Страница 5 из 8
Конечно, Ильич был в восторге от своих героических предков! Позднее он восхищенно говорил, что, проведя семь лет в страшных условиях, его дед все-таки обрел свободу, хотя и лишился всего, кроме верной жены, которая ждала его на протяжении этих лет. Мог ли он подумать тогда, что судьба его ближайшего предка пройдет красной нитью в его собственной жизни?
Не меньше на него повлияла и жизнь отца, который с 16 лет вступил в Партию революционеров Венесуэлы. Первые 60 лет его жизни вместе со своими друзьями Луисом Фоссе Бароетта и Гульелмо Гульелми Хосе занимался экстремальной политикой. Рамирес Навас был организатором заговора более 300 молодых полицейских – националистов из Колумбии. Он хотел скоординировать их с генералом Кастро Леоном.
– Вечером, – вспоминает Ильич, – когда венесуэльские офицеры были готовы выдвигаться в Кукуту из их гостиницы, которая располагалась позади издательства газеты El Espectador и в 250 метрах от нашей резиденции в Боготе, мой отец отправил меня передать сообщение их главному – Луису Альберто, чтобы тот на несколько дней отложил выступление. Меня сопроводили до второго этажа агенты колумбийских спецслужб DAS, которые охраняли вход. Не дожидаясь, пока мне откроют, я постучал в нужную дверь и вошел, оказавшись напротив самого Кастро Леона и его офицеров. Я вышел, а в коридоре двое офицеров из DAS меня схватили. Тот, что меня вел, повторял «мы доставим вам этого хорька», но командир приказал меня отпустить. Взволнованный, я бегом добрался до дома, понимая, насколько мой отец был серьезным человеком, чтобы иметь за собой поддержку из Fuerte Tiuna (главная казарма в Каракасе) и из Conejo Blanco (военная база в Каракасе)»
Государственный переворот Леона Кастро тогда провалился. Два младших лейтенанта, управляя танком, преждевременно начали восстание. Их преследовали, пока у них не кончилось топливо. Потом капитуляция офицеров и их незамедлительный расстрел из автомата были сняты с разрешения правительства и транслировались по колумбийскому телевидению. Надо сказать, что ни один офицер тогда не был арестован. Только глава заговора, знаменитый лейтенант по прозвищу Пеначо, герой колумбийского батальона, потихоньку очищал свое имя после серьезного обвинения и готовил новый мятеж. Впрочем, это ему не мешало приходить к семье Рамиресов Санчесов на завтрак каждую неделю вместе с лейтенантом Эрнаном Гютье. Ильич и его младший брат Ленин регулярно навещали его в холодной тихой комнатушке штаба колумбийского артиллерийского командования с находившемся рядом зеленым участком, на котором гуляли олени.
Ильич вспоминает, что в начале 1961 года их скромную квартирку каждый день посещали изгнанники из Венесуэлы. Он должен был смотреть за патрулями из ФБР, чтобы «гости» могли входить и выходить из дома без проблем. Однажды, раскусив его «маленькую игру», один агент ФБР поймал Ильича и попытался его допросить. Ильич уверял, что не знает английского языка, а американец орал на него с жутким кубинским акцентом (это был так называемый gusanos – выходец с Кубы, работающий на ЦРУ).
Видя, что его старые компаньоны по заговору с 1940-х смотрят на все слишком фанатично и не оценивают реальное положение дел, Рамирес Навас решает вернуться в Каракас.
– С моей помощью он сперва разорвал и сжег один из двух документов о заговоре 1947-го, – смеется Ильич. – И за военную часть заговора, и за политическую отвечал его младший брат Карлос Хулио. Коммюнике было написано его рукой, первая подпись была тоже его, потом моего отца и сотен офицеров. Подписывались все своей кровью, кроме двух последних заговорщиков, которые оказались агентами посольства. Так как мой отец не был человеком, который лично в руки смог бы взять оружие, он не завоевал власть; но он владел необыкновенным умением организовывать государственные перевороты. Это он научил меня правилам конспирации, показал на практике, как нужно уходить в подполье, чтобы передвигаться между службами разведки и использовать их агентов, особенно женского пола, и как никому не попадаться в лапы. Последний раз я видел моего отца в 1974-м. С молоком матери я впитал воспитание отца, моего великого наставника и товарища, который мне внушил непоколебимые принципы.
Говоря о своем отце, он всегда отмечал силу его убеждений и особенный взгляд на вещи, который порой становился камнем преткновения между родными людьми. Много лет спустя Ильич говорил:
– Я наивно упрекал его в нежелании реально участвовать в революционном процессе, он же безуспешно пытался примирить меня с некоторыми политическими реалиями, давно утратившими свой романтический ореол. Мы отдалились друг от друга, отношения наши стали в основном «эпистолярными», потом иногда мы встречались на нейтральной территории. Но вопреки времени и расстояниям связь между нами всегда оставалась прочной, отношения были проникнуты теплом и любовью. Мой отец всегда, в любых обстоятельствах очень гордился тем, что я выбрал для себя путь профессионального революционера и храню верность делу, хотя он и воспринимал революционное насилие как нечто сугубо теоретическое. Он был убежден, что насилие в исторической перспективе может и должно принимать формы военных государственных переворотов и путчей, призванных разрушить буржуазный строй. Хочу подчеркнуть, что выбор в пользу вооруженной борьбы мне был навязан обстоятельствами, в том числе жестокостью врагов революции. Я, безусловно, хотел в своей борьбе пойти дальше отца. Изживание прошлого, расставание с идеалами и идеями, заложенными в семье, стали для меня одним из главных факторов в выборе пути – пути политического протеста целого поколения, отразившего требования и настроения исторического момента.
Если по воспитанию Ильич был «папиным сыном», то больше походил на мать: имел круглое, немного бледное розовое лицо и обладал бархатным голосом. Только нос, похожий на клюв хищника, выдавал в нем черты, унаследованные от отца. И тем не менее Эльба продолжала битву за душу Ильича. Как утверждали друзья семьи, она втайне крестила своего первенца, а когда, например, муж был занят делами, Эльба водила детей на католическую мессу. Помогло ли это? И да, и нет. Ильич все-таки придет к Богу, – правда, вместо католичества обратившись в ислам, – и возьмет в Палестине исламское имя Салим Мухаммед. Можно сказать, что хотя и через много лет, но Эльба одержала свою победу.
После того как Ильич стал знаменитым, пресса начала придумывать всякие небылицы не только про него, но и про его отца. Например, СМИ писали, что Рамирес Навас был долларовым миллионером, который засыпал деньгами свое чадо. На самом же деле состояние отца было гораздо скромнее, чем даже у других родственников Ильича (его дядя, к примеру, владел кофейной плантацией). Так что если говорить строго в марксистских терминах, то Ильич вырос в мелкобуржуазной семье, как, кстати говоря, и Владимир Ленин, в честь которого он получил свое имя. Но никаких миллионов в семье Рамиреса Наваса никто не видел.
Успешная адвокатская практика Рамиреса Наваса позволила ему дать детям частное образование. Для этого он нанял преподавателей-коммунистов, которые, кроме основных общеобразовательных знаний, помогали осваивать и теорию марксизма. Сам Ильич без особого восторга вспоминает образование дома: «Пока дети играли со своими сверстниками, мы были вынуждены просиживать дома». И пожалуй, Ильич был прав: вне стен дома он всегда был лидером среди ровесников. Он любил брать на себя ответственность, принимать решения и обладал сильной харизмой. Одной из любимых игр Ильича были знакомые всем советским детям «казаки-разбойники», где он мог показать все свои организаторские качества и недюжинную смекалку. Вооружившись деревянными пистолетами, Ильич с ловкостью менял амплуа от «доброго казака» к «злому разбойнику». Это все, уже в других масштабах, он повторит и в жизни.
Его первым учителем в то время была Лигия Рохас, которая называет Ильича «самым известным и любимым ее учеником». Она вспоминает, что познакомилась с семьей Рамиресов в конце 1955 года, во время диктатуры Переса. Как и многие другие, Рохас была отстранена от работы за членство в Коммунистической партии. Узнав об этом, Рамирес Навас предложил ей давать частные уроки своим детям. Она рассказывает: