Золото красных

Ребров толкнул дверь приемной предправления. Марь Пална листала каталог "Квелле" в разделе постельное белье. Ребров указал на дверь Мастодонта:

- У себя?

Марь Пална кивнула, поманила Реброва, ткнула носом в дивной красоты белье:

- Нравится? Представляешь, ты и я возлежим? - и без перехода, колко: - С чем идешь? - Ребров выдержал вспарывающий взгляд Марь Палны, смолчал, даже игриво сверкнул глазами. Секретарша захлопнула каталог, вертикальные морщины залегли над переносицей. Марь Палну определенно и жестоко терзало нечто, женщина провела ладонью по лицу сверху вниз, будто погружая себя в гипнотический сон или сообщая способности ясновидения и тихо, как заклинание, произнесла:

- Кто же за тобой стоит, Ребров?

Ребров погладил ухоженную лапку Марь Палны и проникновенно, пытаясь повторить томные, бахчисарайские интонации секретарши, пообещал, неожиданно для себя перейдя на ты:

- Будешь себя хорошо вести, непременно расскажу!

Марь Пална на миг споткнулась о фамильярность, но тут же вошла в игру и сценическим шепотом наделавшей кучу ошибок Офелии парировала:

- Буду ждать!.. - Нажала клавишу селектора и, будто не женщина, только что сидевшая перед Ребровым и не голосом, а потоком скрипучих фонем, более приличествующих искусственному синтезатору речи, вопросила:

- К вам Ребров. Можно?..

Последовал кивок, бесстрастностью сделавший бы честь и сфинксу. Ребров переступил порог кабинета предправления.

- Садись! - не здороваясь, приказал Мастодонт.

Удивительный хамский шик, панибратство, доведенное до изящества что ли... этакие отцы-уравнители, если не в благах, то в хамстве... мол, у меня чуть больше, у тебя чуть меньше, но... оба мы хамы и это братство нерасторжимо и вечно.

- С чем пришел? - Совмещая в голосе любовь отца, радение за державу монарха и решимость палача, осведомился Мастодонт.

Ребров не знал как начать, попробовал так:

- Это не по службе, это...

- По дружбе, - огрел Мастодонт сам, и помог, вмиг прикинув: а вдруг, нечаянно, загасил порыв доносительства? - Давай... не тушуйся!

Ребров подбирал слова, желая найти нужную смысловую тональность, вызывающую доверие, рождающую желание помочь.

- Видите ли, Тихон Степаныч... случилось так... поймите меня правильно... всего лишь тягостный эпизод...

- Господи! - Хмыкнул предправления. - До чего ж образование да интеллигентность доводят нормального человека. Косноязычие! Форменное! Длинноты... Время теряется прорва. Меня, было дело, один писатель-пьяница, тупица редкая, хоть и герой, поучал за стопарем... в нашей богадельне в Сочи... любую толковую, складную историю надо начинать с однажды... дальше само покатится. Давай! Помогаю! Однажды...

До чего чудовищный персонаж, думал Ребров, нами управляют мало что лентяи, неучи, казнокрады... еще и пошляки, но поддержкой воспользовался: - ...Я сидел в кафе с Чугуновым за день до его отлета в Цюрих... говорили ни о чем... и вдруг, уже уходя, он открылся: "если не увидимся больше... если начнут шептать про больное сердце... не верьте!" И ушел. И вот теперь его нет...

Мастодонт терпеливо изучал Реброва, в глазах банкирского пахана злоба сменялась недоумением, а растерянность желанием понять: грозит ли что лично предправления, если считать, что Ребров сказал правду? Или Реброва кто заслал, чтобы раскачать Черкащенко, выбить из седла... Вдруг на откровенность потянет... и выболтает лишнее? Или Ребров, по дурости, заключил с кем пари, будто зачнет морочить голову начальнику, а тот не сообразит и даже подыграет? Вариантов ребровской миссии, даже при беглом знакомстве, оказывалось немало. Мастодонт мог отбрить враз, срезать, как одуванчик косой, но... какой прок? Замкнется ходок, и потом молотом не вышибешь, с какой нуждой заглянул к начальнику... на огонек. Раз пришел, значит припекло, ему ли не знать, без повода не только в кабинет, на глаза почитают за благо лишний раз не показываться. Значит, не стоит спешить, надо, медленно выбирая леску, подтягивать к берегу, чтоб крючок залезал в мякоть глубже и глубже.

- Ишь ты... - медленно отыграв первый такт кабинетной симфонии Мастодонт, перешел ко второму, - дела... - и тут же к третьему, важному для мелодии. - Ты сам-то что об этом всем думаешь? - Здесь композитор мог передохнуть, перегруппировать инструменты, а заодно насладиться муками творчества начинающего творца.

Ребров отогрелся вроде бы человеческим участием слушателя, приободрился:

- Думаю, что если человек такое говорит, а через день умирает... причем, именно от сердца... думаю такой человек знает что говорит...

- Знал, - не без участия поправил Мастодонт. - Если бы его спросить... - замолчал, спохватился, что вступил хоть и осторожно, но раньше времени, не получив еще в достатке предварительных соображений зачинщика разговора. Вдруг мелькнуло... все проще простого, как чаще всего случается в жизни... ляпнул Чугунов случайно, ни о чем таком не думая и попал, пришла беда, а тут ломай теперь голову!.. и, не удержавшись, Мастодонт проиграл слушателю последнюю мысль.

- Вдруг все проще простого... в жизни так сплошь и рядом... сказанул человек, ничего не имея ввиду, так просто... и попал в точку, а тут беда... и все начинают искать тайный смысл в его словах. А смысла тайного нет! Умер Чугунов... скажи спасибо, в роскошном номере не последнего в Европе отеля, а не в больнице N_3724/5бис... шампанское, сказывали, пил, смотрел на красивую мебель, посуду, а не пялился в подол замухрыченной няньки, что судно тащит, расплескивая по сторонам... не на развалюхе никелированной в палате на шестидесятерых почил... я бы сам так желал, если б выбор представился...

Ребров выслушал внимательно: Мастодонт мог и сплести собственноручно эту сеть для Чугунова, а мог и не знать ничегошеньки... а мог сам не плести, но быть в курсе и молчать, немо пособничая... Чего я добиваюсь? Реброва будто подслушал Мастодонт, спросил ласково:

- А ты чего, собственно, хочешь?

- Просто хотел рассказать... не для чего-то именно... вдруг вам пригодится, и потом, жалко человека...

- Молодец, что пришел, - ободрил Мастодонт, ювелирно приучая к доносительству, и, как опытный дрессировщик, тут же извлек из рукава "кусок сахара". - Надо послать тебя на выезд... язык у тебя есть... анкета, вроде, подходящая... говорят, - усмехнулся, - правдолюбством увлекаешься, но это проходит к зрелым годам, как тяга к танцам или... подумал, - к пению под гитару. Иди! Мне работать надо... Машку!.. Осекся. - Марь Палну пришли!

В офисе совбанка Пашка Цулко приблизился к аккуратной девушке у компьютера, постоял, любуясь буковками, бегущими по зеленоватому экрану монитора, похвалил белозубо:

- Гут!

Швейцарка улыбнулась.

Пашка завалился в кабинет Холина, без спроса взял бутылку, налил себе, спросил:

- Будешь?

Холин кивнул, в последнее время он кивал все чаще, и Цулко, как каждый крепко пьющий, вольно или невольно стремился сбить трезвенника с пути истинного и тем показать себе, что собственный порок вовсе не порок, а так... человеческая слабость. Мужчины выпили.

- Что он тебе сказал?

- Чтоб через три дня дал ответ. - Холин машинально возил стакан, размазывая влажную тропку по столу.

- Значит, сорок процентов на двоих? - Цулко похоже прикидывал, во что же выльется такая цифра. Холин кивнул. Пашка деловито уточнял. - Сколько ж из этих сорока тебе, сколько мне?

- Мне тридцать Мадзони сразу предложил, я про тебя ввернул, он накинул еще десять.

- Выходит ты в три раза дороже, чем я, ценишься? - не утерпел Пашка.

- Ладно, наливай, - проявил неожиданное влаголюбие Холин, - мне двадцать пять, тебе пятнадцать и... забудем.

Пашка удовлетворился, понял, что возвернул себе законные пять процентов и вдруг припечатал:

- И все это ты предлагаешь мне? - Пашка решил раскрыться. - Офицеру безопасности?!

- Ты что, тронулся! - Вскипел Холин.

- Я-то нет... а вот вы, бывший товарищ Холин...