Страница 12 из 15
- Георгий Викторович, - начала торопливо объяснять "завуч", - это по теме школьной поисковой экспедиции...
- Понятно, - прервал он и окинул меня цепким оценивающим взглядом.
Дверь за моей спиной распахнулась, и кто-то произнес запыхавшимся голосом:
- Товарищ Минцев, к аппарату! Москва, вторая линия...
Чернявый мгновенно посерьезнел и стремительно, точно крупная хищная рыба, проскользнул мимо меня.
- Закончилось? - уточнил я у Светланы Викторовны.
- Ага, - кивнула та, быстро разглядывая себя в извлеченном невесть откуда карманном зеркальце. Увиденным, судя по всему, осталась довольна - стрельнула сама себе глазами, чуть взбила челку и выжидающе уставилась на дверь.
Та, словно только того и дожидаясь, открылась. Светлана Витальевна чуть заметно посмурнела: вошедший был светловолос. Я узнал одного из курильщиков.
- Добрый день, Андрей, - кивнул он мне и мягко пожал руку, - садитесь. Чайком угостите? - повернулся он к девушке.
Дверь опять распахнулась, и в нее, не заходя в комнату, засунулся Минцев:
- Витольд: все, я полетел докладывать. Работайте строго по планам. Светик - целую ручки, с меня - театр.
- Ловлю на слове, - зарозовелась та.
Он, посерьезнев, посмотрел на нее длинным взглядом, словно запоминая покрепче, потом дверь закрылась.
- Поговорим? - повернулся ко мне Витольд.
- Светлана Витальевна сообщила мне цель беседы. Это не помешает?
Он тонко улыбнулся:
- Это я приказал так сделать. А ты уверен в себе, раз сказал об этом, верно?
- Вам, барин, виднее, - дурашливо ухмыльнулся я.
На лицо психолога наползло озабоченное выражение.
"Ну, а кому сейчас легко..." - подумал я без всякого сочувствия, - "меня бы кто пожалел".
Тот же день, позже
Из Большого Дома я вывалился часа через три - совершенно очумелый, словно все это время меня без перерыва крутило и полоскало в баке стиральной машины. Мне было уже глубоко безразлично к каким выводам придет мозгокрут Конторы. Не будет поисковой экспедиции - и ладно... Найду другие идеи. Размышлять об этом не было ни малейших сил. Хотелось расслабиться и бездумно брести куда глаза глядят. Пусть мелкий дождик холодит разгоряченный лоб, пусть привычно хлюпает под ногами, а в голове не шелохнется ни одной мысли.
Но, оказалось, не судьба...
- Андрей? - окликнули меня, когда я спускался по гранитным ступеням Большого Дома.
Я повернулся. То был Гагарин: в кепке, кургузом плаще, с авоськой в руках.
- Привет, - отозвался я с ленцой. Мысли мои были еще не здесь.
- Какими судьбами? - растерянно спросил он, переводя взгляд с меня на монументальные двери за моей спиной и обратно.
- К бате заходил... - безразлично щурясь в моросящее небо ответил я. - А ты? Ах, да, ты же тут рядом живешь, на Моховой.
- Откуда знаешь? - вскинулся он.
- П-ффф... - выдохнул я протяжно, - я мог бы сказать, что нашел в телефонном справочнике. Но ведь там ничего не сказано про Глуздева Ивана Венеровича, 1953 года рождения, беспартийного, незаконченное высшее. Верно?
Он ошарашенно помолчал, потом на лице его проступило опасливое уважение:
- Ну, ты даешь!
- А ты как думал? - я взглянул на него со значением, - все контакты проверяются. Это - азы. Ты куда?
Он качнул рукой в сторону перекрестка, и молочные бутылки в сетке жалобно звякнули.
- Тогда пошли, - я двинулся в сторону Невского, Ваня пристроился слева.
- Слушай, а хорошо, что встретились, - оживился я, - звонить теперь не придется. Духи завтра нужны, сделаешь?
- Франция? - Гагарин моментально приобрел деловой вид.
- Нет, - покачал я головой, - две "Пани Валевска" и "Рижская сирень".
- Полтос, - с готовностью откликнулся он.
- Ну, ты жучара... Две цены!
Гагарин с философским видом пожал плечами и промолчал.
- На Техноложку привезешь? - подумав, уточнил я. - Завтра, к полчетвертого?
Он охотно согласился. На том наши пути разошлись. Я оставил за спиной повеселевшего Ваню и двинулся в сторону Невского.
Слегка моросил дождь, мелкий и пока скорее приятный. Порой вдоль проспекта пролетал ветер и мягко толкал в спину. Я шел, глубоко засунув руки в карманы. Думать о подслушанной в туалете фразе не было сил. Переосмысливать появление "завуча" в школе - тоже. Я с готовностью впал в спасительное отупение, отложив все на потом.
Спустя какое-то время ко мне стали возвращаться простые животные желания. Сначала промокли ботинки, и захотелось в тепло. Следом пришел голод, и я сообразил, что еще не обедал. Я заозирался, соображая. Справа обнаружился цирк, и можно было вернуться на Литейный, за наваристым харчо из баранины, но почему-то остро захотелось чего-нибудь низменного, под стать настроению - например, жареных пирожков с мясом и горячего куриного бульона. И я зашагал к кафе "Минутка".
Решение оказалось верным. После второго стакана наваристого бульона ко мне вернулась ясность мысли, а с ней и холодок в груди. Слишком нехорошая складывалась картина, и сочный беляш я дожевывал без всякого удовольствия.
Собственно, гипотез у меня было ровно три.
Первая - совпадение. Ну, могут же сотрудники КГБ заинтересоваться китайскими иероглифами не в связи со мной, ведь так?
Но, к сожалению, я не в том положении, чтобы верить в сказки.
Вторая - я случайно попал в эпицентр. Эта группа ищет именно меня. Не знаю, как они вышли на иероглифы, но они явно знают обо мне намного больше, чем я был готов предположить ранее в самых своих тревожных думах.
Вот как?! Как КГБ могло выйти на эту информацию? Неужели кто-то в Вашингтоне слил меня?! Или наблюдатели заметили иероглиф на трубе напротив квартиры Синтиции? Но тогда бы они изучали этот вопрос не год спустя...
Страшней всего была третья гипотеза. Обдумывать ее не хотелось, но и не думать не получалось: быть может, Комитет уже вычислил меня и теперь изучает, подбирая подходы? Отсюда сегодняшняя беседа с психологом, отсюда и умышленная оговорка про иероглифы - посмотреть, задергаюсь ли я после этого.
Я глухо застонал, представив последствия. Это будет провал, полный и безусловный провал миссии. Даже года не продержался... Значит, лох я чилийский. Да и не то страшно, что лох, переживу. Обидно, но не страшно. А вот страна... Человечество... Вот за это мне было действительно страшно, до потемнения в глазах.
Если я угожу в клетку, то советские руководители не смогут использовать выжимаемую из меня информацию с толком. Их личный опыт военных лет формирует совершенно иную карту угроз, с доминированием в ней внешних сил. Это устоявшееся мировоззрение находит свое ежедневное подтверждение в жесткой а, порой, и жестокой борьбе двух блоков. Губительные же внутренние дисбалансы нашей системы сейчас лишь вызревают под покровом благополучия и привычной лакировки, не став пока ни опасными, ни особо тревожными.
"У меня не хватит аргументов, чтобы провести их через катарсис. Не поверят..." - с тоской понял я, - "весь их жизненный опыт будет против".
Лишь одно соображение удерживало меня от полного и безоговорочного отчаянья - карманное зеркальце в руках Чернобурки. Если оперативница работает по мне, то сценка флирта с чернявым была лишней. В сценарии не может быть столь ненужных наворотов.
"Не верю!" - решил я, поднимаясь из-за стола, и повторил, пытаясь убедить самого себя: - "Не верю..."
Отогревшийся и сытый, я вышел на Невский и испытующе посмотрел вверх. Небо притворилось уставшим от дождя: просветлело и пошло разрывами. Я решил поверить ему и прогуляться до дома пешком.
Мысли мои были нерадостны: помимо подслушанного в туалете меня тревожил тот самый "губастый", что искал контакта со мной через Гагарина.
"Ладно", - размышлял я, - "предположим самое худшее - он действительно из ЦРУ. Надо посерфить по их оперативникам - там, среди свободно владеющих русским, не может быть слишком много гомиков. Практически наверняка это будет мимо, но зато я успокоюсь. Да и сегодняшних людей из Большого Дома тоже надо пробить. Как там...", - я поморщился, припоминая, - "Минцев Георгий Викторович и психолог Витольд".