Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 30

Лекции почитать сегодня? Обязательно, если слушателей не вынесет вон от его перегара. Устроить мастер-класс по единоборству? Хорошо, хочется просто кого-то бить, молча, без объяснений, или чтобы в лепешку отбили его, это все равно.

Может, последовать примеру Гейнца и взять финальный аккорд где-нибудь в доме терпимости? На пьянство позлятся для порядка, а вот уж это не простят, Веберу и хотелось, чтоб не простили, потому что он тоже их не прощает.

Сейчас Вебер гнал машину, куда – понятия не имел, час мертвый, все пристроились на покой. Женщин он боится, понятия не имеет даже, как с ними говорить, не то что поцеловать незнакомую женщину, раздеть ее и себя при ней, Вебера уже заливало краской. Гейнц молодец, он и в шестнадцать лет это сумел, чтобы сделать всем и себе назло, с ним на эти темы не поговоришь, он и вспоминать этого не хочет, и Вебер не хочет этого, и так всех позлит, значит, он едет назад. Он решил, что на дороге он легко развернется, завертел руль, машина съехала в кювет и встала почти вертикально носом в грязь.

Апрель, в низине стоит вода. Вебер ткнулся грудиной об руль, дышится плохо, но и так не дышалось, покашлял, удивился, что на губах кровь, выдохнул посильнее, кровь побежала по губам, и он зашелся кашлем. Вебер подергал дверцу – заклинило, потянулся к другой – та по самое стекло в воде, сочит в салон. Открылась, вода полилась ледяная, с зеленой жижей и грязью. Вебер кое-как переполз к открытой двери, вывалился в воду, там по грудь, на что он будет похож, когда вылезет? На кикимору будет похож, болотную, болотнее не бывает. Вопрос, как он вытянет машину? Ее залило водой, совсем просела. Дно вязкое, ноги не вытянуть, он уже без сапог. Вебер замер в воде, понимая, что у него нет сил выбраться отсюда. Он не хочет, чтобы дальше что-то происходило, сам бы со смеху умер, привидься ему такое.

Пистолет намок, не выстрелит, а было бы хорошо. Вебер вытащил его из воды, руки трясутся от холода, если выбраться и убраться в лес, то, может, подсохнет и ничего. Не ожидая выстрела, Вебер нажал на курок и полетел спиной на машину. Выстрел прозвучал, обожгло ребра на левом боку, вода около него быстро замутилась и заалела, надо довести дело до конца, а он от неожиданности выронил пистолет, нырять в эту грязь противно.

Отец мечтал утопить его в навозной жиже, какие-то грехи ему, видно, списались, вместо навозной жижи – болотная, лучше, конечно. Вебер пытался глубже вздохнуть, и его почти вывернуло хлынувшей горлом кровью. Голова закружилась, белая пелена скрыла все. Руки еще цеплялись за распахнутую дверцу машины, он понимал, что падает, и ничто его не спасет, он утонет в этой ледяной мутной луже, отличный финал. Видите, господин генерал, любви к вам мне вполне хватило, до любви к женщине не дошло, вам даже не пришлось привязывать камень.

Вот тебе, Гейнц, и концерты Моцарта, и тебе, Абель, орган у отца Адриана. Вебер чувствовал, что не хочет такого конца, но нужно молчать, смириться, принять все, как есть. Руки сами перехватывали по машине, он выбирался туда, где мельче. Проклятый Абель, лучше бы ты не возвращался! Тогда Вебер тихо сгнил бы от отвращения к себе, теперь он понимает, почему ему было плохо, он чувствовал ложь. Он любил их всем сердцем, а они пригрели убогого, подучили, чтобы мог себя прокормить, и пора уходить. Лучше бы Аланд не снимал его с вил, сейчас бы Вебер семь лет как покоился под спудом родового дерьма, его бы никто не нашел и не увидел. Все повторяется.

Ноги подгибались, Вебер повисал на руках, хватал воздух. Куда он так стремится? Руки сорвались, он повалился в воду и снова на чем-то повис, он не видел, на чем, он ничего больше не видел. Это что-то, что его удержало от падения в воду, волокло его вверх. Наверное, черт наведался по его душу, привет тебе, черт, что осталось, то и забирай.

Вебер открыл глаза, вот это, пожалуй, похуже любого черта, потому что волок его Кох, ему бесполезно говорить, не бросит, вытащил Вебера на шоссе, здесь Абель и Аланд.

Вебер отворачивался.

– Отстаньте от меня все! – шептал он. – Ненавижу!

Он все-таки это сказал, он сам слышал свой булькающий, шипящий голос, но гнева в нем достаточно, на его шепот не обращали внимания, руки Абеля колдовали над раной.

«Я не буду жить среди вас, я никогда не прощу вам того, как я вас любил, а жить ради ненависти я не хочу. Смейтесь, совершенствуйте сознание, читайте древние рукописи, пейте трехсотлетний коньяк и живите тысячу лет», а ему и его двадцати трёх с головой хватило. В детстве он правильнее все понимал: жизнь – это у других, а он пришел, чтобы настрадаться и исчезнуть. Как он мог поверить их любящим глазам? Это всё лицедеи…

Открыл глаза – комната Абеля, сам Абель, рядом Аланд. Абель приподнимает голову Вебера, пытается напоить. Вебер тратит все силы, бьет рукой по стакану, вода обливает Вебера, но и на Абеля попадает.





– Что ты, как маленький, Рудольф? – твердит Абель.

Аланд отходит к окну, ему неприятно, и Веберу неприятно. Абель, смахивая со своей лысины пот, невозмутимо перенастраивает систему, переносит на другую сторону, начинает широким бинтом приматывать руку Вебера к металлическому краю кровати. Сильные руки, не шелохнуться, ничего, он свободной вырвет, но Абель и вторую привязывает, и только потом вводит в вену иглу и прочно фиксирует ее пластырем.

Вебер смотрит на Абеля, он ждал Абеля шесть лет, считал дни? Абель занят, широкими бинтами привязывает грудь Вебера, чтобы тот и брюхом не дернул. Как мумия, лежи и не двигайся. И что же дальше, доктор Абель? Что дальше, господин генерал? Приказывайте, что вы еще не приказали мне исполнить? Мне будет приятно больше не выполнить ни одного вашего указания. Ах да, сегодня лекции по математике, показательный класс единоборств, ничего, и математики есть получше, не говоря о мастерах боя. Вебер закрыл глаза, с Аландом и Абелем за право не жить поспорить не просто, повело в сон, перерыв.

Как из-под воды вынырнул, увидел свет окна, те, кто его утопили, обсуждают в соседней комнате его состояние, сцена та же, действующие лица те же.

– Ты уверен, что он спит? Он нас слушает во все уши.

– Он не должен ещё проснуться. Не понимаю, как он жить собирается, я вам говорил, что он из своих детских обид сам не выпутается. Но что он так? Откуда такой поток гнева в нем, не понимаю. Он же добрейшее, привязчивое существо, я поражался шесть лет, как он не отпускал меня.

– Фердинанд, всех погонял бы, но его не надо было трогать, он не понял тебя, решил, что ты посмеялся над ним, где ему это выдержать? Злости в нем и сейчас нет никакой, злился бы, было бы лучше. Он решил не иметь с нами дела, ему все равно, за что любить, главное любить, он весь из любви. Пока он любит, он горы свернет, а если некого, то это будет погибель и ад, которые он сам себе и организует, без него веселятся, а он никому не нужен.

– Ему надо было спать.

– Вынесло его, куда не надо, верю, что он и не собирался, значит, это было неизбежно. Этот этап закончился, его пойдет сейчас трясти и выколачивать, теперь еще проблема – мир состоит из одних предателей. Нет, Фердинанд, что ни говори, а я его уши здесь хорошо чувствую.

Аланд подошел к постели, Вебер глаза закрывать не стал, смотрел в сияющее солнцем окно, щурился, рассматривал солнечный диск, слепит глаза, потому щуриться естественно, и взгляд не блуждает.

Абель снял капельницу, может, отвяжет? Отвязывать не спешит, надо лежать тихо. пусть успокоятся, все равно не укараулите, хоть часовых поставьте. Люблю я вас, мечтайте, господин генерал, не буду отрицать, это было, но именно что было. Никаких предпочтений. Вы все одинаковые, вы рыбы и плывите дальше. На любом вашем рыбьем языке зашевелите губами (если у рыб есть губы), я вас не понимаю и понимать не стремлюсь. Я занесся в своих мечтах, решив, что обрел здесь свой дом, нет – и не надо.

– Рудольф, – Аланд говорит тихо, вкрадчивый голос лжеца и актера, главное, не смотреть ему в глаза: подчинит и обманет, и на Абеля не смотреть, потому что от его взгляда сердце через горло выпрыгнет наружу. Терпеливый он или нет, ему слишком больно, предательство и обман он терпеть не приучен.