Страница 66 из 85
— Погоди, ну а Чернобыль-то отсюда далеко? Чернобыльская атомная электростанция?
— Это та, чьи трубы облака сквозь пронзают, что ли? Да не шибко. Однако, мне все одно, я чай не молодуха, чтобы бегать на эти ваши електо…тьфу ты язык сломаешь! Это вон пусть наши деревенские пустобрехи, ежели им делать нечего, ходют, а мне теперь лишь бы помереть спокойно. Я свое уже отбегала.
Художник осторожно сел на кровати, не отводя вопросительного взгляда от странной старушки. Могло ли так случиться, чтобы в северной зоне отчуждения и впрямь уцелел поселок с мирными жителями, которые даже не слышали о Зоне и ужасах, которые происходили здесь в последнее время? Неужели ни разу сюда не забредали монстры на манер кровососа или еще какой твари похуже? Исключено. Да и не могли люди оставаться в неведенье, когда сюда, если верить бабкиным словам, все же приходили одинокие сталкеры. А как же связь с внешним миром? Ведь не могли же жители этой деревушки не предпринимать попыток выбраться за пределы их мирной территории! Да хотя бы в город или к родственникам в соседний поселок! Нет, это больше походило на фантастику…
«Или на бред, который является результатом работы воспаленного мозга. — промелькнуло в голове у Художника. — Вот только осталось понять, кто из нас двоих — я или милая, но от этого еще более странная старушка — все же сошел с ума»
— Ты говорила, меня нашли, — произнес сталкер, собравшись с мыслями, — Где и когда?
— Ну ты и болтун. Устала я уже языком-то ворочить, чай не молодуха какая. Сашка Филатов тебя нашел. В лесу, уж не знаю, какого лешего он там делал, да только припер тебя на своем горбу ко мне. Говорит, мол, выхаживай. А я что, помирать тебя брошу? На кой мне грех в конце жизни на душу брать. Вот и нянчусь с тобой уже третий день как с дитем малым. А у меня что, дел других нету? — старушка вопросительно уставилась на Художника, будто тот вправду мог ответить что-то разумное.
В соседней комнате хлопнула дверь, и за считанные секунды помещение наполнилось холодным воздухом, который заставил сталкера непроизвольно поежиться и чуть ли не с головой забраться под теплый плед. В дверном проеме мелькнул силуэт, но, к удивлению Художника, человек входить не стал, задержавшись у двери. Раздался сухой кашель. Он прозвучал немного громче, чем то было необходимо — таким своеобразным образом гость извещал о своем приходе и пытался привлечь внимание хозяйки.
Сталкер не без интереса отметил, как за эти короткие несколько секунд на лице старушки сменилась целая гамма эмоций — от легкого раздражения, до растерянности и даже испуга. Сейчас же добродушной хозяйке удалось взять себя в руки, но легкое беспокойство, отражающееся в бегающих глазах, скрыть было тяжело.
Баба Маша поспешно вскочила со стула и кинулась к столу, по пути расплескав половину содержимого кружки, которое она так и не успела влить в сталкера. Убрав немногочисленную посуду, она наспех накинула на себя какую-то старую шубу и, повязав голову платком, кинулась в прихожую, не обращая внимания на пораженного сталкера, провожающего ее удивленным взглядом. Гость, тактично ожидающий, когда на него обратят внимание, наверное, был удивлен поведением старушки, по крайне мере, судя по их диалогу, он всячески пытался задержать и расспросить о чем-то хозяйку дома. Разобрать, о чем именно шла речь, Художник не смог, ему удалось услышать лишь ставший привычным веский аргумент бабы Маши: «Чай не молодуха какая!» После чего хлопнула дверь, и в доме воцарилась относительная тишина.
Однако томиться долгим одиночеством Художнику не пришлось — уже через секунду порог комнаты переступил человек, очевидно, тот самый, который пытался поговорить о чем-то со старушкой. При ближайшем рассмотрении вошедший оказался немолодым мужчиной одетым совсем не по канонам Зоны — в старую телогрейку, валенки и выгоревшую лисью шапку. Гость медленно прошелся по комнате, осматриваясь так, как будто очутился здесь впервые. Он ненадолго задержался у стола, изучая содержимое той самой кружки, из которой баба Маша поила Художника. Неодобрительно покачав головой и поставив кружку на место, мужчина, наконец, повернулся лицом к лежащему в кровати сталкеру и подошел достаточно близко, чтобы тот сумел хорошо его рассмотреть.
— Ну, здравствуй, что ли, — произнес гость, не без интереса наблюдающий за тем, как сталкер меняется в лице.
Художник поспешно вскочил с кровати, делая шаг навстречу мужчине, но не рассчитал свои силы и оступился. Его ноги подкосились и он бы, наверное, упал, если бы не гость, который бережно подхватил сталкера под руки.
— Здравствуй, Филин, — Художник обнял мужчину. В его глазах блеснули слезы. — А я ведь думал…
— Я тоже брат… я тоже…
Филин осторожно усадил сталкера на кровать, сам же сел рядом на стуле. Около минуты оба мужчины молча разглядывали друг друга, будто пытались вспомнить и сравнить сидящего перед собой человека с мысленным образом, что казалось навсегда останется запечатлен лишь в их памяти.
— Ты изменился, — наконец произнес Филин, нарушая царящую тишину.
— В Зоне время пролетает с такой скоростью, что ты даже не замечаешь, как дни сменяются неделями, а потом и месяцами. Тебе ли этого не знать?
— Да, но кажется совсем недавно…
— Два года… ровна два года назад ты отправился в свой абсурдный рейд! — последние слова Художник произнес не со злобой, а скорее с давней обидой, которая, казалось бы, уже прошла, но теперь, когда появился шанс выговориться, она навалилась с прежней силой.
— Ты все еще не можешь простить мне того, что я не взял тебя с собой?
— Ты даже ничего не сказал мне! Бросил, словно я был для тебя обузой!
— Извини, если сможешь. Но ты прекрасно знаешь, что это было не так. Этот рейд… он был слишком рискованным, — Филин смахнул с глаз слезы, не отводя взгляда от сидящего напротив брата. — И вот ты здесь… Ты всегда был упрямым. Весь в отца.
— А что мне было делать? А ты бы поверил во всю ту чушь, что говорили мне? В то странное сообщение, что пришло на мой ПДА с недельным опозданием, извещая о твоей смерти где-то в северной Зоне? Это все было похоже на жестокий розыгрыш…
— Однако, это правда…
— Абсурд, — Художник не смог сдержать истерический смех, рвавшийся наружу, — Да, мы где-то в пределах северной Зоны, но ты жив! Ты сидишь передо мной! Я тебя вижу, чувствую и слышу твое дыхание!
— А что если я скажу, что это все всего-навсего плод твоей фантазии? — с издевкой в голосе произнес Филин.
— Я дам тебе в морду.
Братья искренне рассмеялись, утирая выступившие слезы, будто ничего и не было. Ни обиды, ни преследующего повсюду чувства вины, ни страшной давящей боли, которая даже если порой и исчезала, то оставляла вместо себя холодящую и сводящую с ума пустоту. Все было как раньше… Почти.
— Где мы? — спросил Художник, и смех тут же утих. Братья обменялись внимательными изучающими взглядами — оба они знали, что рано или поздно этот вопрос все же прозвучит, но каждый из них, как мог, оттягивал этот момент.
— Я… это тяжело объяснить, а еще сложнее принять на веру, — Филин встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна, — Ты еще не любовался местными красотами? Нет? Тогда и не стоит. Я сам устрою тебе экскурсию. Одевайся. Возьми вещи в шкафу, я приносил сюда кое-что специально для тебя.
— А моя экипировка?
— У нас есть здесь один местный умелец, он взялся кое-что подлатать. Жаль, что врачей здесь толковых нет, — Филин кивнул на Художника и тот не сразу понял, что он имеет ввиду. Лишь теперь сталкер заметил, что его правая рука туго перебинтована, начиная от локтя и заканчивая пальцами. Осторожно пошевелив ей, он почти не почувствовал боли. Ощущения были какими-то странными — будто конечность онемела и теперь плохо слушалась хозяина.
— Что со мной? — спросил Художник, замечая, как брат упрямо избегает его взгляда. — Говори, черт бы тебя побрал! Ну же!
— У тебя серьезно повреждена кисть руки. Ожог. Не знаю, как так получилось. Кроме того, ты лишился трех пальцев… Сожалею, но мы не смогли ничего сделать… местная медицина…