Избранная луной

Глаза у Леды, как и у Мари, были серые, глубокие, отливали серебром. «До чего же это красиво!» – подумала девушка.

При свете полной луны из глаз дочери, точь-в-точь как у матери, струились серебряные лучи.

Кожа у обеих поблескивала. Девушка нежилась в лунном свете, пока ее тело наполнялось силой и покоем.

Томясь тоской по луне и таившейся в ночном светиле силе, Мари высунула в оконце руку с сомкнутыми пальцами. Она хотела зачерпнуть пригоршню лунных лучей, но вместо тонкого серебристого света на пальцах проступил желтый огонек закатного солнца. Рука дрогнула. Девушка отдернула ее, раскрыла ладонь и залюбовалась филигранным узором. Достаточно совсем немного солнца, чтобы он, изящный, яркий, появился на коже. Мари прижала руку к груди, и золотистый узор исчез, как исчезают сны после пробуждения.

У мамы ничего подобного не бывает. Мари во многом на нее не похожа.

Оконце закрыли.

– Ничего, девочка моя, возьмем-ка твой летний плащ. Он совсем легонький, не запаришься, зато…

– Зато рукава прикроют руки, ведь солнце еще не зашло, – закончила Мари.

Она осторожно спустилась с лестницы и подошла к корзине, где хранились плащи.

– Жаль, что тебе нужно таиться. Ах, если бы все было иначе! – Мамин голос звучал тихо и печально.

– Я бы тоже так хотела, мама, – отозвалась девушка.

– Мне очень жаль, Мари. Ты ведь знаешь, я…

– Ничего, мама. Честное слово, я уже привыкла. – Девушка, старательно придав лицу беззаботное выражение, повернулась к матери. – Может быть, когда-нибудь перерасту…

– Нет, девочка моя, не перерастешь. Отцовская кровь в тебе течет пополам с моей, и я ни о чем не жалею. Ни о чем, несмотря на все трудности.

А я жалею, мама. Жалею. Но вслух Мари ничего не сказала, а лишь основательно закуталась в плащ и вслед за Ледой покинула уютную норку.

2

Держась вместе, Мари и Леда вскарабкались на каменистый уступ, откуда виднелась Поляна собраний – на первый взгляд ничем не примечательный просвет среди болотистого южного леса. Меж ив и боярышника, остролиста и папоротника вился ручей. Он и плакучие ветви деревьев особенно притягивали взгляд. И не сразу, а со второго, а то и с третьего раза можно было сверху, с уступа, разглядеть, что скрывалось в гуще зелени. Там, на опрятных грядках под присмотром женщин Клана, росли ранняя капуста, кружевной салатный цикорий, пышный латук, посаженный к весне чеснок.

Леда притихла, потом радостно вздохнула всей грудью.

– Спасибо тебе, Мать-Земля, – заговорила Жрица, будто не дочь ее, а сама Богиня стояла рядом. – Спасибо, что даровала нам, Землеступам, умение получать плоды из твоего щедрого лона.

Мари тоже глубоко вздохнула, привычная к задушевной интонации, с которой мать обращалась к своей Богине.

– Пахнет лавандовым маслом, даже отсюда чувствую, – заметила Мари.

– Женщины Клана постарались на совесть, подготовили Поляну. Нынче ночью ни одна стая волкопауков сюда не сунется. – Помолчав, она указала на кострища, расположение которых было тщательно продумано. Лишь одно из них находилось посреди Поляны. Остальные были по ее краям, в ключевых местах, и рядом с каждым из них воткнули в землю факел – на случай, если большое скопление народа привлечет опасных насекомых.

– Понимаю, что костры для защиты, но как же они при этом радуют глаз, – заметила Мари.

– Еще бы, – согласилась мать.

– Скорей бы краснокочанная капуста поспела, – сказала Мари при спуске с горы к Поляне. – Как представлю ее с нашими маринованными каперсами, аж слюнки текут!

– Весна в этом году дружная, – одобрила Леда. – Может, на обратном пути прихватим кочан.

– Это единственное, ради чего стоило сюда прийти, – отозвалась дочь.

Леда глянула на нее строго.

– Мари, я тебя силой сюда не тянула.

– Да, мама, прости.

Леда сжала ее руку:

– Не волнуйся. Поверь в себя.

Мари закивала, но тут на нее налетело нечто вроде маленького смерча. Юное существо едва не сбило ее с ног, закружило в объятиях.

– Мари! Мари! Я так рада, так рада тебя видеть! Значит, ты здорова!

Мари улыбнулась бойкой девчушке:

– Да, здорова, Дженна. Я и сама рада, что пришла. – Она дотронулась до лунного венца на темных волосах Дженны. – Красота какая! Это тебе папа сплел?

Дженна прыснула совсем по-детски, будто ей шесть, а не шестнадцать лет.

– Папа? Куда ему! У него руки-крюки, и пальцы, говорит, не из того места растут! Я сама сплела.

– Молодец, Дженна, – тепло похвалила Леда и улыбнулась подруге дочери: – Ты на славу потрудилась: лаванда посередине здесь очень к месту. У тебя настоящий дар!

Дженна раскраснелась.

– Благодарю тебя, Жрица Луны. – Просияв, она отвесила Леде поклон по всей форме, с опущенными руками и раскрытыми ладонями – в знак того, что безоружна и не замышляет дурного.

– Да что ты, Дженна! К чему церемонии? Ведь это же мама! – удивилась Мари.

– Кому мама, а для меня Жрица Луны! – заявила Дженна.

– И друг, – добавила Леда. – Какое ремесло тебе больше по душе – ткачество или что другое?

Дженна начала робко, переминаясь с ноги на ногу:

– Я… я хочу ткать гобелены, такие как, например, в родильной норе.

– Значит, ткачество, – заключила Леда. – Сегодня же поговорю с Рахилью, чтобы взяла тебя в ученицы.

– Спасибо, Жрица Луны, – выпалила Дженна, и в глазах ее блеснули слезинки.

Леда взяла лицо девочки в ладони и поцеловала ее в лоб:

– Твоя мама сделала бы то же самое для моей Мари, если бы я прежде времени отправилась к Матери-Земле.

Мари придвинулась к подруге, взяв ее под руку.

– Да только ткачиха из меня не лучше твоего папы – твоя мама огорчилась бы.

– Зато ты что угодно можешь нарисовать! – сказала Дженна с придыханием.

– Жрица! Наша Жрица здесь! – донесся с Поляны зычный мужской голос.

Леда улыбнулась и весело замахала рукой.

– Твой папа, как всегда, первым из мужчин спешит ко мне.

– Папа всегда будет первым встречать тебя – и всегда будет первым в очереди на омовение. А все потому, что он души во мне не чает! – с гордостью откликнулась Дженна.

– Да, он тебя очень любит, – кивнула Леда.

– Ксандр – замечательный отец. – Мари улыбнулась подруге, а про себя подумала: к счастью для Дженны, Ксандр каждую третью ночь исправно торопится к маме. Иначе Дженне пришлось бы плохо, хуже, чем сироте. Ее растил бы нелюдь.

– Наша Жрица здесь! Зажигайте факелы! Клан, готовься! – Женщины Клана подхватили приветствие, и Поляна ожила.

Со всех сторон люди спешили на свои места. Движения женщин были уверенными. Когда они грациозно, лишь немного нарушая строй, шли змейкой, огибая деревья и овощные грядки, Мари казалось, будто по камням вьется ручеек.

Клан выстроился полукругом, приветствуя Жрицу. Впереди – пожилые женщины, за ними – матери с детьми, следом – девушки-невесты в пестрых венках, и, наконец, мужчины с факелами, защитники Клана, которые расположились вдоль края Поляны. Мари улавливала исходившую от них угрозу. Над толпой будто клубилось еле сдерживаемое смятение.

Мари старалась не смотреть на мужчин, но ее взгляд то и дело устремлялся в их сторону. Еще в детстве она стала замечать перемены, которые приносила Клану ночная лихорадка. В женщин она вселяла смертную тоску, в мужчин – бешеную ярость. С тех пор Мари зорко следила за мужчинами Клана, особенно в предзакатные часы.

– Не смотри на них так. Сегодня третья ночь. Омоем их, и все станет хорошо, – шепнула ей мать.

Мари храбро кивнула.

– Ступай вперед, мама, а мы с Дженной – следом.

Леда сделала шаг и остановилась, подав Мари руку:

– Сзади идти не годится. Иди со мной рядом, дочка, чтобы все видели.

Мари почувствовала радостное волнение Дженны, но она не спешила взять мать за руку. Девушка обратила взгляд на Леду, ища в ее серых глазах поддержку.

– Доверься мне, девочка моя, – твердо произнесла Леда. – Ты ведь знаешь, я рядом, всегда рядом.