Возвращение легенды

Служитель прародителя шагнул к алтарю и зал огласил характерный перезвон. Жрец вороватым жестом придержал внушительный мешочек монет, привязанный к его поясу. Альтанир, Глубир и Айсек криво усмехнулись, а я поняла причину повышенной радости храмовника — ему заплатили, и весьма немало заплатили за это венчание. Ведь у нас не было при себе бумаг, подтверждающих разрешение глав родов на этот союз.

— Свидетели, отойдите на десять шагов, — войдя в образ громогласно приказал жрец, заняв свою позицию за алтарём.

Нам же было велено наоборот, подойти поближе.

— Есть ли вам что сказать друг другу или присутствующим? — вопросил храмовник.

Это он давал нам последний шанс отказаться. Но сказать никто ничего не пожелал. А у меня так и вовсе способность говорить вдруг пропала. Я во все глаза смотрела на стоящего рядом и держащего меня за руку мужчину и не верила, вот просто не верила, что происходящее реально.

— Ну что ж, если вы уже всё решили и не намерены отступать, прострите свои руки над вечным, дарующим жизнь и благословение пламенем прародителя, — произносил жрец по сути ничего не значащие церемониальные фразы. Слабо полыхающий в углублении алтаря желтоватый огонь не имел ничего общего с драконьим пламенем, и уж точно к этому костерку не был причастен прародитель, который вообще прародительница, и та погибла на ниве завоевания мирового господства. Но мы с Айсеком послушно подняли сцепленные руки и протянули их к огню. Он левую, я правую. А всё потому, что женщина в браке является левой рукой мужа, а мужчина, соответственно, правой рукой жены. Помнится, я как-то спросила у мамы — почему так? И если муж правая рука жены, это логично, то почему жена только левая? И и кто тогда правая рука мужа? Ответил тогда папа. «Правая рука мужчины его сын, доченька. А у меня вот нет правой руки, но зато левых целых две» — посмеиваясь проговорил отец, погладив меня по голове и чмокнув в макушку. Мама тогда ещё согласилась, что у папы действительно обе руки левые, потому что он постоянно разбивает её любимые статуэтки. Мы с папой заговорщицки переглянулись и промолчали — статуэтки отец бил намеренно, уж больно они страшные были.

Перевела взгляд с огня на Айсека и подумала, что уж он-то мои любимые вещи тайком портить никогда не будет. Если что не понравится — открыто мне об этом заявит и выкинет без зазрения совести. Улыбнулась уже почти мужу и получила в ответ такую же счастливую улыбку. И пусть выбрасывает, что хочет. Главное, чтобы меня никогда не отпускал! Ладонь согревала рука любимого, запястье алтарный огонь, а сердце грелось в лучах счастья и любви. Но вот жрец произносит церемониальные слова о связующем нас пламенем великого дракона и огонь будто сошёл с ума! От, казалось бы, едва теплящегося костерка отделились два языка пламени, метнулись к нашим рукам и словно плети обвили запястья. Я закричала от боли и попыталась отдёрнуть руку. Айсек только поморщился и… удержал мою руку. А огонь жёг неимоверно, на глазах выступили слёзы, но даже сквозь их пелену я смогла рассмотреть перекошенное испугом лицо храмовника. Он такого явно не ожидал, как впрочем и я. Насколько мне было известно связывающее брачными узами пламя было лишь красивой легендой и в конце обряда брачующиеся обменивались венчальными браслетами.

Пытка продлилась всего несколько секунд, но они показались мне вечностью. Как только огненные плети отпустили наши запястья, Айсек тут же перехватил мою руку чуть выше места ожога, и от его пальцев по моей пылающей коже потекла энергия, подпитывая и ускоряя естественный процесс регенерации.

— Теперь вы единое целое, обменяйтесь браслетами, чтобы подтвердить это перед Великим и всеми, кто живёт под его сенью, — растерянно произнёс жрец заключительную фразу.

— А стихия-то союз приняла, кто бы мог подумать, — послышалось удивлённое из стана свидетелей.

Удивлялась Марьянэ, она же и заявила:

— Хоть раз не схалтурили храмовники. Отработали плату.

— Да я… — начал было жрец, но развивать мысль не стал. Только кивнул, преисполнившись гордостью и величием. Хотя для всех было очевидно, что служитель храма не имеет к произошедшему никакого отношения.

От раздумий всех отвлекли странные звуки со стороны входа. Дружно обернувшись мы так и застыли. В дверях, пыхтя и отдуваясь стоял рослый дородный мужчина в помятых штанах, заправленных в грязные сапоги и испачканной в крови куртке. А рядом с ним лежала туша огромного кабана.

— Куды несть? Это, стало быть, купца Мартоко подаяньице. Сразу в кострище, али как водится, опосля тайком спалите? — вопросил мужчина, утирая шапкой пот со лба.

Синхронно повернув головы мы узрели багровеющего жреца и всем стало ясно, что «опосля» это «подаяньице» конечно будет отправлено на огонь, но только не в качестве жертвоприношения, а как вполне не жертвенный ужин. Не зря в народе ходили слухи, что храмовники верой питаются, потому что по лавкам и магазинам не ходят и продукты не покупают.

На этом было решено распрощаться с храмом прародителя и его внутренними неурядицами. Мы все стояли на улице, чуть поодаль от входа и потрясённо молчали, когда храмовый секретарь вынес скреплённые всеми нужными подписями и печатями документ, подтверждающий состоявшееся па всем правилам и традициям империи бракосочетание. Юноша немного растерянно осматривал нашу немаленькую компанию, к которой присоединились доверенные люди Альтанира и неизвестно откуда взявшиеся Пиротэн с Пармией, Аэлирой и Шихарой. Айсек вышел вперёд и протянул руку, юноша благодарно улыбнулся, отдал ему свиток и поспешил скрыться в боковой двери храма.

— Ну вот и всё, — будто подводя черту под свершившимся проговорил Альтанир. — Дальше действуем по тому же плану. Встретить меня соберётся весь цвет столичной знати, не стоит упускать такой шанс объявить о заключённых союзах во всеуслышание, при наибольшем скоплении свидетелей.

Глубир и Айсек согласно кивнули, а я смотрела на саринейца и хотела поговорить, обсудить, расставить все точки, да хоть что-то сказать. И не могла. Всё произошло так стремительно, ещё час назад я была твёрдо уверена, что выйду замуж именно за Альтанира, и почти была уверена в том, что люблю его. Он заботился обо мне, спас от безумного родственника, поддерживал во всём, да он едва не погиб, спасая меня от прародительницы. А теперь мне даже сказать ему нечего…

Альтанир будто почувствовал мой взгляд, повернулся, улыбнулся и тихо проговорил:

— Всё хорошо, я рад за вас.

— Спасибо, — только и смогла ответить.

А что я могла ещё сказать? Он и так всё понял, и сейчас ему было не легче, чем мне. Наверное, даже тяжелее. Ведь он в каком-то роде потерял любимую. Лишился чувства, в которое верил намного дольше меня. Но передо мной был действительно король, принявший очередной удар судьбы с поистине королевским величием и выдержкой. Он даже на Марьянэ не гневался, во всяком случае, не выказывал никаких отрицательных эмоций в её адрес.

Айсек приобнял меня за талию, привлекая к себе, и я мгновенно забыла обо всём плохом. Я буду молить всех богов, чтобы они послали Альтаниру такое же счастье, какое есть теперь у меня, он этого достоин как никто. И пусть впереди еще много трудностей, противостояние воле императора и нелёгкий разговор с родителями, но теперь я позволила себе поверить, что всё будет хорошо!

ЭПИЛОГ

Я продрогла, жутко устала и проголодалась, но желания выходить из укрытия не было ни малейшего. Никогда не думала, что в нашем подвале так сыро и холодно. Теперь знаю…Но даже писклявое, длиннохвостое соседство и отсыревшая за ночь одежда не заставят меня выбраться наружу. Потому, что там будет намного хуже. И никто не сжалится, не предложит отдохнуть или поесть. Даже мама примкнула к стану моих истязателей и вот уже двое суток без устали и перерывов на сон изводит меня всевозможными нравоучениями, обвинениями и указаниями, что мне делать, как себя вести, когда шевелиться, а когда стоять смирно и не дышать. Ну ладно всё остальное, это я еще могу понять, но как я могу не дышать? И я бы, может, даже не была против, если бы ни одно большое НО — моё мнение вообще не учитывалось. Мне было запрещено не то что, выбирать, даже мнение высказывать. А всё потому, что я «глупая, несдержанная, безответственная, и вкус у меня плохой». Невольно всхлипнула от жалости к себе, распугав подбирающихся в очередной раз крыс. Грызуны с визгом бросились врассыпную. Хорошо им, никто не указывает, не читает нотаций, и даже не ругает за «вызывающий цвет волос». Это мама мою обновлённую шевелюру так обласкала, когда увидела впервые «во что я превратилась». Не обняла, не спросила, как у меня дела, а всплеснула руками и воскликнула «Какой позор. Такого вызывающего цвета волос в нашем роду еще не было». Хоть папа заступился, сказав, что изменение моего «окраса» является прямым свидетельством пробудившейся крови предков. Мамочка немного успокоилась, но сетовать на мою рыжину не перестала, хотя, если по справедливости, волосы у меня были и не рыжие вовсе, а двухцветные — половина прядей огненно-красная, половина золотистая. Но мамочке разве что докажешь? И даже прислуга её мнение поддерживала, шепча мне вслед «рыжая, как торговка бесстыжая». Они думали, что я не слышу, но с моими новыми способностями я теперь слышала гораздо больше, чем хотелось бы. Вот и сейчас до обострённого драконьего слуха донеслись голоса. Наверху, у парадной двери, назревал нешуточный скандал. Возмущённо сопел дворецкий, пытаясь закрыть дверь и не впустить незваных гостей, по паркету дробно стучали каблучки маминых туфелек, и настойчиво требовали встречи со мной мои подруги! Голоса Волнии и Дисконии я узнала сразу. А когда к ним присоединился и визгливый сопрано Матильды, я решительно встала с бочки, на которой просидела всю ночь, и направилась к выходу из подвала. Не к тому, который вёл к неприметной двери под лестницей (его я еще с вечера забаррикадировала, на всякий случай), а к выводящему на задний двор. Быстро обежала наш немаленький замок и устремилась к лестнице парадного входа, на которой толпились мои подруги, в количестве пяти возбуждённых особ. Помимо водных и Матильды присутствовали еще и Раникэ с Аэлирой.