Страница 6 из 24
Существовала еще одна возможность: более простая, более дорогостоящая и, на мой взгляд, менее интересная. Так называемая «обменная группа» по комсомольской линии. Сначала в течение какого-то времени – кажется, двух недель – приходилось принимать в Ленинграде, кормить, поить и возить по экскурсиям группу немцев, потом ту же услугу оказывали нам.
Но мне хотелось именно в интеротряд.
Во-первых, он уезжал на целый месяц.
А во-вторых, уже тогда мне подсознательно хотелось узнать страну не по экскурсиям, а изнутри. Дворцы меня не тянули; я вообще равнодушен к пышным архитектурным памятникам. Меня интересовало, как живут там люди.
Попасть в члены факультетского интеротряда было так же сложно, как в отряд космонавтов: он состоял из двух бригад, то есть со всего университета набиралось не больше двадцати человек. Каждый факультет посылал за границу одного, максимум двух человек в год.
(Я оговариваюсь; меня влекла Германия, но имелись еще Югославия, Польша и, кажется, Болгария. Тоже с неимоверно строгим отбором.)
Поездка в интеротряд расценивалась комитетом комсомола как своего рода поощрение за учебу и общественную работу. Для нее требовалось хорошо учиться и побывать в двух местных студенческих строительных отрядах.
Поэтому после первого своего стройотряда я за границу не попал.
Заветные двери открылись в аспирантуре. Тогда я побывал даже не бойцом, а командиром одного локального отряда. Возглавлял общественную приемную комиссию факультета – проделал адскую работу технического обеспечения летней вступительной кампании.
После этого я мог претендовать на поездку в Рейх.
Впрочем, тогда я уже был большим человеком: занимал пост заместителя секретаря комитета комсомола факультета, имея в подчинении более тысячи членов ВЛКСМ – больше, чем в ином райкоме маленького городка.
Чувствую, как вытянулись лица у некоторых читателей – видящих во всем, отдаленно связанным с коммунизмом, отрыжку прошлого, в принадлежности к которому стыдно признаваться.
Но я не стыжусь.
Наоборот, хочу сказать о комсомоле несколько слов.
СВЕТЛОЕ пятно в моей биографии
Для большинства нынешних читателей – особенно молодежи, оторванной от истории и воспринимающей ее по интернетским сайтам – Коммунистический режим представляет абсолютное зло.
Это и так, и не так.
Попытаюсь объяснить.
Любая корпоративность людей, стоящих у власти, действительно есть абсолютное зло для граждан, над которыми они властвуют. Ибо верх и низ всегда суть враги, находящиеся в конфронтации; что хорошо для одной стороны, то убийственно для другой.
Поэтому рядовому гражданину все равно, кто сидит на вершине. Коммунистическая партия, государственная религия, выборка из националистического большинства – или просто голый капитализм, выросший из разворованных государственных заводов.
Любая власть антинародна по своей сути.
Стоит понять этот элементарный – хоть и познающийся лишь в определенном возрасте – факт, как все становится на свои места.
Разумеется, антинародной была и верхушка КПСС.
Но среди рядовых коммунистов встречались в большинстве настоящие, порядочные, действительно лучшие люди. Потому что – я не говорю об уже тогда стопроцентно коррумпированных госструктурах – кандидаты проходили жесточайший фильтр мнений своих же товарищей на общем собрании.
У меня самого при слове «коммунисты» всегда всплывают в памяти строки Александра Межирова:
– И без кожуха из Сталинградских квартир
Бил «Максим». И Родимцев ощупывал лед…
И тогда еле слышно сказал командир:
«Коммунисты, вперед! Коммунисты – вперед!»
Этот лозунг был не пустым.
На фронте в самом деле коммунисты шли вперед. И потому погибали первыми.
В итоге после войны партия сильно поредела. Причем потеряв своих лучших членов. Остался мусор.
То же самое творилось в комсомоле как малом образе партии. Естественно, что крупные комсомольские деятели московского уровня были такими же негодяями, как и коммунисты кремлевских трибун.
Но комитеты комсомола на местах вели тяжелую работу среди молодежи.
Сейчас кажется, что они были заняты лишь разрезанием узких брюк (а потом ушиванием широких), стрижкой, сниманием цепей, запретом на прослушивание «голосов» и чтение иностранных журналов, и так далее.
Да, конечно. Любая правящая группировка всегда опирается на идеологию, насаждаемую в массах. Все равно, какую: религию, национализм или коммунизм.
И у комсомола основной задачей стояла, конечно, идеологическая.
Но не менее важной была деятельность студенческих комитетов комсомола, по организации учебного процесса, нормального быта и досуга студентов.
(Увлекшись погружением в прошлое, я незаметно заговорил принятыми когда-то комсомольскими штампами; привычка – вторая натура.)
Нынешняя борьба наркоманами, ведись комсомольскими методами, привела бы к иному результату, нежели та видимость, которую создает милиция.
Ну ладно, насчет наркомании ста процентов не дам, но готов поклясться, что в институте от комсомола польза имелась.
Войдя аспирантом в факультетский комитет, я три года был заместителем секретаря по академической работе.
Третьим согласно табели о рангах. Потому что первым считался сам секретарь, освобожденный и получавший зарплату, а вторым – идеолог.
Но по важности мое направление было именно первым и главным. Комсомол следил за учебой студентов. Подгонял «хвостистов», устраивал проверки на лекциях, обсуждал возможности улучшить процесс.
Сейчас преподаватели поставлены лицом к лицу к студентам. И каждый вынужден проделывать всякие трюки, чтобы заставить учить свой предмет.
В мое время этой проблемы не существовало.
Существовала система академсоветов – курсовых и факультетских – где жестко отслеживалась успеваемость. Каждый отстающий попадал под контроль – и надо сказать, косвенные меры воздействия имели успех.
С комсомолом расставались в двадцать восемь лет. Этот рубеж пришелся на пору моей работы в Башкирском филиале Академии наук СССР. Где комсомольская работа казалась пародией на деятельность. Впрочем, сама система уже умирала.
Потом я перешел в Башкирский государственный университет и стал преподавателем.
То были годы отречения от прошлого. И я сам забыл, как руководил самым факультетским академсоветом, заставляя бездельников учиться.
Вспомнил, начав читать лекции на коммерческом отделении одного из факультетов. Когда в начале сентября ко мне приблизилась большая группа студентов, из которой отделился самый смелый. И, глядя мне в лицо, спокойно спросил: сколько надо заплатить прямо сейчас, чтобы получить экзамены и зачеты за четыре семестра вперед и забыть о существовании моего предмета.
Вот тогда-то я подумал, что старые методы воздействия на не желающих учиться разрушены, а новых не создано. Да их и не может быть в современных условиях.
Так или иначе, я горжусь своим комсомольским прошлым. Поскольку твердо знаю, что личными усилиями заставил дотянуть университет не один десяток слабовольных людей.
Признаюсь вам в еще более страшном грехе.
Я всегда мечтал вступить в КПСС. Потому что, как всякий нормальный молодой мужчина, хотел сделать карьеру и отдавал себе отчет в том, что без партии это невозможно.
Погубил меня факт, что в Ленинграде, где сияли вершины моей комсомольской деятельности, я был иногородним, то есть не имел постоянной прописки. Поскольку гегемоном считался рабочий класс, а интеллигенция именовалась прослойкой, то и партийных мест в институты «выдавалось» – в прямом смысле выдавалось, то есть спускалось из ближайшего райкома – ограниченное количество. Получить место по партийной разнарядке иногороднему студентУ было практически невозможно. Ведь студентКА могла выйти замуж и остаться в Ленинграде. А парень наверняка собирался уехать обратно в свой город. Увезя с собой вожделенное партийное место.