Страница 11 из 13
И после того, как они провели несколько лет вместе и вкусили все радости, какие только могут вкусить муж и жена – а более красивую чету и более нежную любовь трудно было найти во всем мире, – Фортуна позавидовала их счастью и послала им врага, который, выслеживая молодую девушку, заметил, как она счастлива, хотя и ничего не знал об их браке. И он донес графу Жосбелену, что молодой человек, которому он так безгранично доверяет, слишком часто заходит в комнату его сестры, да притом еще в такие часы, когда туда не следует заходить мужчине. Сначала граф не придал значения его словам, до того он доверял и сестре, и этому юноше. Но предатель продолжал его донимать, твердя, что ему дорога честь их дома, и в конце концов стал так следить за молодыми людьми, что те, ничего не подозревая, попались с поличным. Однажды вечером сеньора Жосбелена предупредили, что юноша находится в спальне его сестры, и когда он тут же пошел туда, то застал обоих влюбленных в постели. Ярость графа была так велика, что он не в силах был вымолвить ни слова; схватив шпагу, он погнался за несчастным юношей, готовясь его убить. Но тот был очень ловок и, видя, что ему нельзя убежать через дверь, в одной рубашке выскочил через окно в сад. А несчастная сестра бросилась раздетая на колени и стала просить графа:
– Молю вас, сеньор, пощадите жизнь моего мужа, ибо мы с ним повенчались. И если вы этим оскорблены, то накажите только меня, потому что он согласился на это по моей просьбе.
Брат ее был вне себя от гнева, и вот что он ей ответил:
– Будь он даже сто тысяч раз твоим мужем, я накажу его, как негодяя слугу, который меня обманул.
И, сказав это, он подошел к окну и крикнул людям своим, чтобы они убили молодого человека, что те тут же и сделали на глазах у его жены. Когда несчастная поняла, что все мольбы напрасны и страшное дело свершилось, она, не помня себя от горя, обратилась к брату со следующими словами:
– Брат мой, у меня нет ни отца, ни матери, и я уже в таком возрасте, когда девушка имеет право выйти замуж по своей воле. И я выбрала себе в мужья того, кого, как вы не раз говорили сами, вы хотели бы видеть моим мужем. И за то, что я поступила именно так, как желали вы, хотя по закону могла поступить иначе, вы умертвили человека, которого сами любили больше всего на свете! Что же, раз мольбы мои были бессильны спасти его от смерти, я молю вас во имя вашей любви ко мне: убейте теперь и меня, чтобы я и в смерти стала спутницей того, кого могла бы иметь спутником в жизни. Если вы поступите так и дадите волю вашему жестокому и несправедливому гневу, вы успокоите и тело и душу той, кто не может жить без любимого.
Брата ее, несмотря на то что он был вне себя от гнева, охватила такая жалость к сестре, что, не дав ей никакого ответа, он отпустил ее. А когда он узнал, что юноша этот действительно обвенчался с его сестрой, и понял, что он наделал, он стал раскаиваться в своем поступке. И, боясь, как бы сестра не обратилась к правосудию или не стала мстить ему, он построил ей замок посреди леса и, заточив ее там, запретил кому бы то ни было говорить с нею.
Спустя некоторое время, чувствуя угрызения совести, он поехал навестить ее, чтобы примириться с нею и уговорить ее выйти замуж. Но она сказала, что, однажды испробовав его угощения, она второй раз уже не сядет за стол и надеется прожить жизнь так, чтобы ему не пришлось сделаться еще раз убийцей. Ибо она все равно никогда не простит ему жестокой расправы с ее возлюбленным. И добавила, что, хоть она и слаба и бессильна отомстить ему за причиненное ей горе, она надеется, что Всевышний – справедливый судия, который не оставляет никакое зло без возмездия, – воздаст ему за все. Поэтому остаток жизни своей она посвятит Господу и будет жить, удалившись от мира. Так она и сделала и жила отшельницей в воздержании и посте, так что, когда она умерла, все стали чтить ее как святую. А после ее смерти семью ее брата постигла беда: из шести сыновей все, кроме одного, умерли жестокой смертью, и в конце концов все состояние унаследовала дочь его Роландина, которой и пришлось жить потом заточенной в замке, построенном для ее тетки.
– Я молю Бога, благородные дамы, чтобы вы извлекли урок из этого примера и чтобы ни одна из вас не возымела желания выходить замуж без согласия тех, кого надлежит слушаться каждой девушке. Ведь брачный союз заключается на долгие годы, и не следует решать этот вопрос легкомысленно и без совета добрых друзей и родных. Тот, кто поступает так, может омрачить свою радость горем.
– Право же, – сказала Уазиль, – если бы даже не было ни Бога, ни закона, которые могли бы научить девушек разуму, достаточно одного этого примера – и они поймут, что надо считаться с мнением родных, а не стараться непременно выходить замуж по своей воле.
– А я думаю, – возразила Номерфида, – что, если женщина счастлива хоть один день в году, все остальное время она уже не почувствует себя несчастной. Ей выпала на долю радость – видеть и долго говорить с тем, кого она любила больше себя. К тому же насладилась и супружеской жизнью, не омраченной никакими угрызениями совести. А я считаю, что такое наслаждение заставляет забыть все горести.
– Вы хотите этим сказать, – возразил Сафредан, – что для женщины быть в постели со своим мужем – это высшее наслаждение, за которое она готова заплатить любым горем, даже тогда, когда это горе – смерть мужа, которого убивают у нее на глазах?
– Нет, этого я не хотела сказать, – ответила Номерфида, – насколько я знаю женщин, это не так; но только я считаю, что выходящее из ряда вон наслаждение – выйти замуж за человека, которого любишь больше всего на свете, – затмевает то привычное горе, каким является смерть.
– Да, – сказал Жебюрон, – если речь идет о смерти естественной; но эта смерть чересчур уж жестока, и мне кажется странным, что граф, который не был ни отцом, ни мужем этой женщины, а всего-навсего ее братом, мог решиться на такой жестокий поступок, тем более что сестра его была тогда уже совершеннолетней и имела право сама собою распорядиться.
– А мне так это ничуть не кажется странным, – возразил Иркан, – не стал же он убивать свою сестру, которую так любил и которая уже вышла из-под его власти, он убил молодого дворянина, которого воспитал, как сына, и любил, как брата. Он ведь осыпал его всевозможными благодеяниями, взял к себе на службу, помог ему разбогатеть, а тот вдруг захотел жениться на его сестре, о чем ему не следовало и думать.
– Во всяком случае, – сказала Номерфида, – не часто бывает, что женщина из такого знатного дома выходит по любви замуж за человека, который служит у нее в доме. И как ни необычна эта смерть, самый брак их не менее необычен именно тем, что все люди благоразумные против него, а на его стороне – счастье двух сердец, исполненных любви и душевного мира, ибо Бога эти люди ничем не прогневили. Что же до смерти, которую вы называете жестокой, то, по-моему, раз она все равно неизбежна, то чем быстрее она приходит, тем лучше, миновать ее все равно нельзя. По-моему, счастливы те, кто не задерживается в предместье и кто от земного счастья, которое для них и есть истинное блаженство, сразу переходит к блаженству вечному.
– А что же вы называете предместьем смерти? – спросил Симонто.
– Когда люди долго терзаются, – ответила Номерфида, – а также когда они долго болеют, когда люди так настрадаются телесно или духовно, что исполняются презрения к смерти и считают, что она слишком медлит своим приходом. Про таких-то людей я и говорю, что они уже вступают в предместье этого города и знают все гостиницы его, в которых они испытали вместо отдыха муки. Эта дама все равно рано или поздно похоронила бы мужа, так как он непременно бы умер, но гнев ее брата избавил ее от горя видеть любимого человека больным и несчастным. И, обратив все испытанные ею радости любви на служение Господу, она могла бы почитать себя счастливой.
– Вы, значит, позабыли о позоре, которым она покрыла себя, и об ее заточении? – спросила Лонгарина.