Страница 50 из 63
Я не думала - я просто двигалась.
Я сократила расстояние между нами совсем как делала это в прошлом. Как в дымке я обхватила его руками, совсем как сделала бы это, будучи ребёнком.
Я не обрела свой голос, пока он не стиснул меня в ответном объятии.
- Дядя... Дядя Чарльз? - пролепетала я.
Это прозвучало вопросом.
- Мири, моя дорогая, дорогая Мири... Моя маленькая Мири-метеор...
Он крепче обнял меня, целуя моё лицо, гладя меня по волосам, которые к тому времени совершенно выбились из хвостика. От него исходило столько тепла, что у меня навернулись слезы ещё до того, как я осознала эту эмоцию. Он ослабил хватку, не отпуская меня и встречаясь со мной глазами, на которые тоже навернулись слезы. Жар наполнил мою грудь. От него сдавило горло, вынуждая меня стиснуть его в ответ.
- Я не могу передать, как счастлив видеть тебя, моё дражайшее, дражайшее сердечко... как я очень, очень счастлив наконец-то увидеть тебя во плоти... - он снова поцеловал меня в щеку, затем прижался своим лицом к моему, ткнувшись носом в щеку перед тем, как поцеловать в лоб и сжать мои руки. - Я так сильно, так сильно тебя люблю, малышка Мири. Мой маленький метеор жара и света...
Меня бомбардировали воспоминания, и я стояла там, лишившись дара речи.
Я пыталась соотнести старое с новым, его образ, который я помнила с детства, и то, что теперь стояло передо мной. Я пыталась побороть любовь, внезапно всплывшую в памяти с детских времён. Не только от моих родителей. От этого мужчины. От дяди Фила. От семьи моей матери.
От стольких людей.
Я забыла исключительную непреложность этой любви. Я выбросила воспоминания об этом из своего сознания - вместе со многими вещами.
Я заставила себя забыть так много, много всего.
Возможно, все началось тогда, когда никто не явился на похороны моих родителей.
Возможно, тогда, когда я потом узнала, что мой любимый дядюшка - мужчина, который теперь стоял передо мной - покинул страну до смерти моих родителей, даже не попрощавшись. Возможно, это случилось, когда через считанные дни после их смерти уехал дядя Фил.
Возможно, это случилось, когда я была старше и рассматривала толпу в маленькой тусклой церквушке, когда Зои умерла, а я ждала и молилась, чтобы кто-то из моих близких вошёл в эти двери.
Но его там не было. Никого из них там не было.
Это меня шокировало. Сильнее их отсутствия на службе по моим родителям, меня чертовски шокировало, что никто не явился, чтобы попрощаться с Зои.
Когда я присоединилась к армии, я никогда больше не позволяла себе думать о нем. Я уже знала, что если умру там, то на мои похороны он также не явится. И шли годы, и наплевательское отношение становилось вроде как привычкой. Ты забываешь, что тебе вообще было не все равно. Ты даже забываешь, как это ощущалось.
Но теперь я все это чувствовала.
Будучи ребёнком, я им восхищалась. В те годы я сделала бы все, о чем он меня попросил, не задумавшись ни на секунду.
Вытирая глаза, я вышла из его объятий, с трудом дыша.
- Мири, - мягче произнёс он. - Мири, моё дражайшее, дражайшее дитя...
Я покачала головой. Я не говорила. Я также не отстранялась. Он ласково убрал волосы с моего лица, а я просто стояла там, лишённая дара речи. Какая-то часть меня хотела оттолкнуть его, хотела уйти от его любви даже сейчас, поиграть в обиженного подростка, но я не могла заставить себя. Воспоминания сделались ещё сильнее, бомбардируя меня.
Вещи, которые я блокировала, каким-то образом осознанно заставляя себя забыть.
Он знал обо мне. Об экстрасенсорных способностях.
Он был единственным, кроме Зои - единственным взрослым, кто открыто говорил с нами об этом - при условии, что наш отец знал.
Каким-то образом я умудрилась забыть и это.
Когда я подумала об этом, жар хлынул от него густым импульсом, облаком тепла и любви. Теперь я тоже это вспомнила. Но дело было не только в этом. Такое чувство, будто черно-белый мир, в котором я запечатала своё прошлое, взорвался вокруг меня стерео-звуком и яркими цветами. Я вспомнила, как мы с Зои бегали по полям с лошадьми, а дядя Чарльз говорил, что мы можем поговорить с ними, если будем шептать совсем тихонечко, и дразнил меня метеоритом из-за моего нрава.
Как я забыла столько всего? Кто-то помог мне забыть?
Он нашёптывал мне секреты о тех вещах, которые мы можем делать своим разумом. Предостерегал нас никогда не говорить нашей матери, и что даже наш отец не хотел, чтобы мы учились этим вещам, пока не станем старше...
Я вспомнила, каким иным все было тогда.
Какой иной была я.
Интенсивность этого чувства вернулась, заставляя меня ощутить тошноту... ощутить себя пьяной... даже сильнее, чем в последние черт-знает-сколько-месяцев, когда я боролась с происходящим между мной и Блэком. Я боролась с американскими горками, на которых поднималась и падала с самого Бангкока, с тем чувством смущённости, непонимания, кто я теперь такая.
Я подавила желание вцепиться в него... встряхнуть его, возможно, но не от злости. Этот избыток чувств хлынул в моё тело, заставляя меня стиснуть кулаки, заставляя слезы навернуться на глаза. Я хотела кричать на него, спросить, где он был, почему нас покинул.
- Ах, дитя, - сказал он мягче, лаская мои волосы. - Эта история такая длинная, что я не могу рассказать её сегодня. Просто знай, что я часто о тебе думал... очень, очень часто. Я с нетерпением ждал дня, когда смогу вновь тебя увидеть, когда мы сможем вновь стоять рядом...
Слезы мерцали в его бледных глазах, катясь по лицу, когда он вновь поцеловал меня в щеки. Он все ещё держал меня за руки, массируя мои пальцы и окидывая меня взглядом, улыбаясь сквозь слезы.
Даже теперь, когда я была взрослой, он был высоким.
Я полагала, что мои воспоминания об его росте исказились из-за того, что я сама была намного меньше, но он все ещё казался мне высоким. Не таким высоким, как Блэк, который наверняка был выше 198 см, но дядя Чарльз, казалось, был около 185-188 см.
Взглянув на его лицо, я вновь ощутила себя ребёнком.
- Что ты здесь делаешь? - мои слова звучали так же невнятно, как и все, что расплывалось перед моими глазами. Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, все ещё прислоняясь к его ласкающим рукам и пальцам. - Почему ты вернулся сейчас, после всего...?
Затем до меня дошло кое-что ещё. Мой разум немного прояснился от этого тумана.
Блэк, думавший, что я приехала сюда из-за того, что он показал мне в этих файлах.
Блэк, хотевший, чтобы я осознала - мне безопасно приехать сюда, никто из этой группировки террористов и криминальных лордов даже не подумает причинить мне вред.
Блэк, нуждающийся в том, чтобы я лично спасла его.
Я вспомнила те файлы, надписи на фотографиях моих дядюшек, нацарапанные почерком Блэка. Я вспомнила, что он написал на фотографии дяди Чарльза.
В тот же промежуток между вздохами перед моими глазами пронеслось другое воспоминание, в этот раз - о моем отце. Ну, то есть о нас обоих, сидевших у костра на пляже, после целого дня плаванья на каяках по Тихоокеанскому Северо-Западу. Мы с сестрой пили горячий шоколад, жарили маршмеллоу и обжигали себе пальцы, стаскивая их с пальцев, чтобы сделать для взрослых смор. Мы обе гордо протянули готовый десерт одному из взрослых, затем вернулись к созданию следующего, больше восторгаясь процессом создания, нежели настоящим поеданием.
Мой отец и мать сидели на выброшенном на берег дереве, моя мама устроилась между ног отца, его руки скрылись в её волосах и массажировали её плечи. Мои дядюшки тоже были там, и две сестры мамы с несколькими мамиными кузинами.
Они пили кое-что намного крепче горячего шоколада.
Они передавали бутылку, рассказывая истории и шутки и смеясь.
Мы с Зои были единственными детьми, и нас скоро должны были отправить спать, тогда как взрослые не лягут ещё несколько часов. Тем временем нам поручили делать десерт, так что я только вполуха слушала, что они говорят, сосредоточившись на том, чтобы получить идеальную коричнево-чёрную корочку перед тем, как засунуть маршмеллоу между двумя крекерами и кусочком шоколада Hershey’s, который Зои держала наготове на бумажной тарелочке.