Страница 3 из 6
Когда изрядно выпили, вдруг поднялась Тамарка и приказала всем: «Все, хватит пить! Давайте растрясемся! А то накачаетесь опять, как тогда, на яхте, на Клязьминском…капитан, давай, заводи музыку!»
– Помолчи, боцман, – попробовал протестовать кто-то из гостей – мы еще посидим, а ты сама танцуй.
– Это кто боцман?! Я – боцман? Ты, вообще, юнга сопливый, помалкивай. Это вот он боцман – она ткнула пальцем в Савву.
– Ишь, какая царица Тамара нашлась! – огрызнулся тот.
– Да, представь, царица! А на яхте я старпом! Капитан сегодня именинник, так что командую парадом я! Заводи – танцуем.
Как только Дима завел музыку, Тамара подошла к столу и поманила меня пальцем (я сидел у стены, посередине стола): «Ну-ка, юноша, вставайте, станцуем»
Я нехотя поднялся и стал выбираться из-за стола. Мужики глядели на меня сочувственно: Тамара была одета вызывающе, короткая юбка, толстые как у молодого слоненка ножки с мощными коленками. Она отвела меня подальше от стола, взяла меня за плечо, я ее за талию и мы начали…
– Сколько вам лет, юноша? – спросила она без всякого стеснения.
– Сорок два.
– О, в самом соку мужчина! Почему раньше не появлялись у нас, на наших сходках?
– Да, я… мы с Олегом познакомились совсем недавно – я смутился.
– Ну, ничего! У нас тут весело! – сказала она и добавила через минуту – А можно устроить и тихую встречу. Где-нибудь в кафе вечерочком, выпить, поболтать, потом придумаем еще что-нибудь…
Я был ошарашен таким натиском и не сразу нашелся с ответом.
– Да, я знаете ли, не против, вот только боюсь, что у моей жены на этот счет совсем другое мнение.
– Да, ну? Га-га-га! – она громко, развязно расхохоталась. Олег внимательно посмотрел на нас и погрозил ей пальцем: « Не приставай к человеку!»
– Да, не съем я его, не съем!… ну, ладно, я вас сегодня помилую! На вашу жену мне наплевать, но я сегодня добрая. И великодушная, как царица. Царица Тамара! Гуляйте на свободе… пока…
Когда перестал звучать очередной бравый и быстрый трек, я попросил: «Дима, а нет чего-нибудь по спокойнее». – «Да, есть… вот этот диск, тут хиты 80-х, и то, что раньше. Все лучшие хиты!»
Я сразу же подошел к Лене, встал у ее стула и попросил , а глазами умолял: «Давайте потанцуем немножко». Она молча встала, вышла из за стола, прошла со мной в свободный угол комнаты. Я осторожно привлек ее к себе – ее рука легла мне на плечо, но голову она так и не подняла, на меня не смотрела. Мы медленно двигались с ней – я все пытался поймать ее взгляд, но безуспешно. Когда мелодия кончилась, она хотела было пойти на свое место, но тут поплыли звуки – такие прекрасные, печальные, нежные – это был «Маленький цветок». – «Лена, давайте еще потанцуем, такая прекрасная музыка» − «Правда, вам тоже нравится?» − «Да, разве эта музыка может не нравится?» − «И я ее люблю больше всего!» − наконец-то она посмотрела на меня. И мы поплыли с ней, согласно, как одно послушное музыке тело. И, словно это было какое-то колдовство, наваждение, все пропало вокруг: стол, стулья, мешавшие нам, лица, голоса, вся эта комната с нелепо цветущими на светло фиолетовых обоях темно синими цветами. Исчезло все, кроме этой томительно щемящей музыки и ее глаз, затаенной тихой грусти в них, в самой глубине. Потом мы танцевали еще какой-то медленный фокстрот, и еще один, я просил ее еще потанцевать – мне так не хотелось прерывать волшебство нашей близости…
Вдруг я заметил, что она смотрит куда-то. Я тоже посмотрел туда, по направлению ее взгляда. Дима беспокойно взглянул на нас один раз, потом другой. Она сразу заторопилась домой.
– Вся, хватит, мне пора уходить.
– Но почему, еще совсем не поздно.
– Нет, нет! Скоро придет Женька, мне надо его кормить.
– Но, Лена…
– Нет, нет, не спорьте!
– Ну, может быть, я провожу вас?
– Нет – отрезала она – тут рядом, недалеко. Когда сносили наш старый дом на Цветном бульваре, нам всем дали квартиры здесь в Ясеневе. Нет, нет, не надо меня провожать!
Она быстро собралась, брат вышел с ней в прихожую. Я неотрывно следил за ней и вспыхнул, когда увидел, что у самой входной двери, она обернулась, взглянула на меня, тоже вспыхнула…
Проводив Лену, Дима отправился на кухню покурить у открытого окна. Я пошел к нему: мне хотелось узнать о ней все, все подробности ее жизни.
– А почему Лена не катается на лыжах? – спросил я его.
– Она каталась раньше с Виктором, мужем ее. А как он умер, так перестала, никак не могу ее вытащить.
– Он умер? Давно?
– Года два назад. Так глупо…
– Почему? Что с ним было?
– Да… – он махнул рукой. – такой был крепкий мужик, такой высокий с усами – как казак! Целый год ее обхаживал, а она – никак. Такая упрямая! «Дим,» − говорит – «мне не такой нужен…» − «А какой?». Сама не знала, чего ей нужно. Ну, потом, наконец, уломали ее. Свадьбу гуляли у нас на даче – там у нас два участка рядом. Пришлось ставить палатки для наших ребят: в доме все не поместились. Так здорово нагулялись… я в понедельник в институт не попал. Такая лихая свадьба была… ну, вот! Потом у них Женька родился. Такой вредный засранец! Сейчас у меня учится на четвертом факультете.
– Это же «электроника и вычислительная техника». Там за пищевым институтом?
– Ну, да!
– Так я его тоже кончал!
– Молоток! Наши кадры везде – и на земле и в космосе!
– А что же Лена?
– Лена… Ленка-то жива, хотя тоже не все в порядке. А вот Витька… ну, короче, умер он, глупо так умер.
– А что с ним – сердце?
– Да сердце то, сердце – только не так как у людей.
– Как это?
– Он, вообще, крепкий мужик был. И на даче все делал и Ленке помогал. Поддавали мы с ним крепко. А потом стал что-то задыхаться при нагрузке, на щеках какой-то нездоровый румянец. Стали сердце обследовать, говорят клапан какой-то не в порядке, надо заменить. Поставить искусственный. Мы все сделали! Узнали что и как, нашли блат в Бакулевском центре, деньги собрали на операцию. А он – ни в какую! Ну, такой упертый! Кто только не уговаривал, как Ленка его просила… И, главное, смелый был мужик! Казацкая кровь! Мог за себя постоять. Раз дрался сразу с тремя пьяными отморозками, они к Ленке приставали. А тут – ни в какую! Ну, в общем, − Дима безнадежно махнул рукой – Ленка мне звонит в воскресенье. Они тут рядом живут, на Паустовского. Плачет, говорить не может. «Олег, иди сюда скорей, тут…» − и не может сказать. Я кричу: «Что такое? Витька?» Она еле выдавила из себя: «Да». Я приехал, она открыла, прохожу в большую комнату, а он… вот так лежит у самого дивана. То ли не дошел, то ли присел – тут его и прихватило. Стали его вдвоем втаскивать, а он еще теплый, представляешь?
Олег опять махнул рукой.
– А Лена что же? Замуж больше не вышла? Она такая красивая…
– Нет! Никого, говорит, не хочу и ничего не хочу! Надо, чтобы Женька институт закончил, ты уж его не бросай. Помоги! А там видно будет. Так и живет два года, а теперь и ее прихватило.
– А что такое? Что-то серьезное?
– Да уж. Серьезней не бывает! Но она у меня такая крепкая – все терпит, молчит. Не жалуется. Она никогда не жалуется… хотя после того, как она меня спасла, ей бывает очень хреново, очень!
– А что же с ней?!
– Ничего больше не скажу! Она не велела!
Все остальное, все последующие события этого вечера я вспоминаю с трудом. Они кажутся смутными, неясными, как зыбкий, тягучий сон. Мы еще пили за столом. Потом Дима просил меня поиграть на гитаре ( я принес ее с собой). И я пел, долго пел. Сначала разухабистые цыганские песни, «конфетки-бараночки». Потом стал петь Окуджаву, Визбора – любимые бардовские песни. Вдруг Дима попросил меня: «Слушай, спой Есенина, мою любимую: «Устал я жить в родном краю». И я набрал голос, распелся и стал петь так самозабвенно, надрывно, как давно уже не пел. Тамарка вдруг воскликнула: «Вот, черт, даже слезу прошибло!». – «Да, с тебя что смех, что слезы – все вмиг слезает – со смешочком встрял Савва. – «А ты Сявка помалкивай! Чего ты понимаешь, в наших бабьих слезах?» − накинулась на него Тамарка – «чего ты понимаешь в этой музыке… помалкивай у меня, салага, а то якорь заставлю точить!»