Конечная остановка

— Она-то точно спит, — заулыбалась японка и тоже взяла еду. — Мы ночью долго разговаривали. Вы так красиво танцевали вчера, просто замечательно! А Шурик сказал, что не хочет танцевать, но мы поели мороженого, вернее, я поела.

Мику снова оживилась. Она была похожа на старые заводные игрушки, стоит лишь немного повернуть ключик, и японка приходила в «движение». За последнее время я научился не слушать её и отключать мозг.

Сегодня подавали гречку и две сосиски с металлическим привкусом, в стакане плескался холодный не особо сладкий морс, рядом с ним лежал слегка зачерствевший кусок чёрного хлеба. Если то, что говорила Славя про это Заречное, правда, то еда там должна быть порядком вкуснее.

Прошло уже много времени, но столовая всё ещё была полупустой. Никого из знакомых я не видел. Но стоило мне вспомнить о знакомых, как в дверь вошла Лена: взгляд был затуманен, волосы расчёсаны плохо.

— Как настроение? — Выдвигая стул, спросил я.

— Нормально, — она устало плюхнулась за стол и начала лениво елозить вилкой по тарелке.

— Что-то незаметно, — я сел рядом. — Ты давай бодрись, сегодня долго идти будем.

— Куда? — Лена подняла на меня вопросительный взгляд.

— В поход.

— Опять?! — Она обречённо начала скатываться со стула. — Давай не пойдём?

— Иди и скажи это Ольге Дмитриевне, — махнул я в сторону площади.

— Да бросьте, ребята, — в разговор вернулась Мику. — Будет весело.

— Скучно уж точно не будет, — я печально усмехнулся. — Главное — по оврагам не лазать больше.

— Не напоминай, — Лена начала быстро поглощать гречку.

Дальше обедали молча, даже Мику молчала. Возможно, она и хотела что-то сказать, но никак не решалась разбавить повисшую тишину. Лена доела свою порцию и грустно смотрела на пустую грязную тарелку:

— Что, все идут? — Подала она голос.

— Даже больше, — со вздохом ответил я. — Твой отец тоже с нами.

— Ох, — девочка помрачнела ещё больше.

Понемногу пионерия начинала приходить в себя — всё ещё вялая, сонная, но уже изрядно проголодавшаяся. Столовая была оккупирована бледными подростками. Судя по всему, практически никто из них не стал спать после танцев.

Мы вышли из столовой лишь после того, как смогли заставить разговорившуюся Мику замолчать и спокойно доесть успевший остыть завтрак. Улица была всё так же пустой, но теперь все засели в столовой и навряд ли выйдут оттуда в скором времени.

На площади уже начали появляться знакомые лица: Алиса, гоняющаяся за Ульяной, пытается отобрать у неё плитку шоколада; Женя, Шурик и Электроник беседовали о чём-то возле рюкзаков; Славя и Ольга Дмитриевна разглядывали карту.

Единственным, кого я не сразу заметил, был отец Лены. Мужчина стоял в тени деревьев и хмурым взглядом осматривал наш отряд. Взор его упал на меня, но в этот раз он воздержался от подколов, лишь слегка качнув головой, подошёл к Ольге Дмитриевне.

Мику прилипла к Шурику и забалтывала его до смерти. Мы с Леной стояли посреди всего этого сборища и, кажется, были единственными, кто не понимал, что делать.

Через пару минут, вожатая построила всех в шеренгу и начала свой бессмысленный инструктаж. Я не понимал смысла этого ритуала, все и так прекрасно знали, как себя вести, а те, кто не знал, всё равно не будут соблюдать все правила.

— Напоминаю! — Девушка пригрозила нам пальцем. — Ни шагу от походного лагеря без разрешения, не отрывайтесь от отряда и во время движения, всегда будьте на виду.

Слушал её мало кто. Алиса продолжала попытки отнять шоколад у Ульянки, Электроник и Женя ворковали в самом конце строя, Мику с Шуриком любовались природой. Одна лишь Славя была во внимании и полной собранности с мыслями. Лена стояла в полусне, покачивалась из стороны в сторону и едва ли слушала инструктаж. Похоже, ночью она действительно не спала, но болтливость Мику не являлась тому причиной — это что-то другое, что-то, что сильно волнует девочку.

— …И самое главное… — Ольга Дмитриевна заканчивала монолог. — Никакого алкоголя, никакого спирта. Ясно, Двачевская?

— Чего сразу я?! — Алиса запротестовала. — Будто я таскаю водку в походы!

— Допустим, и не таскаешь, — грозно ответила ей вожатая. — Но вот пить её горазда у нас только ты!

— Да, конечно! Чуть что, так сразу Алиса, — фыркнула девочка.

Будто из воздуха, появился Коршаков. Он долго молчал, всматривался в лица пионеров, сверлил каждого взглядом, оценивал коэффициент опасности. В конце он изрёк своим хриплым басом:

— С сегодняшнего дня… — начал мужчина. — Я буду внимательно следить за каждым из вас, проверять ваши вещи, контролировать каждый шаг. Знаю, такое вам не по нраву — вы взрослые и самостоятельные. Но после прошлого инцидента я не могу позволить себе халатности по отношению к вам. Надеюсь на понимание.

Все внимательно наблюдали за его движениями, за каждым взмахом руки, сгибанием пальцев. На самом деле, когда Коршаков был серьёзен и входил в профессиональный образ, он становился по-настоящему пугающим, взгляд его карих глубоко посаженных глаз сковывал и перечить ему не хотелось.

— Спасибо вам, Александр Евгеньевич, — радостно подскочила к нему Ольга Дмитриевна. — Вы нам очень помогаете, и мы все вам благодарны.

— Это мы ещё поглядим, — он поправил свою фуражку и устремил свой взгляд к воротам.

Отряд засуетился, и уже совсем скоро мы не спеша двинулись к выходу из лагеря. Во второй раз я покидаю его, но если раньше я только и ждал момента, когда мне удастся сбежать отсюда, то сейчас, сейчас мне совершенно не хотелось выходить за его ворота.

Радости у ребят не было предела: они перешёптывались, смеялись, ликовали. Из общей картины веселья выбивалась лишь Алиса. Она не прыгала от радости, не шутила, а лениво перебирала ногами и скучающим взглядом осматривала окрестности. В точности, как и в прошлый раз.

Ульянка носилась вокруг подруги и пыталась вернуть отобранную сладость, но попытки её оказались тщетны. Двачевская была в разы выше и потому ей даже не нужно как-то ухищряться, чтобы спрятать шоколад.

— Отдай! — Кричала Ульяна. — Моё! Я его нашла!

— Не нашла, а украла, — злорадствовала Алиса. — Я вершу правосудие.

— Если ты не отдашь, — девчонка хитро прищурила глаза. — Я всем расскажу, что у тебя под подушкой лежит!

Такая угроза подействовала на Алису. Она опасливо оглянулась на меня и всучила Ульянке обкусанную шоколадку.

— Только попробуй, — прорычала Двачевская. — Проболтаешься — до конца смены сесть не сможешь.

— Ой-ой, — набив рот, покривлялась Ульяна. — Страшно-то как.

Лена шла молча, смотрела себе под ноги и была погружена в свои мысли. За всё время, которое мы шли, она ни разу на меня не посмотрела, от этого мне становилось не по себе.

«Возможно, она всё ещё беспокоится из-за этих дневников, — я нащупал вторую книгу под рубашкой. — Но я не могу всё бросить — это мой единственный шанс».

Вспомнив о дневниках, я бросил взгляд в сторону Коршакова. Мужчина шёл на расстоянии от отряда. То и дело пропадал из поля зрения, теряясь между крон деревьев и листьев кустарников. Он был напряжён, внимателен и осторожен, оценивал взглядом каждого члена похода. Кажется, он готов ко всему. В такие моменты понимаешь, почему в СССР так боялись КГБ. Это не толстопузые милиционеры, которые и пары метров пробежать не могут, а натренированные бойцы, способные скрываться от чужих глаз, буквально читающие мысли других людей.

Чекист в очередной раз направил на меня свой взор: неодобрительный, недоверчивый и прожигающий. Он догадывался, что я что-то скрываю, но не мог знать этого наверняка, да и Лену он любил сильнее всего в жизни, потому не мог действовать против меня открыто.

Солнце уже стояло в зените. Мы медленно, но верно приближались к месту нашей прошлой стоянки, слишком уж хорошо я запомнил эти места.

***

Вот мы и тут. Как же всё-таки странна вся эта ситуация. Вновь вернуться сюда после произошедшего. Река, поляна, тёмный непроглядный лес, где-то там тот судьбоносный овраг. Интересно, должен ли я что-то чувствовать?