Страница 23 из 32
Каменные громады, всё теснее сжимающие улицу с обеих сторон, внезапно расступаются и "Волга" выносится на просторы Лубянской площади, расцвеченные круговертью машинных огней и лучами прожекторного света. На плечах и макушке бронзового Дзержинского, седого от снега, лепятся с полдесятка нахохленных птичьих шариков.
– …так ещё и трус патологический! Довёл страну до ручки и полной дезорганизации, а теперь, когда всё кругом на голову валится, решил ответственность на других переложить. Сначала МВД у него стало виновато, за Фергану с Сумгаитом, потом Рыжков за шахтёрские забастовки. Потом Минобороны проштрафилось, когда попыталось в Тбилиси порядок навести. А после так очко заиграло, что экстренный съезд в Кремле собрал. И объявил: поздравляю, товарищи депутаты! Отныне высшим органом власти в стране являетесь вы… Дурак-дурак, а хи-и-трый! Думал, что рулить будет, как прежде, в одиночку, а ответственность размажет по двум тысячам депутатских рыл. Думал, что они всё скушают безропотно и голоснут, как надо. А они – не скушали! Полезли на трибуну и доказали, что свистульки у них тоже имеются, да ещё позвонче мишиной. И объяснили заодно, что, если уж ответственностью делишься, тогда давай и властью делись…
" …а сейчас, уважаемые радиослушатели, минута рекламы. Кооператив "Компан интэрнэшнл" совместно с американской фирмой "Компьютертрэйд Интернэшнл" предлагает качественные американские компьютеры производства Тайвань. В продаже имеются комплекты пи-си-ай-ти-экс-ти с сопроцессором и двумя дисководами. Оплата – строго в эс-ка-вэ! Наши контактные телефоны…"
– …другой бы на его месте, был бы настоящий мужик, всесоюзную говорильню не устраивал бы. А собрал Политбюро и рубанул напрямую: каюсь, братцы! Напортачил. Готов нести всю полноту ответственности вплоть до трибунала. Но давайте вместе подумаем, как спасать страну… А наутро бы обратился к народу. Лично! Выступил бы по телевидению и объяснил, что намерен делать. Чётко, внятно, по пунктам. Границу на замок – раз. Цены заморозить – два. Все эти кооперативные лавочки и эс-пе, через которые госсобственность расхищают – прихлопнуть в двадцать четыре часа. Ввести на предприятиях и в организациях строжайшую дисциплину. Железной рукой задавить всю спекуляцию с уголовщиной… Что ещё… Цензуру вернуть, чтобы наша славная интеллигенция перестала охаивать государство за его же собственный счёт. И народ бы такие действия поддержал! Потому что увидел бы, что в стране имеется власть, а не подпевка американская…
От площади, сквозь ущелья Большой Лубянки – прямиком к Бульварному кольцу, ажурному от оград, деревьев и троллейбусных проводов. Дама вминает сигарету в пепельницу:
– А каким вы представляете своё будущее, Алёша? Если не секрет?
– Своё?
– Именно. Хотя бы ближайшее.
– Своё ближайшее будущее я представляю нормальным.
– А точнее?
– Ну, как… Закончить институт. Жениться.
– А вам не приходит в голову, милый мальчик, что пока вы мечтаете и строите жизненные планы, вас уже десять раз предали и продали? Вас и страну, в которой вы родились?
Крылов пожимает плечами.
– Я так не считаю.
– В самом деле?
Они сворачивают на Рождественский бульвар и, проехав по нему полквартала, вползают в какой-то внутренний двор, украшенный двумя растресканными лепными вазами. Между вазами протянута бельевая верёвка, на которой болтается большой кусок ковролина. Рядом стоит румяная девушка в джинсах и широком свитере до колен и энергично молотит по ковролину разлапистым веником. Веник трещит, пощёлкивает и время от времени от него отскакивают тонкие сухие веточки. Чуть дальше, под торчащим из сугроба фонарём, пристроена детская коляска с поднятым верхом. Крылову хочется ткнуть пальцем в сторону девушки и заявить снисходительно: "Так вот же оно, моё будущее! Видите? Такое же юное, румяное и несокрушимое!", но дама уже выбирается наружу, хлопнув дверью.
Он заносит коробку в лифт – старинный, узкий, с деревянными стенками и окошком, забранным железной сеткой. Дама втискивается в кабину вместе с ним. Лифт дёргается и нехотя ползёт вверх. Тут-тук, скрип-скрип. В окошке медленно возникают и исчезают лестничные пролёты, перемежаемые слоями тёмно-красной кирпичной кладки.
Крылов вздыхает.
– Простите, а сколько лет вы ждали открытку на телевизор? Если не секрет?
– Недели три.
– Так быстро?!
– Вениамин его через "Военторг" оформлял, как бывший сотрудник Генштаба. У них там свои фонды и своя очередь.
– А можно ещё один деликатный вопрос?
– Пожалуйста.
– Я сейчас с родителями разъезжаюсь, из трёхкомнатной квартиры на Новокузнецкой. Сто метров общая, потолки три с половиной. Вы не в курсе: может, кто-то из ваших знакомых хотел бы съехаться?
– Абсолютно не в курсе.
Кабина доезжает до последнего этажа и встаёт. Дама выходит на лестничную клетку и долго звенит ключами перед массивной кожаной дверью. Дверь, наконец, распахивается, из неё выскакивает тёмно-рыжий спаниель. Он бросается к хозяйке и юлит всем телом, визжа от радости.
– Погоди, Данюша. Погоди, солнышко. Дай мамочке войти… Вы его в прихожей поставьте, а уж дальше мы сами… Да-да, вот так. Огромное спасибо.
Крылов спускается во двор, к ожидающему рядом с "Волгой" мужчине:
– Вы знаете, я пешком пройдусь.
– Как прикажете…
Девушки с ковролином во дворе уже нет. Только на снегу между вазами темнеет овальное пятно, напоминающее облако.
Глава 14. Сурен, химера, папа Карло
"Фиг вам – границу на замок! Фиг вам – границу на замок!…"
Весело распевая про себя эту фразочку, Крылов доходит до угла Печатникова переулка и сворачивает на Сретенку, как всегда плотно забитую машинами. Вдоль узких тротуаров, утоптанных до скользоты, оживлённо снуёт вечерний люд, на ходу балансируя сумками и портфелями. Возле булочной на противоположной стороне разгружается хлебный фургон. Крылов перебегает улицу и встаёт в хвост очереди, вытянувшейся к магазинным дверям. Очередь движется споро и уже минут через двадцать он вновь оказывается на воздухе, прижимая к груди буханку чёрного – круглую и горячую.
"Ур-ра, Шишкин! Отвальная нам практически обеспечена! Зажарим кабачок с патиссоном, настрогаем туда скумбрии с плавленым сыром – и навернём этот хлебушек так, что… Хотя, конечно, возможен и более изысканный вариант. К которому, если честно, я склоняюсь больше. А именно: дотопать до вон того кооперативного магазина с издевательским названием "Дары природы" и по грабительским антинародным ценам разжиться там нормальной картошкой – не мороженной и не скукоженной. И вот тогда, Шишкин, мы точно будем – на коне! Поскольку лучшего специалиста по жарке картошки, чем я, в столице нашей советской Родины просто не сыскать…"
В "Дарах природы" народу также – битком. В центре зала возвышается громоздкий агрегат с железным раструбом. Рядом с ним на табурете восседает грузная продавщица в телогрейке. Она дожидается, когда очередной покупатель приставляет к раструбу сумку, и бесстрастно дёргает за рычаг. Каждое дерганье сопровождается душераздирающим металлическим скрипом и глухим стуком сыплющихся клубней. Долговязый мужчина в роговых очках, чья сумка как раз в эту минуту наполняется картошкой, вдруг поджимает губы:
– Слушайте, а почему она вся в земле? Что это за порядки такие, в конце-то концов? Мало того, что торгуете втридорога, так ещё и землю сыплете! Жульё!
Продавщица молча сползает со своего места и под недовольное гудение очереди отправляется в подсобку. Через минуту она возникает вновь, но уже в сопровождении директрисы – коренастой блондинки с сильно подведёнными глазами и внушительным бюстом, обтянутым ярко-красным свитером. Директриса воинственно встаёт посреди зала:
– Так, товарищи! Па-прашу внимания!
И, выждав паузу, продолжает:
– Весь картофель мы получаем из экспериментальных фермерских хозяйств. Люди там трудятся в неимоверно тяжёлых условиях, практически вручную. Да! У них нет возможности вылизывать каждый клубень. И у нас такой возможности нет. Но! Вы посмотрите, товарищи, какая это картошечка! Вы посмотрите только! Ведь с государственной не сравнить! Крупная, белая, без нитратов. Вы её помоете, почистите и скушаете с удовольствием. А государственную помоете, почистите и выкинете всю… Так, мужчина, а теперь – с вами. Претензии можете предъявлять. И жалобы пишите – хоть обпишитесь. Но хамить – не имеете права! Ясно вам? А то распоясался, ишшшь! "Жульё!" Да сам ты жульё! Вот такие очкастые всё и тащат с прилавка, когда продавцы отвлекаются… Сколько там у него по чеку, Валь? Шесть шестьдесят? Верни ему семь, пусть подавится…