Страница 10 из 20
«Похоже, он здесь босс».
Оказавшись в перекрестье взглядов, я замялся, не зная, что обычно говорят в подобных случаях, а потом решил: чем проще – тем лучше.
– Привет, парни! Кофе угостите?!
Взгляд старшего ковбоя, перед тем как ответить, скользнул по моему винчестеру. Я понял его как намек, сразу убрав винтовку в чехол.
– Слезай с коня, незнакомец. Для хорошего человека ни тепла огня, ни кофе не жалко.
Но стоило мне только слезть с лошади, как из темноты, в круг света, выехали два молодых ковбоя на лошадях. У одного через луку было перекинут винчестер, у второго в руках был дробовик. Задержавшись с минуту, чтобы рассмотреть гостя, они развернули лошадей и ускакали обратно в ночь. Расстелив на траве одеяло, я снял оружейный пояс и кинул рядом с собой, на траву. Мне налили в кружку из стоящего на углях кофейника черную жидкость, после чего перестали обращать на меня внимание. Искусственное безразличие словно отделило меня от этих людей, выведя меня из их круга, хотя при этом как в них, так и в их изредка бросаемых на меня взглядах не было ни малейшей враждебности. Первым пришло облегчение. Меня не узнали. Затем пришло раздражение, смешанное с неловкостью. Словно я оказался в гостях, где все друг друга хорошо знают, общаясь между собой, а тебя, незваного гостя, просто не замечают.
«Никто даже не спросил моего имени. Так принято или я сделал что-то не то?»
Пока я недоумевал, разговоры у костра шли своим чередом.
– Знавал я когда-то одного ковбоя, – начал молодой вихрастый парень, сворачивая самокрутку и хитро поглядывая вокруг. – Исключительно исполнительный был человек. Дай ему только задание сделать то-то и то-то, он и рад стараться. Как-то однажды посылает его босс пригнать на ранчо всю живность, что бродит к югу от горного хребта. До вечера ковбоя никто не видал, а как стало темнеть, глядь – идет и ведет с собой сто двадцать семь голов крупного рогатого скота, тридцать овец, три снежные козы, семь индюков, рыжую рысь и двух медведей… И это еще не все – он заклеймил их всех до единого!
Взрыв хохота был такой силы, что казалось, он достиг самих звезд. Только смех стал стихать, как прорезался голос очередного юмориста.
– А чего?! Все верно! Только насчет овец соврал, – с невинным видом произнес сидящий рядом крепыш с красным платком на шее, сбитым набок. – Коровы и овцы в одном стаде не ходят.
Новый взрыв хохота взорвал тишину. Отхлебнув черной и горькой жидкости, которая только запахом напоминала кофе, я стал прислушиваться к разговору босса с пожилым ковбоем. Там шел степенный разговор о ценах на говядину, торговце Джексоне и даст ли он цену, как в прошлом году. Мексиканцы просто сидели, молча, глядя в огонь. От нечего делать снова прислушался к разговорам молодежи, тем более что те уже перестали травить анекдоты.
– Тим, ты Сэма Сандерса, помнишь?
– Помню. У парня есть только две радости в жизни. Виски и драка. А что с ним приключилось?
– Повесили его.
– Да ну! За что?!
– Через его же дурость! Помните, шайку конокрадов словили, Норта Твидла. Их еще в Форт-Брауне судили. Народ съехался со всех сторон поглядеть, как их вешать будут. Ну и Сандерс, конечно, приехал. И сразу в салун. Кинул в себя несколько стаканчиков виски, после чего решил выяснить отношения с человеком, стоящим рядом с ним у стойки. Начали они махать кулаками, пока Сэм за нож не схватился. Не успел он и глазом моргнуть, как на него народ, сидевший в баре, насел. Скрутили и за решетку кинули.
– А вешать-то за что? Он же…
– Да молчи ты! Дай дослушать! – зашикали на парня, перебившего рассказчика.
– Через час после драки состоялся суд. Собирались вешать четырех конокрадов, а повесили пятерых. Вместе с Сэмми Сандерсом.
– Как так? Его за что? Как такое случилось? – со всех сторон раздались недоуменные голоса.
Ковбой затянулся последний раз, кинул окурок папироски в костер, выдержал паузу, как и положено умелому рассказчику, и только потом продолжил:
– Забыл вам сказать, что судья, который председательствовал, имел здоровенный синяк под левым глазом. И был это не кто иной, как Рони Пайпер.
– Так это он с судьей подрался?! Вот придурок!
– Тогда все поня-ятно-о! – протянул один из ковбоев. – Одна кличка этого судьи сама за себя говорит. «Вешатель».
– Парни, это не тот ли судья, который вешает всех подряд, без разбора?
– Этот. Ни одного приговора не отменил.
– Говорят, он уже сотню человек повесил.
После этих слов наступила тишина. Наступившим молчанием воспользовался старший ковбой:
– Хватит языки чесать, парни! Ложитесь спать!
Ворчание ковбоев было чисто символическим жестом недовольства, потому что, не успели они завернуться в свои одеяла, как мгновенно заснули. Вслед за ними улеглись мексиканцы. Некоторое время я еще смотрел на огонь, а потом и сам последовал их примеру.
Когда я проснулся, вокруг никого не было, зато в отдалении были слышны звуки движущегося стада – глухой рев быков, недовольное мычание коров, звонкое ржание лошадей. Поднял голову. Костер догорал, а синий дым, клубясь, вздымался к начавшему светлеть небу. Пожилой ковбой, беседовавший вчера у костра с боссом, сейчас запрягал в фургон лошадей. Даже не повернув головы в мою сторону, он закричал:
– Завтракать будешь?! Еда на тарелке! Кофейник на углях!
Встал я с трудом. Рана в груди и натруженные мышцы давали о себе знать. Ополоснувшись, сел на свернутое одеяло возле затухающего костра. Закончив грузиться, ковбой подошел ко мне.
– Наливай себе кофе. Ешь. Я тоже с тобой кружечку выпью, – присев рядом, он взялся за кофейник. – Меня зовут Билл Лоутон. «Метатель еды».
Увидев недоумение в моих глазах, пояснил:
– Это такое прозвище. Я повар.
Кивнул ему головой, что понял, а затем впился зубами в жареное, чуть тепловатое, мясо, с такой жадностью, словно голодал, как минимум, неделю. Тарелка опустела в три минуты. Несколько секунд соображал, обо что вытереть жирные пальцы, наконец сорвал несколько пучков травы и вытер руки. Взял кружку с налитым кофе. Повар, наблюдавший за мной, нейтрально заметил:
– Ковбой бы вытер руки о сапоги.
Попытка вывести на разговор. Дескать, если не ковбой, то кто ты? Поговорить хочешь? Пожалуйста. Мне как раз надо узнать про дорогу, так почему не у него?
– Меня зовут Джек Форд. Спасибо за еду. Было очень вкусно.
Ковбой только кивнул головой, соглашаясь с моей оценкой его стряпни. Я подумал, что раз мы познакомились, приличия соблюдены, то можно приступить к расспросам, но Лоутона, похоже, интересовал только сам процесс поглощения утреннего кофе. Пришлось самому продолжить разговор:
– Слушай, Билл. Я тут, похоже, немного заплутал.
Повар повел себя так, словно я говорил не с ним, а сам с собой. Поставив кружку на камень, достал кисет и трубку, затем последовал неторопливый процесс набивки трубки.
– Мне бы хотелось как можно быстрее достичь железной дороги, чтобы добраться… до Нью-Йорка.
Лоутон сделал первую затяжку, затянулся.
– Бежишь?
Я поперхнулся кофе и закашлялся. Вопрос ударил не в бровь, а прямо в глаз.
– Бегу… гм, от себя.
В принципе, я сказал правду. Я бежал от «славы» Джека Льюиса.
– Где-то… я уже это слышал.
Он задумался, потом, словно просветлел лицом.
– Ты с востока. Угадал?
«С востока? Он, очевидно, имеет в виду, что я прибыл с Восточного побережья. А почему бы и нет!»
– Угадал, Билл.
Повар самодовольно усмехнулся и начал мне объяснять, как ему в голову пришла эта светлая мысль:
– Это было год назад, в Додж-Сити. Как-то в баре, за стаканчиком виски, я разговаривал с одним мистером Лаковые Башмаки из Бостона. Набравшись, тот начал рассказывать о себе. Он, типа, газетчик. Вставил, как раз, эти самые слова. Он еще много чего говорил, и все как по-писаному. Вроде хотел «вдохнуть воздуха свободы». И прочий такой бред. Ты тоже в газеты пишешь?