Страница 42 из 52
Пока мы перетаскивали остатки наших вещей к площадке, эсэсманны привезли на телеге пять больших брезентовых палаток. В двух разместились они, в трёх — наш экипаж. Всех раненых положили вместе, и ими занялись наш Роге-Инквизитор и пожилой гауптшарфюрер в пенсне — как оказалось, медик, служивший ещё кайзеру. Больше всего он опасается за Фогеля. Другой бы уже помер, однако капитан-лейтенант чудом держится. Всё время просит пить, но ему не дают. Нормально перевязать раненых удалось только после того, как один из эсэсманнов откуда-то принёс перевязочные пакеты и несколько пузырьков с дежурными лекарствами.
Ганс сообщил, что снял все посты на острове, раз уж такое дело. Я решил этим воспользоваться и всё же сходить туда, куда давно уже собирался. Пойду сегодня после обеда, один. Развеюсь. Тяжело смотреть на всё это.
Перед обедом ко мне подошёл капитан.
— Крепитесь, Гейнц, — сказал он, положив руку мне на плечо. — Я знаю, вам трудно. Всем трудно. И мне тоже.
Тут я понял, что самое время задать вопрос, который мучит меня уже давно. Я облизал пересохшие губы.
— Герр капитан... — начал было я, но Змей сам прервал меня:
— Гейнц, дело в том, что я знаю про вас почти всё. Может, даже то, чего вы и сами не знаете. Вы думаете, я выбирал лодку просто так? Нет. Мы с Клаусом переворошили кучу досье, не спали ночами и спорили до хрипоты, перебирая варианты, пока не остановили свой выбор на U-925. В том числе и по причине личности первого радиста. Я вам скажу так: в выборе участвовал представитель СД, целый штандартенфюрер, но он имел лишь право совещательного голоса. Вы часто говорите «хайль Гитлер», как всех нас учили, но не знаете, что ваша кандидатура утверждена лично фюрером.
Я смотрел в его усталые глаза, совершенно обалдевший и окончательно сбитый с толку. Капитан же, сделав паузу, негромко продолжал:
— Я не собирался открывать карты, зная, что это преждевременно. Впрочем, Клаус и сейчас так полагает. Однако он пока выведен из строя. Обстоятельства оказались сильнее нас. Ну... что ж. Значит, будем считать, время пришло. Кое-что я вам расскажу. Пойдёмте-ка, присядем на песочке.
Мы отошли к пляжной дюне и сели, предварительно убедившись, что рядом в зарослях никого нет. Я вынул помятую пачку с последней остававшейся в ней сигаретой, а Змей положил возле себя белую фуражку и достал тёмную пузатую трубку, вырезанную на голландский манер.
— Когда-нибудь я поведаю вам об интересной судьбе этой трубки. Вы даже не представляете, кто её курил до меня, — он несколько раз пыхнул сладковатым дымком, улыбнулся и заглянул мне прямо в глаза. — Слушайте меня внимательно, Гейнц. Наше задание — доставка особо ценного груза на базу «Три девятки». Мы его выполнили. Что дальше? А дальше пока ничего. Мы остались без корабля, а я остался без офицеров. Корабль у нас будет, но чуть позже. Клауса и Герхарда замените вы с Хорстом, это решено. Я ведь и в самом деле очень много знаю о вас, поверьте. Кстати, вовсе не обязательно делиться нашим разговором с друзьями. Пока что.
Видя, что я хочу перебить его и не решаюсь, Змей жестом остановил мой вопрос.
— «Шатёр» — это всего лишь полдела. Даже меньше. Видите ли, до Нью-Йорка гораздо ближе отсюда, чем от европейских баз. Вы, Гейнц, несомненно, имеете понятие, что такое ракета. Так?
— Да, герр капитан. Ракеты бывают сигнальные, осветительные...
— Вот-вот. Теперь представьте: большая ракета с мощным вышибным зарядом. Вместо сигнальной пиросмеси — полтонны тротила… или ещё кое-что… а вместо ракетницы — подводная лодка. По бокам у ракеты крылья. Такой вот самолёт-снаряд. Цель — Нью-Йорк, Лондон... И не просто так, а с вежливым уведомлением томми и янки о предстоящем обстреле, чтоб заранее дрожали.
— А лётчик? — спросил я.
—Можно и без лётчика, — ответил капитан. — Вместо него хитроумные приборы. Это оружие...
— Чудо-оружие, — хрипло вставил я. — Волшебный меч Зигфрида... Это оно, герр капитан?
Змей несколько раз медленно кивнул, и по всему было видно, что он предвидел мой вопрос.
— И оно тоже. А дальше вы и сами всё понимаете. База ракетных подводных лодок – это база «Три девятки». Но пирсы для лодок и погрузочную площадку построить не успели, хотя хранилища ракет давно готовы; доставить сюда ракеты уже не удастся — битву за Атлантику мы, пардон, продули. Сами видите, во что превратилась война в Европе из-за дурацкого решения фюрера напасть на СССР. Впрочем, у него не было другого выхода. Иначе напали бы они, и в полмесяца завоевали бы всё от Дании до Португалии. И везде насадили бы свой коммунизм, ещё похлеще, чем наш.
Не понимаю — разве в Германии что-то было не так? Разве у нас тоже был коммунизм, как у Советов? Однако… И почему «дурацкого»?
— Герр капитан, — нетерпеливо спросил я, — выходит, атаки Нью-Йорка этими самыми ракетами уже не будет?
Вопросы путались в моём мозгу, насаживаясь один на другой.
— Может, и будет, — Змей неопределённо пожал плечами. — Есть ещё особая база во Франции. Однако что толку? Думайте что хотите, но мы проигрываем войну… Вся Германия сбилась с курса и выскочила на рифы. Тому много причин, а главная — это клиническая паранойя нашего непогрешимого вождя, которому миллионы до сих пор кричат «хайль». Он просто совершенно не разбирается в людях, а потому окружил себя зажравшимися идиотами.
Я слушал всё это, разинув рот.
— Так что в итоге возле фюрера осталось только двое, которые ещё способны мыслить: Борман и наш с вами папаша Дёниц. Кстати, не уверен, что они до сих пор поддерживают фюрера во всём, что он вытворяет. Но это так... не более чем размышления некоего капитана одной подводной лодки. И, прошу вас, не делайте такое лицо. В общем, есть такой остров — Оук. Это в Новой Шотландии, Америка. Когда-то давно на нём были зарыты огромные сокровища, просто несметные. У этих сокровищ, как и полагается, весьма кровавая история; это не пиратский клад, а… Ну, неважно. Потом расскажу. Главное в том, что их там не много, а очень много. Деньги нужны любой стране, а воюющей — тем более. Вот их и ищут везде, где они могут быть. Есть специальные секретные службы, про которые не пишут в газетах. В общем, в сороковом году мы с Клаусом оказались под водой у Новой Шотландии. Задача была не ахти какой сложной: принять с берега нашего секретного агента. Шли в паре с U-113, дублировали друг друга — чтоб если не один, так другой... Агент — а это была молодая и весьма симпатичная фройляйн — имела при себе ценнейшую информацию по острову Оук. Нас обнаружили ещё до того, как мы взяли её на борт. Лысому Ульриху не повезло: их лодку накрыл канадский бомбардировщик, и с повреждённым корпусом они затонули недалеко от берега. Потом я узнал, что кое-кто из экипажа всё же спасся, однако местные жители постреляли их на берегу. Нас тоже бомбили, но повезло, удалось смыться и дойти до Бордо. Девушка-агент оказалась двойной шпионкой, и пришлось всё перепроверять чуть ли не три года, но зато через неё сумели сыграть в такую игру, что м-м-м… Одну минуточку...
Змей долго вытряхивал пепел, уминал табак и снова раскуривал свою трубку, а я тупо смотрел на него и вспоминал слова бедняги Герхарда, откуда берутся войны.
— Вот… на чём мы остановились?
— На острове Оук, — неуверенно сказал я.
— Да, Оук, — Змей с наслаждением втянул ароматный дым. — И очень даже неплохо, что герр Адольф ибн Алоиз давно забыл о нём.
От такого пассажа я едва в обморок не упал, а Змей сделал вид, что не заметил:
— Во всяком случае, я знаю точно, что папаша переиграл и нашего самого главного партайгеноссе, и его фюрера. Им уже ничто не поможет, даже если их вдруг озарит вспышка невиданной гениальности. Они уже начали размышлять, как спасти свою шкуру. Через полгода или, самое большее, через год вопрос встанет ребром.
Я всё никак не привыкну к чересчур уж фривольному обращению с именами гросс-адмирала и прочих первых людей Рейха — а уж тем более фюрера… но сегодняшние словесные фортели Змея не ложатся ни в какие рамки. И вообще я с трудом успеваю за его мыслями.