Страница 8 из 19
– Государь! Государь!
– Пойдем ужинать, мой друг. По моему мнению, ничто так не изощряет ума человеческого, как пища и питье. Мы подумаем за столом, и ты увидишь, что если мои пистоли и обрезаны, то бутылки полны. – Король позвал пажа и распорядился об ужине.
Потом, фамильярно взяв Шико под руку, пошел с ним в кабинет, где был сервирован стол. Проходя мимо покоев королевы, он взглянул на окна и увидел, что они не освещены.
– Паж, дома ее величество королева?
– Ее величество королева, – отвечал паж, – отправилась навестить свою фрейлину, девицу Монморанси, которая, говорят, очень больна.
– Ах, бедная Фоссез! Право, у королевы предоброе сердце. Пойдем ужинать, Шико!
LI
Возлюбленная короля Наваррского
За ужином Генрих был весел; казалось, ни в мыслях его, ни на душе не было ничего мрачного, а всем известно, каким превосходным собеседником являлся Беарнец в хорошем расположении духа. Шико всеми силами старался скрыть беспокойство, которое овладело им при появлении испанского посла и, увеличившись еще более при раздаче золота нищим, не покидало его ни на минуту.
Генриху хотелось поужинать со своим кумом Шико наедине. Еще при дворе короля Генриха Третьего он чувствовал к Шико расположение, которое имеют друг к другу умные люди. И Шико, со своей стороны, если оставить это посольство из Испании, нищих и обрезанные пистоли, чувствовал большую симпатию к королю наваррскому. Видя, что Генрих пьет без всякой воздержанности, он решился поступать осторожно, чтобы не пропустить мимо ушей ничего, о чем может проговориться Беарнец.
Генрих пил не стесняясь и умел так увлекать собеседников, что почти не давал Шико отставать от себя. Но Шико оказалось трудно споить – это была крепкая голова. Генрих Наваррский говорил, что это вина из его земель и он привык пить их, как воду. Все это было приправлено комплиментами, которыми обменивались между собой собеседники.
– Как я завидую вам, – говорил Шико королю. – Как счастлива ваша жизнь, государь! Какие добрые лица вижу я в вашем доме и какие богатства в этой прекрасной Гаскони!
– Если бы здесь была моя жена, я не сказал бы тебе при ней, что скажу теперь. Но в ее отсутствие могу признаться, что самой-то лучшей части моей жизни ты и не видишь.
– Ах, государь, в самом деле я слышал кое-что о вашем величестве.
Генрих откинулся на спинку своего кресла и принялся поглаживать бороду.
– Слышал? Говорят, что я царствую больше над подданными женского пола.
– Точно так, государь. Однако это меня удивляет.
– Чему же тут удивляться, любезный кум?
– Я удивляюсь потому, что вы имеете тот беспокойный дух, который рождает королей.
– Ах, Шико, ты ошибаешься. Я больше ленив, чем деятелен. Доказательство – вся моя жизнь. Если я выбирал вино, то всегда из ближайшей бутылки. За твое здоровье, Шико!
– Государь, много чести! – Шико опорожнил свой стакан до последней капли, потому что король смотрел на него тем умным взором, который, казалось, проникал в самую глубь его мыслей.
– Да, – король поднял глаза к небу, – а сколько неудовольствий в моем семействе!
– Я понимаю, государь, – все фрейлины королевы обожают вас!
– Они мои соседки, любезный Шико.
– Хе-хе-хе! Государь, стало быть, если бы вы жили в Сен-Дени, а не в Нераке, то король Генрих Третий вел бы жизнь несколько побеспокойнее нынешней.
Генрих стал угрюмее.
– Король! Что вы говорите мне о короле, любезный Шико? Не воображаете ли вы, что я Гиз? Мне хочется иметь Кагор, правда, но Кагор ведь почти у моих ворот. Я честолюбив, но, если надо трудиться, я не двигаюсь с места и не желаю ничего.
– Черт возьми! – отвечал Шико. – Это желание того только, что находится под рукой, очень похоже на желание Цезаря Борджиа[8], который собирал не больше как по одному городу и скопил целое королевство, уверяя, что Италию, как артишоки, надо есть по одному листочку.
– Этот Цезарь Борджиа был, кажется, недурным политиком, куманек?
– Но очень опасным соседом и плохим родственником.
– А, уж не сравниваете ли вы меня, предводителя гугенотов, с этим папским сынком? Что это вы, господин посол!
– Государь, я не сравниваю вас ни с кем.
– На каком основании?
– На том основании, что всякий, кто сравнит вас с кем-нибудь, кроме вас самого, жестоко ошибется. Вы честолюбивы, государь.
– Вот странность, – произнес Беарнец, – ты всеми средствами принуждаешь меня желать чего-нибудь.
– Сохрани меня Бог, государь! Напротив, я от всего сердца желаю, чтобы вы, ваше величество, ничего не желали.
– Послушайте, Шико, вас ничто не призывает в Париж?
– Ничто, государь.
– Стало быть, вы проведете несколько дней у меня?
– Если ваше величество делает мне эту честь, то позвольте уж пробыть у вас восемь дней.
– Восемь дней – согласен: за эти восемь дней вы узнаете меня, как родного брата. Выпьем же, Шико!
– Мне не хочется больше. – Шико начинал отказываться от принятого намерения напоить короля пьяным.
– Когда так, любезный кум, то я вас оставлю. Мужчина не должен оставаться за столом, когда ему нечего делать. Ну что, выпьем еще?
– К чему?
– Чтобы крепче спать. Это вино имеет свойство усыплять. Любите вы охоту, Шико?
– Не совсем, государь. А вы?
– Я люблю ее до страсти, особенно с того времени, как был при дворе Карла Девятого.
– Почему, ваше величество, вы делаете мне честь – спрашиваете, люблю ли я охоту?
– Потому, что я завтра еду на охоту и имею намерение пригласить и вас.
– Государь, много чести, но…
– О, куманек, успокойтесь, эта охота в состоянии воодушевить взор и сердце всякого военного человека. Я добрый охотник, Шико, и мне хочется показать вам свое искусство, черт возьми! Вы хотите узнать меня поближе, говорите вы?
– Черт возьми! Признаюсь, государь, это мое пламенное желание.
– Ну а с этой стороны вы еще меня не изучили.
– Я сделаю все, что вам угодно, государь.
– Хорошо. Но что это? Нас беспокоят. Идет паж.
– Какое-нибудь важное дело, требующее…
– Дело! У меня! Когда я за столом! Шико все думает, что он при французском дворе. Шико, друг мой, вспомни, что в Нераке…
– Что же в Нераке?!
– В Нераке после ужина ложатся спать.
– Но этот паж?
– Но разве этот паж возвещает только о делах?
– А, понимаю, государь, и отправляюсь спать.
Шико встал. Король тоже поднялся и взял гостя под руку. Это желание выпроводить его поскорее показалось Шико подозрительным. Со времени появления испанского посла ему все казалось подозрительным. Он решил как можно дольше не выходить из кабинета.
– Ох, ох! – произнес он, шатаясь. – Это удивительно, государь!
Беарнец улыбнулся:
– Что тебе удивительно, куманек?
– Черт возьми! У меня кружится голова… Когда сидел – все было хорошо, но теперь…
– Ну вот! Мы только попробовали вино.
– Вы называете это «пробовать»? Хороша проба! Уф!
– Шико, друг мой, – Беарнец старался убедиться своим проницательным взглядом, свойственным только ему, в самом ли деле пьян Шико или только притворяется, – я думаю, ты теперь лучше всего сделаешь, если пойдешь спать.
– Да, да, государь, спокойной ночи.
– До завтра.
– До завтра, государь, ваша правда, теперь лучше всего ложиться спать. Прощайте. – И Шико растянулся на полу.
Видя это, Генрих взглянул на дверь, и, как ни быстр был взгляд, Шико заметил это. Генрих подошел к нему.
– Ты до такой степени пьян, бедный Шико, что ничего не видишь.
– Как, государь?
– Ты принял за свою постель ковер в моем кабинете.
– Шико человек воспитанный, такие ничтожные предметы не занимают его.
– Так ты не замечаешь еще, что…
– Что?..
– Что я жду кое-кого.
– Чтобы вместе ужинать? – И Шико сделал бесполезное усилие подняться.
8
Борджиа Цезарь (Чезаре) (1476–1507) – сын Папы Александра VI, кардинал (до 1498). Активно проводил политику своего отца, не останавливаясь перед применением любых средств. Был типичным сыном своего времени: энергичным, умным, жестоким, коварным, беспринципным, покровительствовал наукам и искусству; погиб в сражении.