Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 24



- Естественно, - отозвался после паузы Афанорель, совершенно игнорируя реплику Тимофеева как несостоятельную, - мы ведь внутри смерча, погодите, еще так раскрутит, что по стенкам размажемся.

И люди, начавшие потихоньку выходить из оцепенения, снова испуганно замерли. И еще час прошел в полном молчании. Но мгновенная очистительная смерть все не наступала, а потому начинал явственно ощущаться голод, ведь время уже вплотную подходило к полднику.

Вращение, к счастью, не ускорилось, по-видимому, большая инертная масса не позволила раскрутить себя до больших оборотов за короткое время подъема на максимальную высоту, а здесь вращательные потоки сошли на нет, остался только равномерный подпор снизу, и постепенно больница совсем перестала вращаться, остановленная трением о воздух.

Человек, как известно, ко всему привыкает. И как бы удивительно это ни выглядело со стороны, но примерно к тому времени, когда на Земле обычно бывает полдник, когда обычно кончается "мертвый час", люди окончательно вышли из столбняка и больше в него не возвращались. И пускай не обрели они веселого и счастливого расположения духа, это было попросту невозможно, но достаточно того, что они вновь смогли разумно мыслить и ощущать себя пока еще членами мира живых. А живые, как известно, думают о жизни, даже думая о смерти.

Многие больные, причем не только женщины, придя в себя, плакали, закатывали от отчаяния шумные истерики, легко ли ощущать себя ежеминутно на волосок от гибели, фактическим смертником с отсрочкой исполнения приговора на неопределенное время, но и слезы эти, и истерики были уже, что ни говори, проявлениями человека разумного.

А среди наших сопалатников слабонервных не оказалось. Все понимали отчаяние своего положения, но старались держать себя в руках. Владлен Сергеевич уже успел произнести в уме самодельную молитву, все-таки необычный сон ему крепко запомнился, и был спокоен насчет загробного будущего, если оно состоится. Другие, наверное, нашли какие-то иные утешения, кто знает.

И все вдруг начали смотреть на Самосейкина, вспомнив в трудную минуту о его прошлом ответственном положении. Вот ведь понимали, что здесь, на высоте нескольких тысяч метров, никакой социальный статус не может иметь практического значения, но такова уж сила человеческой инерции, тоже, кстати, одно из проявлений разума.

А Владлен Сергеевич, не зная, что сказать людям, пошел к своей койке, крутнул до конца колесико громкости всеми забытого приемника. Может, чисто автоматически и крутнул, а там как раз передавали чрезвычайное сообщение. Текст сообщения все прослушали стоя. Он был суров и краток:

"Смерч, получивший имя "Маруся Кивакина", сформировавшийся в окрестностях маленького городка Кивакино, стремительно, со скоростью сто пятьдесят километров в час, движется по шестьдесят шестой параллели с востока на запад. Смерчем поднята в воздух Кивакинская райбольница, находившаяся на ремонте и в этой связи пустовавшая. Так что жертв и разрушений, не считая подлежащей сносу больницы, нет.

По данным, полученным с орбитальной станции, больница цела и находится на вершине смерча, движется вместе с ним. Создан специальный Центр управления полетом больницы, а также Штаб по спасению людей, захваченных стихией. Члены Штаба настроены оптимистично и конструктивно". Сообщение завершилось списком лиц, введенных в Штаб, в нем, кроме фамилий различных деятелей, назначенных ради статистики, были фамилии действительно крупнейших специалистов различных областей.

А по окончании чрезвычайного сообщения начался концерт классической музыки. Жаль, что не легкой. Любопытно было бы посмотреть, как прокомментирует еще какие-нибудь песенки дядя Эраст, оказавшийся в такой непривычной обстановке.

Но через пять минут концерт прервался, чтобы повторить чрезвычайное сообщение, так что наши друзья не успели ничего сказать по поводу некоторых искажений и противоречий, содержащихся в тексте. Так и простояли все пять минут с разинутыми от удивления ртами.

А в повторном сообщении уже ни про какой ремонт не было сказано ни слова, а было сказано, что в больнице находится незначительное количество больных и медицинского персонала, а, стало быть, фраза насчет Штаба па спасению звучала уже вполне логично.

Бывают у нас такие вот накладки, особенно в чрезвычайных сообщениях, что вы хотите, публицистика - дело очень творческое.

А еще в повторном сообщении было сказано, что видный общественный деятель города Кивакина товарищ Б. всю вину за непредусмотрительность возложил на своего предшественника Самосейкина, неисправимого волюнтариста, поскольку сам он еще не до конца вошел в курс дела, и выходит, ни в чем серьезном виноват быть не может.



И снова наши друзья, то есть Афанорель, дядя Эраст, Тимофеев и тот, молчаливый, обратили свои взгляды на Владлена Сергеевича.

Владлен Сергеевич ругнулся матом и почувствовал себя намного бодрее, общая моральная подавленность сменилась злостью.

- Во дают, - неожиданно высказался по поводу радиосообщения временно немой. Услышав собственный голос, бедняга так обрадовался, что сел на постели. Скоро выяснилось, что его зовут Веней.

А в больничном коридоре уже слышался людской гул. Наступление всеобщей погибели откладывалось на неопределенное время, и людям хотелось есть, не столько есть, сколько общаться с себе подобными на краю беспросветной вечности.

Наши друзья тоже вышли в коридор, даже и Веня вышел, хотя был он страшен и омерзителен лицом, так что с непривычки можно было не только испугаться, увидев его гноящиеся коросты, но и надолго потерять аппетит.

А в коридоре, оказывается, уже намечалось нечто вроде общего собрания, там уже командовал главный врач больницы Фаддей Абдуразякович Мукрулло. По-видимому, он тоже пережил тяжкий шок и еще не вполне оправился от него. Лицо его было все еще растерянным, и казалось, что он проявляет эту повышенную активность не столько затем, чтобы утешить народ, сколько затем, чтобы утешить себя. Все-таки в неизбежность надвигающейся погибели не верится до самого конца, и это хорошо.

Но ничего бы он, конечно, не смог сделать один, если бы наши люди сами во всяких чрезвычайных обстоятельствах не стремились к единству, не пытались отвлечься и зарядиться моральной энергией на каком-нибудь массовом мероприятии.

А что мог сказать Фаддей Абдуразякович людям кроме того, что они и сами знали, видели в окне? Ничего не мог. В его кабинете стоял лишь неисправный цветной телевизор, все некогда было его отремонтировать, а радио, в сравнении с телевизором прибора устаревшего, не имелось совсем. Если не считать рации для связи с каретами "скорой помощи", возможности которой были строго ограниченными.

Вот Мукрулло и изложил то, что ни для кого не содержало секрета, хотя его выслушали внимательно, а потом предложил собравшимся высказывать свои соображения.

И тут наш Владлен Сергеевич завладел вниманием благодарной аудитории, может быть, последний раз в жизни. Он мог бы, пользуясь монополией на владение информацией из большого мира, вообще захватить инициативу, но он не сделал этого, вовремя остановился, вспомнив, что ему эта запоздалая популярность в любом случае ни к чему. А прямо-таки руки чесались и язык.

Он изложил чрезвычайное сообщение, не упустив ничего, в том числе и того, что относилось к нему лично, решив, что люди сами разберутся, кто повинен в случившемся.

Возможно, Самосейкин ошибался. Возможно, в приступе отчаяния люди поверили бы словам товарища Б. и тогда... Кто знает, на что способен отчаявшийся человек!

Но главными словами в сообщении были все-таки слова про "Штаб по спасению". Весть о том, что создан самый необходимый Штаб, что в него вошли лучшие умы прогрессивного человечества (а непрогрессивного - не вошли), внушила нашим невольным путешественникам сплошной оптимизм, который, как известно, бывает тем сильней, чем сильнее опасность.

Очень многие вообще сразу перестали думать о смерти, стали относиться к случившемуся как к великой удаче, к приключению, которое выпадает раз в тысячу лет одному из тысячи. Хотя никто, понятно, не представлял, как это можно сделать технически, то есть как провести спасательную операцию в столь необычных условиях. Никто не представлял, а потому и думать об этом решительно не хотелось. Ведь какие имена были названы в чрезвычайном сообщении, какие имена!