Теория квантовых состояний

Вспомнил Валентин Сергеич и про Николая Никитина, допытывался об отношении моем к трудоустройству его в международную, западную компанию. Поражался я его осведомленности и вопиющей, бессердечной, беспощадной подозрительности. Словом, допрашивал он меня профессионально, методично, и не мог я взять в толк, подозревают ли меня уже в международном промышленном шпионаже, или же выступаю я частью некого живодерского протокола при приеме на работу в органы. За каменным его лицом нельзя было ничего разглядеть, и не понимал я даже, задает он мне эти вопросы просто списком по форме, или же есть у него ко мне претензия, которую придерживает он, чтобы вынуть ее из кармана контрольным выстрелом. Чувствовал я только всем своим естеством, что представляю в глазах Валентин Сергеича пустое место, не было в нем ни малейшей заинтересованности в научной или инженерной моей ценности, а исключительно холодная препарирующая сталь.

Он все-таки заглянул в свою папочку с тесемками. Оттуда выудил он упоминание о недавнем происшествии у третьего университетского дома, в котором впервые услышал я намек на некоторую неотрицательную свою характеристику, а также последний случай, когда получил я травму, подчеркнув, что обстоятельства попадания моего в эту, удаленную часть города, в поздний час, по-прежнему вызывают подозрения. Последнее не прозвучало в форме вопроса, он проконстатировал этот вывод и воззрился на меня, ожидая реакции. Я молча смотрел в ответ и моргал, со смешавшимися мыслями в голове.

Надо ли говорить, что вылетели из моей головы все предупреждения Лилианы. Я взопрел, во рту моем пересохло и думал я только о том, чтобы поскорее все закончилось. В голове не было и мысли о том, чтобы управлять как-то руслом разговора, почувствовать, во меня что вовлекают. Скорее мною жонглировали как хотели.

Так же неожиданно, как начал, худой усатый Валентин Сергеич закончил. Он связал аккуратным бантиком тесемки, встал, коротко поблагодарил меня растрепанного и нервного, и вышел. Я понятия не имел, что будет дальше. Прошел ли я тест или через минуту милиция явится заковывать меня в наручники.

Вернулись Олег Палыч с Степан Анатольичем. Артем Кириллыч задержался в коридоре. Олег Палыч оценив мое состояние, придвинул стул и сел рядом со мной, говорил успокаивающие какие-то слова, но я пребывал в состоянии близком к прострации и не слушал его.

Через пять минут вернулся бодрящийся, со скошенным лбом Артем Кириллыч. Бросилась в глаза его широкоплечая мощь, шире даже Анатольевой, хотя и гораздо ниже был он ростом. Видя изнеможенного меня, он с напускным весельем сказал, что Валентин Сергеич как всегда перестарался, однако же таков установленный порядок, если желаем мы трудиться на благо отечества, и что успешно я прошел проверку. Он говорил что-то еще, про следующие встречи уже не в министерских кабинетах и звучало это в устах его делом вполне решенным.

Остаток разговора помню я плохо. Артем Кириллыч пожимал мою руку в своей могучей ладони, говорил что-то про чай и кофе, которые сейчас же приготовит его расторопная секретарша Леночка.

Нам так и не довелось увидеть Леночку, потому что Олег Палыч волюнтаристски отобрал у Артем Кириллыча инициативу, заявив, что хотелось бы продолжить разговор в более дружественной обстановке, например у нас в университете. Артем Кириллыч не возражал и обещал организовать в ближайшее время встречу. Он проводил нас до вестибюля, ведя якобы непринужденную беседу с Олег Палычем, упоминая между делом, что работы будут вестись на более защищенной, закрытой территории, где не предвидится ни малейших проблем с вычислительными мощностями. Упомянул он о необходимости подписать документы, неразглашения, «все же ж все понимают». Хлопнула огромная дверь, выпуская нас на холодный воздух и ощущения мои, пожалуй, были почище, чем когда выскочил я из заводской проходной с выброшенной на ветер токарной специальностью.

На пути домой, когда вез меня Олег Палыч по мокрым улицам с рыхлыми сугробами по краю дороги, он рассказывал, что, покуда ждали они в коридоре, Артем Кириллыч извинялся за обязательную такую процедуру при рассмотрении ведущего конструктора-инженера для секретной разработки. Сам первый замминистра, со слов Артем Кириллыча, передал информацию о нейронной моей сети в МВД, откуда перекочевала она в госбезопасность. Перед тем, как только принять разработку к рассмотрению, была произведена детальнейшая моя проверка.

Чувствовал я шестым каким-то чувством, в том числе из объяснения Олег Палыча, что все уже решено, и смотры эти и разговоры требуются всего лишь, чтобы утоптать в голове моей свершившийся факт, что научную мою разработку забирают в эксплуатацию компетентные органы.

Помимо этого в голове моей бурлили обрывки разных мыслей. Вспоминался Коля Никитин, который говорил, что не его это - обивание кабинетов и приседания. А разве, черт побери, мое? Думал я еще об Отто Хане с его саботажами, цепко связавшимися в воспаленном моем сознании с Валентин Сергеичем, для которого цель оправдывала средства, о пресловутых секретностях, и конечно ограничениях, непременно налагаемых на такую работу. Не умел я их пока сформулировать, да и настолько утомился от часовой этой дискуссии, что думать даже не хотелось о том, какие из этого всего могут быть следствия. Вернувшись домой я забылся глубоким сном.

В пятницу я встретился с Ильдар Гаязычем в недавно отстроенном медицинском центре в новом районе. Я говорю «встретился», а в действительности отвез меня отец, он же помог взобраться на декорированное скользкой плиткой крыльцо и ждал, пока ходил я с Ильдар Гаязычем на перевязку.