Верблюд

– Селфи! – угрожающе сказала мадам.

– Хорошо, – согласился я.

Главное, в этот момент не дышать. Ничего, выдержу.

Забавляют тенденции летней моды среднестатистических мужчин постсоветского пространства.

Одежде уделяется огромное значение. Она носит сакральный смысл, почти такой же, как ряса священнослужителя.

Взрослый мужчина 35+ выглядит довольно странно.

Идеально выглаженные через тряпочку, незапятнанные, как репутация Папы Римского, брюки с острыми, словно бритва, стрелочками.

Накрахмаленная естественным потом синтетическая рубашка, которую стирают только по большим праздникам, чтобы раньше срока не села и не полиняла. Запашок от нее – смерть колорадам. Я вроде не таракан, но в севастопольском автобусе от амбре нового россиянина с трудом сдержал рвотные позывы.

Умиляют, чтобы показать свое православие, кокетливо расстегнутые на рубашке три верхние пуговки, и пара пуговиц на социальном накоплении – верном признаке, что жизнь удалась.

Завидую я российским мужикам, они гордятся своим пузаном, а мне приходится бороться с ним, не щадя живота своего.

Впрочем, не все носят рубашки, некоторые надевают футболки, но тоже с идеальными, ровными стрелочками на коротких рукавах. Сразу видно, мужчинка в хороших, заботливых женских руках, которые его даже без наглаженных трусов на улицу не выпустят.

Обувь, но не просто туфли, а «модельные», с удлиненным, острым носом.

Мужчины уверены, что они элегантны и неотразимы, поэтому наглядно демонстрируют свои достижения.

Я в их презрительных и надменных глазах лох, неудачник и «бомжара», потому что хожу в рваных джинсах и в мятой майке без логотипа.

На мой взгляд, «главное, чтобы костюмчик сидел», – не самое главное. Важно одеваться по сезону и со всеми удобствами.

А теперь про костюмчик…

Был у меня родственник (светлой памяти), который репатриировался в Израиль почти 40 лет назад.

В Союзе он носил костюмы, сшитые в Москве на заказ, шляпу, белоснежную рубашку, галстук; у него были стрелочки на брюках и даже в дождь начищенная до блеска обувь.

Он был приличным, уважаемым человеком в законе и одевался в стиле героев «Крестного отца», которого показывали только для партийной элиты в середине 70-ых годов, хотя партийным не был, но очень хотелось посмотреть на коллег из далекой Америки.

Посмотрев, удовлетворенно осознал, что не только вел себя в точности, как деловые люди из приличной мафии, но и носил правильный прикид.

В Израиле он продолжал быть верным традиции, несмотря на погодные условия и непонимание аборигенов, которые ничего не носили, кроме запачканных шорт, мятых маек и стоптанных сандалий.

Впрочем, если было слишком жарко, мой родственник немного ослаблял галстук, а на смешки туземцев внимания не обращал. Он говорил: «Что можно взять с обезьян, которые в общественных местах почесывают свои интимные места».

Однако он заметил, что племянники сторонятся его и не хотят со своим дядей выходить погулять.

Он спросил напрямую, в чем дело. «Может, шляпа вышла из моды или рубашка не блестит белизной?»

«Нет, – ответили ему. – Ты выглядишь великолепно, но в точности, как датишные».

Какое разочарование! Он думал, что похож на уважаемых итальянских и еврейских мафиози, а оказалось, что на презираемых молодёжью религиозных.

Он выбросил шляпу, спрятал подальше галстуки, купил майки, шорты, джинсы и пару бейсболок.

Но иногда он открывал шкаф, мерил перед зеркалом свои шикарные вещи и ждал приглашений на свадьбы и бар-мицвы.

А где еще в 80-е годы в Израиле можно было без насмешек пройтись в приличном костюме?

Беженцы

Египетская граница. 2008 год.

Вентилятор работал на полную мощность, но всё равно в маленькой комнате было душно. Я лежал на кровати и слушал через «МР3» аудиокнигу Стругацких «Трудно быть богом».

«Как тяжело оставаться человеком, если живёшь среди волков».

Шара́в Африки принёс песок пустыни, поднял к небу и не опустил тяжёлую пыль.

От хамсина ныл, словно капризный ребёнок, висок. Боль вгрызалась в плоть, и я вышел на воздух.

Услышав разговор на повышенных тонах, подошёл к боевым товарищам. «Откуда они берут столько сил на крик и здоровье на сигареты?»

– Мы обязаны их принять! У нас приказ! – громко жестикулировал обычно спокойный лейтенант Гильа́д.

– Ты прав! – соглашался с ним Дан. – Если бы евреев пустили в Палестину, не было бы Холокоста.

Гросс, похоже, был против приёма беженцев.

– Вы хотите, чтобы половина Африки была здесь? Израиль слишком мал, чтобы всех вместить. Наши политики сошли с ума, а вместе с ними и вы!

– Они бегут от войны. Вот если бы нам помогли… – гнул свою линию человеколюбивый профессор биологии Дан.

– Большинство из них – экономические беженцы, – объяснял помощник депутата Кнессета юрист Са́ар. – Мы их не обязаны принимать, у нас с ними нет общей границы. В Египте у них пункт сбора, с которого бедуины переправляют их к нам.

– Рам! – Гросс подмигнул мне. – А что думает «русский»? Построить забор, установить пулемётные вышки? Границу на замок?

Все улыбнулись. В армии смеются даже от самых незатейливых шуток.

– Могу лишь высказать мнение галутного еврея, – сказал я.

«Два человека пришли к раввину, чтобы он разрешил их спор.

– Ребе, вот я говорю, что на небе луна.

– Ты прав, Ха́им, – соглашается раввин.

– А я говорю, что месяц.

– И ты прав, Сру́лик, – снова соглашается ребе.

Ребецн кричит с кухни:

– Шло́мо, так не может быть, чтобы все были правы!

– И ты права, жена моя!»

– Все правы, – протянул Гильад. – Помоги нам, пожалуйста. Нужно забрать беженцев. У нас людей не хватает.

Я кивнул, книгу дослушаю потом.

– Осторожнее с ними, – предупредил Дан, кстати, житель северного Тель-Авива. – Ни в коем случае не дотрагивайся до них. Африканцы могут быть больны лихорадкой, от которой даже у нас нет лекарств.

Интересные люди «северяне»; с одной стороны, признаются в любви к беженцам, а с другой – в свой престижный район их не пускают и за один стол с ними не сядут.

Хорошо, когда в автобусе есть кондиционер, который выдаёт прохладный воздух. Как наши праотцы выживали в пустыне без «кондея»? Не успел я развить мысль, как мы уже прибыли на место.

Фары осветили группу людей; человек двадцать уставших, немного напуганных, настороженных мужчин, женщин и детей. Они неуверенно переминались с ноги на ногу, ловили каждый наш жест.

Девицы украдкой бросали на нас взгляды, таившие загадку страстной и грациозной черно-алебастровой красоты.

Глаза некоторых мужчин мне не понравились: бешеные, как у дикого кота перед нападением на голубя.

Я первым вошёл в автобус и быстро сел на заднее сидение. Беженцы расселись по местам: мужчины справа, женщины слева. Мы раздали всем хлеб и тунец, сначала женщинам и детям, а потом мужчинам. Африканцы не смогли открыть консервы, никто не догадался потянуть за ключ-кольцо. Бывает, в конце 80-х я тоже не сразу открыл банку немецкого пива из «Берёзки».

Продемонстрировал беженцам, как открываются жестяные коробочки с тунцом. Некоторые зааплодировали; не каждый день им встречается человек, владеющий тайной консервного кольца.

Воду суданцы пили из пластиковых бутылок, не дотрагиваясь губами до горлышек.

Между прочим, в Нигерии европейские и американские начальнички дают воду местным рабочим в пакетах, хотя сами при них пьют из бутылок, чтобы показать превосходство над «низшей» расой.

Я смотрел на сыновей Африки и не понимал: «Мы не виноваты, что в Африке война, насилие, голод. Люди не противостали узаконенному злу, а теперь пожинают его плоды. Отравленные злом, бегут в страны, в которых преступления не поощряются.  Не знаю, можем ли мы их «очеловечить», имеем ли право вмешиваться в их жизнь? А вот они с лёгкостью смогут довести нас до озверения».