Алчность

– Хорошо я вам скажу правду, но я прошу Вас никому более, – шепотом начал Бруслов. Юровский прервал его: – Правда – это товар, который никому не нужен. Получать товар, который не продать для бедного еврея – непозволительная роскошь. Поэтому все просто, я говору вам, Вы отвечаете – идет?

– Да, конечно!

–Вы раньше кому-нибудь показывали эти камни?

– Нет.

– Вы украли их?

– Нет.

– Они в розыске?

– Нет.

– Вы тот за кого вы себя выдаете?

– Да.

– Натану все ясно. Вы нашли клад и хотите продать камни. Это можно – но сложно. Во первых камни дорогие и если бегать по ювелирам – пойдет шум. Шум мине не нужен Я работаю с весьма интеллигентной публикой и они, услышав шум рядом со мной, уйдут туда, где тихо. А терять свой маленький кусок хлеба Натан не может. У меня дети – пять штук и один у Ривы на подходе. Поэтому если мы с вами работаем, Вы все камни будете реализовывать через меня. Это условие. Идет?

– Да, только я боюсь, – Бруслов запнулся, – Вы один осилите финансово это дело? – добавил он.

– Это мине уже нравится! – с прищуром сказал Натан – Это уже заявление серьезного человека! Сколько у вас камней?

– Пока 20

– Пока 20? Не, слышал бы это мой папа! Пока 20 и Натан может не потянуть?…Я могу не потянуть гирю в 2 пуда, а этот гешефт нам по плечу. Уговор такой, я даю Вам половину стоимости камней. Больше не дам. Идёт?

– Да конечно по рукам,– быстро ответил Бруслов.

– Тогда вечером зайди за деньгами от сапфира.

– А камень я должен оставить Вам?– неуверенно спросил Бруслов.

– Не вы меня смешите. Вы спрашиваете такие вопросы, мине даже неловко. Не пойму, толи вы такой умный, толи наоборот? Натан Юровский наперед ничего не берет. Принесите вечером. А за эти два возьмите сейчас, – сказал он и протянул 1000 рублей.

9

На стенке печи Бруслов нашел схему или карту. Он смог разобрать следующее:

Калуга – крест могильный

Киев – крест могильный

Москва – крест могильный – дом и цифра 4

Под этими надписями виднелась надпись – где крест там и я, и могила моя.

Возле каждого названия города стоял знак в виде креста погостного, и только возле названия Москва был знак в виде домика с цифрой 4.

Чтобы это могло значить? – размышлял Никита Селиванович, глядя на эти знаки.

В дверь постучали. Он запер вход в печь и отворил, на пороге стоял домовладелец Ипатов и держал в руках поднос с водкой и закуской. Кроме традиционных солений на подносе были пироги с припеком. Улыбаясь, он сказал:

– Ну, по старинной русской традиции надобно обмыть уговор словесный.

С этими словами он зашел в комнатку Бруслова.

– Да тесновато у Вас голубчик. Ну, ничего, скоро будет повеселее.

Сказав это он, налил в рюмку водки и, чокнувшись, сказал:– Помоги Христос!

Закусив огурчиком, он оглядел комнатку и остановил взгляд на печи.

– А что это? – встревожено, спросил он, показывая на печь, в то место где отсутствовал ряд мозаики.

– Это как же? Кто ж это натворил, какой похабник?

Ипатов вскочил со стула, Бруслов вскочил тоже, но больше по инерции и, заикаясь, сказал: – Иван Степанович ругайте меня – это я снял изразцовую мозаику.

– Зачем? – удивленно спросил Ипатов.

– Да, знаете ли, увлекся старой школой изразцовых мастеров. Хочу постичь мастерство наших дедов так сказать. Вот поэтому расковырял один ряд – изучаю раствор, глазурь, цвет как достигался и прочее.

– А! Вона оно чего? Тогда конечно другое дело. Дом скоро будет ваш, делайте что хотите. А печи эти память от пра-пра-пра деда моего Игната Ипатова. Он их самолично строил, клал и мозаику подбирал. Все печи в доме сам делал – поэтому они все и не работают, – захохотал Иван Степанович.

– Какие печи?– спросил Бруслов – разве в доме есть еще такие печи?

– Батюшка мой, аж четыре штуки, – все одна в одну и все не топят, так как собраны неверно. Уж 100 раз печников звали, нет, говорят – сделано так, будто нарочно переделать было нельзя, и поломать жалко – красота, какая! Да и память о предке моем Игнате Селивановиче.

От этих слов Бруслову стало не по себе, душно. Он подошел к окну. Вспомнил надпись.

– А скажите Иван Степанович, что предок твой в Москве помер?

– Да. И, похоронен он тут же на Дорогомиловском кладбище.

Когда Ипатов ушел из комнаты Бруслов не находил себе места. Четыре печи и вероятно каждая имеет такой же тайник. Но, по схеме кое-что прояснилось. Москва и рядом избушка – это дом Ипатова. Цифра 4 – это 4 печи в этом доме. Значит схема в тайнике печи – это схема расположения тайников Ипатова. А что значить крест могильный и надпись – Где крест там и я, и могила моя? Если он похоронен в Москве – почему кресты стоят в трех городах? На этот вопрос Бруслов ответить не мог, но как человек гонимый тайной он решил прогуляться по свежему воздуху и подумать, оставаться в комнате не было сил. Дорогомиловское кладбище было рядом. Он решил зайти и попробовать найти могилу Ипатова. Прогуливаясь, он думал о событиях последних дней, и удивлялся, как изменилась его жизнь. Он из ничтожества стал опять достойным гражданином, судьба рисовала ему праздничные картины, и помог ему в этом какой-то Игнат Ипатов, который жил Бог знает когда. Нужно поставить свечку за упокой души раба божьего Игната. Показались купола церкви. Это была церковь Преподобной Елизаветы при Дорогомиловском кладбище.

Поставив свечку, он перекрестился, прочитал молитву, на выходе пожертвовал на храм. Выйдя из церкви, он оказался на внутреннем дворе. Он сразу обратил внимание на красивый памятник, который стоял в центре кладбищенской аллеи. Это был памятник 300-стам героям Бородинского сражения. Обойдя его кругом, он пошел, прогуливаясь вдоль могил.

Как любой человек, который идет по кладбищу, он разглядывал могильные камни надписи, читал эпитафии. И вдруг он увидел фамилию Ипатов. Он остановился – на могильной плите золотом была высечена надпись Ипатов Михаил 1789 – 1846. Это однофамилец понял он. Но тут, же вслед за этой мыслью он вспомнил надпись в тайнике – Где крест там и я, и могила моя. Может крест это кладбище, а могила его – это еще один тайник? Он кинулся вчитываться в таблички. Потом понял, что делает бессмысленную работу. Нашел, дьяка, сказал, что потомок Ипатовых и попросил посмотреть церковную книгу с записями о захоронениях за 15-16 век. Пришлось пожертвовать на храм еще раз и еще раз. Но через час, дьяк дал записку – ряд 4-й в северо-западной части старого кладбища. Игнат Ипатов – посадский боярин.

Долго искать не пришлось. Главное он определился с тем, где северо-западная часть. Вот он 4-й ряд. Захоронений было много. Видимо экономя места, хоронили даже в проходах между могилами, там, где раньше были дорожки. Внимательно изучая фамилии на могилах, Бруслов услышал чей-то голос. В какой-то момент ему показалось, что голос идет из-под земли. Да, явственно он услышал тихую песню из места, где стоял покосившийся и вошедший в могилу крест. Потом настала тишина. Что за наваждение? – подумал он. Вдруг явственно он услышал:

– Не бойся Игнатушка – не бойся, – говорил кто-то снизу. Он подошел к могиле и прочитал на замшелом кресте почерневшие буквы «Игнат Ипатов». Холод прошел по коже Бруслова. В привидения он верил и даже в детстве видел одно ночью, в стекле он увидел лицо – он так испугался, что до сих пор зашторивал окна на ночь и никогда не подходил к окну по ночам. Поэтому, когда он услышал голос из могил – он оробел. Обернулся. Только ветер качал верхушки деревьев, и листва шелестела, будто нашептывая, что то. Вокруг никого не было. Рядом начал чирикать воробей. Это несколько успокоило его. Тут он услышал прямо за собой дыхание. Он с ужасом повернулся и увидел нищего, который стоял и смотрел на него шальным взглядом.

– Что тебе? – машинально спросил Бруслов, прижав руку к груди.