всем виноват я сам, и это я решил, кого из наших близких забрать с собой в бесконечное путешествие по жизни? Скольких я лишил семей? Отцов, матерей, братьев, сестер? Любимых, наконец? Обессилев от мучительного самоедства, я решил, что об этом нужно поговорить с Патриком. А до тех пор – молчать.