Страница 14 из 17
– Это трудно, мой милый виконт, очень трудно, – сказал он излишне тихо.
– Простите меня, монсеньер, я был нескромен, – произнес Рауль твердым голосом, – но так как вы сами предложили мне что-нибудь пожелать…
– Пожелать оставить меня, – сказал Атос.
– О, граф… неужели вы можете так думать?
– Черт возьми! – вскричал герцог. – В сущности, этот мальчуган совершенно прав. Что ему здесь делать? Он здесь пропадет с горя.
Рауль покраснел. Герцог, увлекшись, продолжал:
– Война – разрушение, но на ней можно много выиграть, а потерять только одно – жизнь. Стоит ли жалеть?
– То есть теряешь память, – быстро сказал Рауль, – значит, можешь радоваться!
Рауль увидел, что Атос встал и открывает окно. Этот жест, несомненно, скрывал волнение. Рауль бросился к графу, но Атос уже справился со своей печалью, и, когда он повернулся к свету, его лицо было ясно и спокойно.
– Ну, как же, – сказал герцог, – едет он или не едет? Если едет, то он будет моим адъютантом, моим сыном, граф.
– Монсеньер! – воскликнул Рауль и низко поклонился.
– Монсеньер! – воскликнул граф. – Рауль сделает то, что захочет.
– О нет, граф, я сделаю то, что вы захотите! – воскликнул юноша.
– В таком случае, не граф и не виконт будут это решать, – сказал герцог, – а я. Я увожу его. Морская служба – это великолепная карьера, друг мой.
Рауль печально улыбнулся, и сердце Атоса сжалось, и он ответил ему строгим взглядом.
Было уже поздно, и герцог встал и быстро сказал:
– Я тороплюсь; но если мне скажут, что я потерял время в разговорах с другом, я отвечу, что записал отличного новобранца.
– Прошу меня простить, – перебил Рауль, – не говорите этого королю, потому что не ему я буду служить.
– Кому же ты будешь служить, милый друг? Теперь уж не те времена, когда можно было говорить: «Я принадлежу господину де Бофору». Нет, теперь мы все, от мала до велика, принадлежим королю. Поэтому, если ты будешь служить на моих кораблях – никаких недомолвок, мой милый виконт: ты будешь служить королю.
Атос с нетерпением ждал, что ответит на этот трудный вопрос Рауль, непримиримый враг короля – своего соперника. Он надеялся, что желание разобьется об это препятствие. Он был благодарен господину де Бофору за его легкомыслие или же великодушие, благодаря которому еще раз подвергался сомнению отъезд его сына, его единственной радости.
Но Рауль все так же спокойно и стойко ответил:
– Герцог, вопрос, который вы мне задаете, в душе я уже решил. Я буду служить на ваших кораблях, раз вы милостиво согласились взять меня с собой, но служить буду более могущественному господину, чем король, – я буду служить Богу.
– Богу? Каким же образом? – в один голос воскликнули Атос и герцог.
– Я хотел бы дать обет и стать мальтийским рыцарем[2].
Эти слова, отчетливо и медленно произнесенные Раулем, упали, подобно ледяным каплям с черных деревьев в зимнюю бурю.
Это был последний удар, и Атос пошатнулся, а сам герцог почувствовал, что к нему подступили сомнения. Гримо глухо простонал и уронил бутылку, которая разбилась на ковре, но никто на это не обратил внимания.
Герцог де Бофор пристально посмотрел на молодого человека и прочел на его лице, несмотря на опущенные глаза, такую решимость, которой никто не смог бы противостоять. Что же касается Атоса, то он знал эту нежную и непреклонную душу и не надеялся отклонить ее от рокового пути, который она только что избрала. Он пожал протянутую руку герцога.
– Граф, через два дня я еду в Тулон, – сказал господин де Бофор. – Приедете ли вы ко мне в Париж, чтобы сообщить мне ваше решение?
– Я буду иметь честь приехать, чтобы еще раз поблагодарить вас за все ваши милости, монсеньер, – ответил граф.
– И привезите мне вашего сына, независимо от того, едет он со мной или нет, – добавил герцог. – Я ему дал слово, а от него требую только вашего разрешения.
И, пролив этот бальзам на раненое отцовское сердце, герцог потрепал по плечу старого Гримо, который как-то неестественно моргал глазами, и присоединился к своей свите, ожидавшей его в саду.
Когда свежие и отдохнувшие лошади быстро умчали гостей, Атос и де Бражелон остались одни. Было одиннадцать часов.
И отец и сын молчали, но всякий проницательный человек угадал бы в этом молчании сдавленные крики и рыдания. Но оба они были так закалены, что всякое волнение, которое они подавляли, уходило в глубину сердца и больше уже не показывалось.
Молчаливо провели они час до полуночи. Потом Атос поднялся первым и сказал:
– Поздно… До завтра, Рауль.
Рауль также встал и подошел поцеловать его на прощание.
Граф прижал его к груди и тихо сказал прерывающимся голосом:
– Через два дня вы меня покинете навсегда, Рауль?
– Граф, выслушайте меня, умоляю вас. Если я не уеду, я умру здесь от страдания и любви. Я знаю, сколько мне еще осталось жить здесь. Скорее отошлите меня, или я медленно умру здесь, на ваших глазах, в вашем доме. Это сильнее моей воли и выше моих сил. Вы же видите, что за этот месяц я постарел на тридцать лет, моя жизнь подошла к концу.
– Ну что ж, – холодно сказал Атос, – вы уезжаете с намерением быть убитым в Африке? О, скажите мне правду, не лгите.
Рауль побледнел и помолчал несколько секунд, но эти секунды были подобны часам агонии для его отца; потом он вдруг сказал:
– Я обещал отдать себя на служение Богу, граф. В обмен на то, что я жертвую своею молодостью и свободой, я попрошу лишь одно – сохранить меня для вас, потому что вы – то единственное, что связывает меня с жизнью. Один Бог может дать мне силы не забывать, что я всем вам обязан и что нет ничего для меня важнее вас.
Атос нежно поцеловал сына и сказал:
– Я услышал слова честного человека. Через два дня мы будем у герцога де Бофора в Париже, и вы поступите так, как найдете нужным. Прощайте!
И он медленно пошел к себе в спальню. Рауль спустился в сад и всю ночь провел в липовой аллее.
IX
Рауль готовится к отъезду
Атос понял, что не в силах разрушить это непоколебимое решение, и два дня отсрочки, данной герцогом, посвятил снаряжению Рауля. Он поручил это дело Гримо, который тотчас же принялся за него с известными читателю готовностью и обстоятельностью. Атос приказал достойному слуге отвезти вещи в Париж, как только они будут собраны, а сам вместе с сыном поехал на следующий же день после посещения господина де Бофора, чтобы не заставлять ждать герцога.
Возвращение в Париж, в общество людей, которые его знали и любили, взволновало бедного юношу.
Каждое знакомое лицо напоминало ему либо о страдании, когда-либо им испытанном, либо о каком-нибудь обстоятельстве его несчастной любви. Приближаясь к Парижу, Рауль чувствовал, что он умирает. Когда он приехал к де Гишу, ему сказали, что господин де Гиш у брата короля.
Рауль отправился в Люксембургский дворец и, не зная, что он находится там, где живет Лавальер, услышал столько музыки и вдохнул столько ароматов, услышал такой веселый смех и увидел столько танцующих теней, что, если бы его не заметила одна сердобольная женщина, он просидел бы, унылый и бледный, в приемной за портьерой, а затем ушел бы оттуда навсегда.
Забыв обо всем, Рауль сидел перед остановившимися часами, как вдруг прошелестело платье в соседней гостиной, послышался смех и мимо него прошла молодая хорошенькая женщина, оживленно споря о чем-то с дежурным офицером.
Офицер отвечал спокойно и твердо; это была, скорее, любовная ссора, чем спор между придворными людьми, и она кончилась тем, что кавалер поцеловал даме пальчики.
Вдруг, заметив Рауля, дама замолчала и, остановив офицера, сказала:
– Уходите, Маликорн; я не знала, что здесь есть еще кто-то. Я вас прокляну, если нас видели или слышали!
Маликорн тут же скрылся, а молодая женщина подошла сзади к Раулю и, улыбнувшись, сказала:
2
Мальтийские рыцари, иоанниты – члены духовного рыцарского ордена, основанного в 1118 г. в Палестине. После падения Иерусалима в 1187 г. орден перебрался на Кипр, потом на Родос и в 1530 г. и в 1530 г. окончательно обосновался на Мальте.