Страница 9 из 65
Перемены в политической конъюнктуре чувствительно сказывались на мальчике. Поначалу его стали воспитывать в духе православия. Однако двери в Петербург, закрытые для него при Анне Ивановне, окончательно, казалось, захлопнулись после ее смерти. Согласно ее завещанию, 17 октября 1740 г. императором был объявлен младенец двух месяцев отроду Иван Антонович (заметим это имя: оно не раз будет врываться в наше повествование). И Петра принялись срочно переучивать: наставляли в лютеранстве, внушали антирусские настроения. Его стали готовить к другому маршруту: Киль — Стокгольм.
Но вот новый виток истории — 25 ноября 1741 г. к власти в Петербурге пришла дочь Петра Великого. В. судьбе его внука наступил крутой поворот. Будучи, как и ее предшественница, бездетной, Елизавета Петровна для упрочения собственных позиций немедленно вызвала из Киля племянника. Ответственная миссия была поручена многоопытному дипломату Н. А. Корфу. К этому человеку Петр Федорович навсегда сохранил почтительные чувства. Уже на третий день по восшествии на престол он пожаловал полным генералом Корфа, который, как сказано в указе от 28 декабря 1761 г., «препровождая его императорское величество из Голштинии в Россию, отличные свои услуги персоне его императорского величества оказывал».
Акция осуществлялась в глубокой тайне: Елизавета Петровна опасалась, что племянника враждебные ей силы могут задержать (в Стокгольме шла подготовка к избранию его шведским кронпринцем) или использовать в качестве заложника (потребовав выдать свергнутого Ивана Антоновича). То и другое нанесло бы планам императрицы непоправимый удар. Поэтому на подмогу Н. А. Корфу был придан другой Корф — Иоганн Альбрехт, с 1734 г. являвшийся «главным командиром» Петербургской Академии наук, а в 1740 г. назначенный посланником в Дании, Елизавета Петровна опасалась, как видно, происков и с этой стороны. Оттого сопровождали в поездке через немецкие земли оба Корфа не будущего Петра III, а некоего юношу под именем графа Дюкера. Но все тайное становилось явным, и Фридрих II прекрасно знал, кого везли через его королевство. Однако делал вид, что верит мистификации.
5 февраля 1742 г. четырнадцатилетний кильский принц благополучно прибыл на берега Невы. Заполучив племянника, Елизавета Петровна продолжала спешить. И когда в ноябре из Стокгольма прибыла делегация, чтобы уведомить об избрании ее племянника наследником шведского трона, было поздно: Карла Петера больше не существовало. К тому времени он уже перешел (точнее сказать — был вторично переведен) из протестанства в православие и объявлен преемником императрицы — великим князем Петром Федоровичем. К Петру были срочно приставлены учителя, причем русскому языку обучал его дипломат Исаак Веселовский, а в православии наставлял (как вскоре и Екатерину) иеромонах Симон Тодорский. Обязанности воспитателя наследника были возложены на академика Якоба Штелина. Отмечая способности и превосходную память своего подопечного, Штелин позднее вспоминал, что гуманитарные науки Петра особенно не привлекали и «часто просил он вместо них дать урок из математики». Любимейшими предметами юноши были фортификация и артиллерийское дело, а «видеть развод солдат во время парада доставляло ему гораздо больше удовольствия, чем все балеты» [164, с. 76–77].
Занятия шли урывками, бестолково. Во многом была виновата сама императрица. Ветреная, склонная к развлечениям, она требовала присутствия племянника на придворных увеселениях (они обычно проходили в ночное время), брала его с собой в длительные поездки в Москву, в Киев. Во время одной из таких поездок Петр заболел оспой, следы которой остались у него на лице.
Несмотря на физические недомогания и суету придворной жизни, благодаря умелому и тактичному обхождению со своим воспитанником Я. Я. Штелину удалось за короткий срок добиться некоторых успехов. Не получивший в детстве должного развития, но от природы сообразительный и впечатлительный, великий князь обладал великолепной памятью. Она, по словам Штелина, была «отличная до крайних мелочей» [164, с. 110]. Поэтому уже к концу 1743 г., когда двор вернулся в Петербург, Петр «знал твердо главные основания русской истории, мог пересчитать по пальцам всех государей от Рюрика до Петра I». Но любимыми предметами у него были военные, особенно артиллерия и фортификация.
1745 год в жизни великого князя, которому исполнилось 17 лет, ознаменовался важными переменами. 7 мая польский король и саксонский курфюрст Август III Фридрих в качестве викария Германской империи объявил Петра Федоровича как достигшего совершеннолетия правящим гольштейнским герцогом; 25 августа наследник российского престола вступает в брак с анхальт-цербтской принцессой Софьей Фредерикой Августой, нареченной в православии Екатериной Алексеевной. Ему тогда было 17 лет, ей — 16.
Хотя, как мы знаем, познакомились они еще в 1739 г., личные чувства будущих супругов при заключении брака менее всего принимались во внимание. Это было политической действо: Елизавета Петровна склонилась в пользу Софии Фредерики Августы, полагая, что захудалая немецкая принцесса не доставит ей в будущем особых неприятностей. Руководствуясь подобными, как показало дальнейшее, не оправдавшимися расчетами, императрица отвергла другие кандидатуры (в частности, дочерей польского и французского королей). Пренебрегла она и доводами духовенства, обращавшего внимание на недопустимость брака из-за близкой кровной связи Гольштейн-Готторпской и Анхальт-Цербтской династий (Петр и Екатерина состояли в троюродном родстве). Но не надо забывать, что за кулисами разыгрывавшихся вокруг брачного контракта сцен стоял не кто иной, как прусский король Фридрих II.
Едва ли, впрочем, это было для современников непроницаемой тайной. Во всяком случае, позже закулисный сват прямо заявил, что из всех возможных кандидатур именно Екатерина «более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам» [46, № 1, с. 195]. Вероятно, прусский король лучше, чем в Петербурге, знал, что «годилось для России». Но это лишь попутная справка для тогдашних «патриотов» и их духовных наследников. А вот и другая справка. Протеже Фридриха II, не по летам сообразительная и лукавая, уже тогда прекрасно осознавала, какую роль в ее неожиданном возвышении сыграл закулисный сват. Находясь в Москве (в Россию анхальт-цербтская принцесса прибыла в 1744 г., вскоре приняв православие) и предвкушая предстоящую свадьбу, она написала письмо Фридриху. О чем же писала молодая великая княгиня? О семейном счастье? О любви к будущему мужу? Нет, менее всего об этом размышляла шестнадцатилетняя девушка.
«Государь, — писала она, — я вполне чувствую участие Вашего величества в новом положении, которое я только что заняла, чтобы забыть должное за то благодарение Вашему величеству; примите же его здесь, государь, и будьте уверены, что я сочту его славным для себя только тогда, когда буду иметь случай убедить Вас в своей признательности и преданности» [46, № 1, с. 197]. Это не обычное благодарственное письмо. Это и письмо-обязательство. И спустя два десятилетия, вступив, наконец, на изначально манивший ее российский престол, Екатерина II свой долг перед Фридрихом II выплатила. Одно из конкретных проявлений этого — союзный договор 1764 г.
И она, и Петр III придерживались во внешней политике пропрусской ориентации. Но как велика была разница в их мотивах. Для великого князя, а затем императора прусский король являлся в первую очередь примером полководческого таланта, и в этом смысле почитание им Фридриха II носило пусть наивно-восторженный, но, так сказать, бескорыстный характер. Наоборот, для Екатерины Алексеевны он был прежде всего человеком, активно способствовавшим исполнению ее честолюбивых мечтаний. В том и другом случае в выигрыше оставался прусский король: он сделал ставку на обе карты и не ошибся.
Летней резиденцией «малого двора» стал Ораниенбаум (ныне Ломоносов), который императрица, любившая Петергоф (ныне Петродворец), подарила своему племяннику в 1743 г. С 1756 г. придворным архитектором наследника стал знаменитый Антонио Ринальди, соорудивший для великого князя потешную крепость Петерштадт (1756–1759) и миниатюрный двухэтажный дворец (1759–1762).