Молот и наковальня

Сейчас, сложив руки в молитве, Сеферина говорила в ауспик, поставленный на звукозапись. Когда снаружи снова прогремел мощный выстрел, Верити подошла к ней ближе и расслышала часть слов канониссы.

— Надеюсь, те, кто впоследствии придет сюда, смогут простить нас. Мы не справились с заданием, и за это я понесу вечное наказание. Ищите нас рядом с Богом-Императором, сестры, и знайте, что мы старались изо всех сил.

— Уже отпеваете нас? — вызывающе бросила Верити, когда Сеферина положила устройство на алтарь. — Проводить последние обряды? Вот что нам остается?

— Еще остается преданно служить. — Канонисса совершила знамение аквилы перед статуями, глядящими на нее сверху вниз. — Мне лишь хотелось верить, что благочестия нам достаточно. Но я была глупа, раз считала так. — Ее рука легла на зачехленный меч на поясе. — Я полагала, что наших стойкости и упорства хватит, чтобы пробиться через тернии лжи и забытой правды, разросшиеся в этом месте. — Она огляделась вокруг. — Всех нас погубила самонадеянность. Не только Хота и Тегаса, но и… моя.

— Я не хочу тут умирать, — само собой слетело с языка Верити.

Сеферина кивнула на скульптуры:

— Даже под взором святой и Бога-Императора? Разве можно найти место лучше? — Она сделала паузу. — У тебя есть оружие? Тебе оно не помешает.

— Зачем? Вы ведь уже поставили крест на нас всех. Какой смысл, кого мне защищать?

Канонисса удивленно посмотрела на нее.

— Своих сестер, конечно же, — с мягким упреком произнесла она. Сеферина сняла один из своих болт-пистолетов и вложила искусное оружие в руку госпитальерки. — Вот. Я дарю ее тебе. Ее зовут Итака. Мне преподнесли ее на Гамма-Соляр за победу и погромы там.

— Но я не воительница.

— Сегодня ты будешь ею, — не терпящим пререканий голосом сказала Сеферина и зашагала через боковой неф к трансепту, где стояли двери. — Закрывайте проход, сестры мои! — позвала она, перекрикивая неутихающий шум. — Идемте к алтарю, держимся тесно. — Она стянула койф с головы и, выбросив его, провела латной перчаткой по лысому черепу в татуировках.

— Погодите! — воскликнула Зара. — Кто-то идет!

Возле открытых дверей, где в нерешительности застыли охранявшие их боевые сестры, завихрились небольшие клубы серого дыма, загрохотали выстрелы, а в следующий миг через проем вбежала окровавленная, но по-прежнему несломленная фигура. Дуло штурмового болтера у нее в руке тускло горело красным.

— Сестра Изабель… — Сеферина приняла усталое воинское приветствие женщины.

— Я не последняя, — задыхаясь, сказала Сороритас, показывая через плечо большим пальцем.

Верити отложила пистолет и, достав свой нартециумный набор, последовала за Сефериной, когда в дыму появились еще силуэты. Очертания проступили, и на свет вышла женщина в изодранной одежде, поддерживающая другую.

Со спавшим капюшоном, обнажившим ее сломанное лицо, Децима бережно уложила сестру Елену, находившуюся в полубессознательном состоянии. Одну половину ее тела покрывали странные ожоги.

— Тесла-карабин, — объяснила неумершая. — Заряд был слабым, но его хватило, чтобы нанести существенный урон.

Верити кивнула, ввела в инъекторы своей медицинской перчатки обеззараживающие растворы и болеутоляющие, а затем стала обрабатывать раны Елены, отчего та заерзала. Госпитальерка бросила короткий взгляд на беспокойное выражение лица Децимы. В последний раз она видела неумершую перед тем, как началось масштабное наступление, но в неразберихе, последовавшей за прорывом стены, потеряла ее. Верити посчитала, будто Децима в поисках смерти ринулась в бой, но вот она стояла здесь. Жизнь спасена — не только ее, но и чужая, — и это главное.

С тяжелым хрустом механизмов двери в часовню закрылись. Грохот и вой снаружи поутихли, но равномерный гул, от которого дрожал пол, никуда не делся.

— Они прут отовсюду, — прохрипела Изабель. С большим трудом она протерла линзу искусственного глаза от пыли и продолжила: — Теперь их ничто не остановит.

— Спасибо… дитя… — выдавила Елена и распахнула глаза, когда препараты подействовали.

Без посторонней помощи она встала на ноги, удостоила Дециму короткого кивка в знак благодарности, а после побрела искать, где бы подготовиться к последней атаке.

Неумершая зашагала от придела назад к алтарю, и Верити последовала за ней. У основания статуи Децима опустилась на одно колено и приняла позу просителя. Госпитальерка не могла не обратить внимания на мешанину из свежей и спекшейся крови на загривке, там, где она грубо вытащила мозгоклеща. Самую страшную часть раны закрывали пропитавшиеся кровью лохмотья.

— Ты, наверное, испытываешь ужасную боль, — осторожно сказала Верити. — В душе и теле.

Децима завертела головой.

— Это благословение, — ответила она. — Все утихло. — Она коснулась рукой виска. — Я думала, они вырезали мою душу, но в действительности — только скрыли. Наблюдатель утаивал ее от меня. Ты же — вернула.

Верити промолчала. После нападения Смертоуказателя в лазарете ее терзал один вопрос, связанный с устройством, что она вытащила из плоти Децимы. Никто не мог сказать, до какой степени в рабочем состоянии скарабей оставался и функционировал ли он вообще.

Что, если голос, изводивший Дециму, являлся чем-то иным? Вдруг слова так называемого Наблюдателя не поступали от некронских мучителей, а имели иное происхождение? Представив, что причина страданий неумершей крылась в ней самой, в ее агонизирующей психике, а не во внешних факторах, Верити похолодела.

Как и Сеферина, Децима корила себя за неудачу и за то, что осталась в живых после той резни двенадцать с лишним лет назад. Они справлялись по-разному, но и тот и другой способы, вероятно, имели одинаково разрушительные последствия. Обе женщины считали, что подвели орден, и Верити сильно беспокоила мысль, что умиротворение им дано обрести только после смерти.

Когда на нее упала тень, Верити отошла в сторону и уступила дорогу приближающейся канониссе, озаряемой языками полыхающих снаружи пожаров.

— Я заблуждалась на твой счет, — сказала Сеферина стоящей на коленях женщине. — Встань. Бог-Император отныне знает твое имя. Святая Катерина видит тебя. — Она слабо улыбнулась и добавила: — И я тоже.

— Миледи? — смущенно спросила Децима, поднявшись на ноги, как ей велели. — Я не совсем понимаю.

— Ты в одиночку противостояла врагу, чтобы спасти своих сестер в казармах. Изабель поведала мне, как ты вытащила Елену из-под огня некронов, рискуя собой. Я сомневалась в твоей преданности, и это была большая ошибка. — Она протянула руку и дотронулась до лица Децимы. — Ты столько пережила. Я не смею более просить тебя ни о чем.

Сеферина сунула руку за пазуху и вытащила пустотный клинок, который ранее забрала у неумершей.

— Он твой по праву. Личный военный трофей.

Призрак в лохмотьях бросил взгляд на Верити, словно ища поддержки у той. Хлопнув ресницами, госпитальерка кивнула в ответ.

Децима приняла чужеродное оружие и взвесила его в руке.

— Я многих покарала с помощью него. Била противника его же собственным оружием…

Снаружи воцарилась тишина. Не было слышно ни передвижений, ни стрельбы. Канонисса снова заговорила, но уже во весь голос, так, чтобы ее услышали все в зале.

— Запомните мои слова. Эта женщина вознаграждается благословением моим и нашего ордена. Знайте ее имя, сестры. Мы приветствуем Дециму в наших рядах. И я знаю, что отныне она никогда не покинет нас.

Губы выжившей изобразили хрупкую улыбку.

— Я ждала целую жизнь, чтобы услышать это.

Верити встретилась с нечитаемым взглядом Сеферины и задумалась, говорила ли канонисса серьезно, или это был просто последний жест доброй воли по отношению к разбитой женщине, прежде чем некроны убьют их всех?

Вопрос так и остался без ответа. В запертые двери часовни один, два, три раза постучал железный кулак, а затем к нему присоединились и другие, бешено заколотившие по преграде. Сестры принялись разбегаться по боевым позициям, а лязг стали о сталь становился все громче и громче. Под непрерывными ударами двери стали прогибаться, и импровизированные препятствия из скамей перед ними задрожали.