Страница 2 из 52
Ещё нам вменено обслуживать штурманский радиопеленгатор и «Тунис», который предупредит, если нас будет облучать вражеский радар. На учебной лодке была дурацкая деревянная антенна, «бискайский крест». Его надо было выносить и ставить на мостике вручную, а при погружении убирать, что было чертовски неудобно. А «Тунис» — это настоящая аппаратура! Радар нам пока не установили.
Мне нравится наш экипаж. Не знаю, как там на других лодках, но наш Старший брат сумел внушить парням простую истину: у нас нет людей важных и второстепенных. Каждый зависит от каждого, и только так. Единственный, кто стоит особняком — это капитан. Когда он только приоткрывает рот, все вокруг замолкают. Для нас совершенно неважно, что Старший брат ещё не утопил ни одного вражеского корабля и пока не стоит в одном ряду с Генрихом Либе и Виктором Шютце. Потому что время придёт — мы покажем себя, в этом нет сомнений. И вот оно пришло — об этом свидетельствовал также вечерний приезд на пирс целого гауптмана с прицепленным к запястью портфелем. Кноке получил из его рук пакеты, расписался и пошёл к себе.
Выспаться, конечно же, не дали. Среди ночи капитан поднял экипаж на ноги, и лодка начала готовиться к выходу — без излишней спешки, но поторапливаясь. Для нас главное — выскользнуть из базы, и ищи нас потом!
В пять утра отвалили от стенки эллинга. Нас провожал лично командир базы с тремя офицерами штаба.
— Хайль U-925, ребята, — сказал он, приложив ладонь к козырьку. — Ваш Лев просил передать: он верит в удачную охоту и готов менять тонны на кресты.
— Благодарим вас, — ответил за всех капитан. — Прошу передать Льву, что мы идём не за крестами. Но тонны мы ему подарим, это уж да! Отдать швартовы, оба мотора – малый назад. Убрать кнехты, очистить палубу. Счастливо оставаться! Хайль Гитлер!
Выходили под электромоторами, поскольку вчерашние «либерейторы», кроме бомб, накидали в бухте мин, возможно – акустических. Встали в кильватер дежурному эсминцу и за ним вышли в океан. Эсминец пожелал нам хорошей охоты и удачного возвращения, а мы ему, в свою очередь — спокойного дежурства. Всё это через меня, конечно.
Охота действительно обещает быть хорошей. Конвои союзников ползут в Британию из Америки одной длинной колбасой, точнее, длинной связкой вкусных сарделек — только выбирай цель пожирнее. Говорят, эскорт конвоев стал куда сильнее, чем раньше, но ведь и мы не из простачков. Каждый конвой будет кусать не одинокий волк, но целая стая. Топить всех! На дно! Фюрер и Германия! Германия и фюрер! Главное — проскочить в океан.
Мы будем драться не за кресты, но за великий Рейх — просто делать своё дело. Мы не подведём Льва. Он полгода учил нас подводной войне, и мы докажем, что недаром. А потом настанет день, и мы вернёмся в базу; мы войдём в гавань под ярким солнцем, а на приподнятых перископах будут развеваться треугольнички вымпелов — белые, жёлтые, красные — и на каждом будет написано «7000», «12000», «16000»... Вот они, тонны наших побед! На пирсе нас встретит командующий с оркестром и сотня красавиц — в Бресте, Лориане или Ля-Рошели, что, впрочем, всё равно. Нам вручат знаки «Боевой подводник», а кому-то и кресты. А ещё я отправлю Гретхен письмо, которого она так ждёт.
Жаль, что запретили эмблемы на лодках. Уж мы бы себе нарисовали... Наша лодка непременно станет настоящим «волком».
Судьба благосклонна к нам — океан чист. Старший брат ждёт радиограмму с уточнением района патрулирования, но её почему-то нет. Мы по очереди дежурим в радиорубке, и есть возможность выйти наверх на пару затяжек. Идём пока в надводном положении, не знаю куда.
Кноке в последнее время вообще выглядит подавленным: десять дней назад, едва мы вышли из Киля, он узнал о гибели капитана U-618 Эриха Фауста, который был ему то ли племянником, то ли ещё каким родственником, то ли просто хорошим приятелем. Лодку Фауста повредили эсминцы, а добил B-24 – это было где-то в Бискайском заливе.
В 17.10 замечен самолёт курсом на нас. Капитан успел погрузиться, и две бомбы взорвались далеко по корме. Первая бомбёжка. Хорст Эйхелькраут изрёк в пространство, что, мол, неплохо бы и обмыть это дело, но Кноке только показал штурману кулак. Через полчаса всплыли под перископ и выставили антенну – ждём радиограмму с указанием района патрулирования. Идём так, пока не подсядут батареи. С наступлением темноты, скорее всего, поднимем шнорхель и пойдём под дизелем.
19.25. Есть радиограмма, но совсем не то, чего мы ждали. Вариант номер три. Следовать по заранее определённому маршруту и каждые четыре часа передавать сводку погоды, контакта с противником избегать. И подпись: B.d.U.Op., что значит оперативный отдел штаба подводных сил. Я дал квитанцию, и мы изменили курс. Экипаж расстроился, потому что всем хотелось драться. Однако с командованием не спорят. Пути союзных конвоев зависят от погодных условий, и в штабе эта информация на вес золота. Старший брат объявил всё это весьма кислым тоном, но счёл необходимым добавить, что наша добыча никуда от нас не уйдёт, и что после выполнения основного задания мы вдоволь настреляемся и придём в Брест без единой торпеды.
Но досада всё равно осталась, особенно после прочтения оповещения о том, что в квадрате АМ 1800 через сутки ожидается крупный конвой. Радиограмму предваряли фамилии «волков», то есть капитанов лодок-охотников, которым надлежит идти на перехват, но нашего Кноке там не было. Да и далеко это, за сутки не успеть никак.
А ещё мы все понимаем, что выполнение роли лодки-метеоролога очень рискованное дело. Каждые четыре часа оповещать неприятеля о своём присутствии в такой-то точке... Мы, конечно, идём не напрямую, а хитрыми галсами, но враг-то ведь тоже не дурак. Шахматная партия в океане; стая гончих охотится за зайцем... можно придумать не одно подходящее сравнение.
Первый вахтенный офицер, который после выхода из базы всё ходил и плотоядно улыбался, сел в «кают-компании» и целых полчаса с унылым видом что-то рисовал. Потом чертыхнулся, оставил листок на столике и ушёл в носовое торпедное. Из интереса я не поленился и глянул. Ну, это, несомненно, портрет Черчилля, и снизу написано «жирный боров», но у него получилось больше похоже на рейхсмаршала Геринга. Наверное, поэтому во избежание недоразумений обер-лейтенант приписал снизу: «британский».
25/VIII-1944
Штормит. Очень низкие облака. Не хочу ничего писать. Настроение мерзкое. Еда в рот не лезет. Половину команды стравило до жвака-галса. Да, это не Балтика... Движемся к точке первого поворота. Секретный «Вариант № 3» уже проложен штурманом в виде генерального курса, и каждый может мимоходом заглянуть в карту. В сторону Англии, потом на норд и несколькими длинными зигзагами до широты Фарерских островов. После этого — прямо на вест, к острову Исландия.
Фельдшер (он же помощник боцмана Роге по кличке Инквизитор) шёл в кубрик с вахты, на качке не сумел разойтись с зенитным перископом, стукнулся об него и набил здоровенную шишку. Весь экипаж хихикает: шишка у фельдшера — добрый знак. Значит, будем здоровы.
ONE
14 августа 2003 года
Добро пожаловать на борт, сэр! Сдаётся мне, вам приглянулся мой парусник. Вы стоите здесь уже полчаса, я вас заметил через иллюминатор. Заходите в гости. Вы говорите по-английски? Прекрасно. В ваших глазах есть что-то такое… располагающее к интересной беседе. Меня зовут Седрик. Да, вот такое старинное имя… Седрик Джереми Мак-Кин. А? Очень приятно, сэр. У вас длинная и странная фамилия… Вы – русский? О! Встречался я и с русскими раньше… Забавно. Если у вас есть часок, мы можем посидеть на борту моего корвета…
Да-да, я называю его корветом – и не иначе. «Лодки», «яхты» – это вон там, видите? А у меня корвет. Я, знаете ли, к этим современным пластиковым мыльницам отношусь… э-э… как бы вам сказать… надеюсь, вы поняли. Это не то, что мне нужно. Вот раньше были деревянные. У них был дух. А какой же дух будет жить внутри фибергласса? Или с некоторых пор Господь начал сажать стеклопластиковые деревья? А вы, я вижу, разбираетесь в парусниках. Иначе вы бы не торчали возле «Отчаянного» битых полчаса и не разглядывали бы мою хитрую проводку шкотов. Нравится? Это я сам придумал. Я и Мэгги. Я плавал с Мэгги, но теперь я один…