Страница 25 из 44
– Как посмел ты впутать меня в такое бесчестие! – кричал Василий, которого теперь с трудом сдерживали его братья.
– Или так, или нам пришёл бы конец, – отвечал Потамий, – их было больше, и рано или поздно они бы так извели нас. Я претворился, что я на их стороне, и уничтожил твоих врагов. И вот твоя благодарность?
– Благодарность за что, за бесчестие?
– За победу! А ты думаешь, как мой отец стал таким влиятельным? Страх и такое же кровопролитие. Пусть же теперь дрожит каждый раз, когда видит рядом с собой шутов. Мы должны стать ещё страшнее. Ты давно перешёл дорогу Чуриле, и если думаешь, что он простит тебе это, Вася, то ты глупец. Стоит нам дать слабину, и он уничтожит всех нас.
Ничего не сказал в ответ ему Василий, а лишь раздосадованный ушёл прочь. Он позаботился о том, чтобы с семьями убитых обошлись как можно более милосердно. Многим из них Василий даже из общей казны выплатил виру, чем вызвал всеобщее возмущение братства. А позже всех возмутил новый поступок Василия. Всех особо приближённых к себе братьев он вдруг взялся учить грамоте и игре на гуслях. В помощь себе для этого он использовал христиан из Неревского конца, которым щедро заплатил за работу. Людинский народец, как мог, сопротивлялся, но, зная крутой нрав старшины, вынужден был часами просиживать над книгами или за струнами. И всё же, в устройстве братства это тогда мало что изменило. По-прежнему здесь богатые откупались данью от участия в сражениях, а беднота, освобождённая от взносов, сражалась и проливала свою кровь. Братство Василия понемногу из ополчения превращалось в наёмное войско богатейших членов братства, что делало его с одной стороны очень привлекательным, но, с другой стороны, мешало замыслам сына Буслая и оспаривало его власть. Дурная слава о юном старшине распространялась вместе со славой хорошей. Одни говорили о зверствах, которые творила молодёжь под масками шутов, другие говорили о знатности и благородстве старшины, который хотел всех в братстве сделать равными, то есть устроить своё ополчение так же, как была уже устроена новгородская княжеская дружина. Это сильно отличало его братство от других братчин, в том числе и от братчины Чурилы, где всё было основано на беспрекословном подчинении вождю и его ближайшему окружению, и попасть в которую можно было только благодаря своим родственным связям.
Но Василий сам поддерживал в народе не только хорошую, но и дурную славу о себе, наводя на всех страх. Так, однажды у старшины появился знатный вороной конь, на котором он принялся разъезжать по Людину концу. Все завидовали его коню, и тут же пошли толки о том, откуда взялся этот скакун. Выяснилось, что конь тот принадлежал одному купцу из Славенского конца. Время от времени Василий напивался со своими братьями и в шутовском облачении, прославляя Симаргла, отправлялся в лес. Здесь они превращались в настоящих разбойников и дебоширов. Если они натыкались на какую-то разбойничью шайку, тот уничтожали её на месте, если сталкивались с диким зверем, то устраивали охоту, а если натыкались на купца, то, если он был не из их братства, начинали грабить. Всё не отбирали, но забирали то, что хотели, особенно тщательно выискивали золото. Так однажды Василию и понравился конь купца из Славенского конца. Когда купец и всё его сопровождение были уже обезоружены, Василий повёл за собой коня.
– Та за это, ответишь, пёс, – прорычал купец, – этого коня мы везём в подарок самому боярину Угоняю. Он с тебя живо шкуру спустит.
– Передай боярину Угоняю, – молвил в ответ Василий, – что сын невинно убиенного Буслая забрал виру за павшего отца.
А затем велел взять дерзкого купца и привязать к хвосту лошади так, чтобы лицо его было повёрнуто к лошадиному заду. Руки купцу связали за спиной и так отпустили. Больших усилий стоило ему уворачиваться от копыт лошади при беге. Так под всеобщий хохот разбойников он побежал по лесной тропинке.
– Мой отец мёртв, – говорил Василий, – но это не значит, что я больше не боярин. Я дружинник, а дружина делает, что хочет.
Василий будто бы специально дразнил богачей и старшин из Людина конца, а затем перед простыми людинцами говорил о необходимости сплотиться против знати из Славенского конца. Он будто бы намеревался стравить между собой два конца Новгорода, вызвать на бой самого Добрыню, чтобы восстановить своё честное имя. Только один человек мог остановить страшные потехи Василия – его мать. Нередко обиженные купцы из Людина конца ходили к ней жаловаться на сына и нередко так возвращали себе некоторое утраченное имущество. И всё же, Василий жил уже не бедно, и делал всё, чтобы не вернутся к тому нищему положению, в каком он оказался, когда был изгнан из Славенского конца. Женщины его любили и одаривали своей любовью. Из-за этого его названная жена Глафира сильно ревновала и однажды ушла от него, а затем, будто бы назло, стала женой одного из сыновей Чурилы. Это сильно расстроило Василия, и он пил беспробудно три дня, утопая в вине и женской ласке. И всё же, здесь не было ни одной женщины знатного сословия, ни одной, которая могла бы быть ему равной. И каждый раз, когда мать уговаривала своего сына жениться, он отвечал лишь ей:
– Моей женой может стать только девушка из знатной семьи. Такова была воля моего отца. И я её не нарушу.
– Эдак ты никогда не женишься, и я никогда не увижу внуков, – отвечала мать.
– Пусть так, но зато я останусь собой. А внуков ты увидишь. У тебя ещё Никита есть, скоро тоже взрослым мужем станет.
Так минул ещё один год. А в новом году в Новгороде закипели новые страсти. Летом в самом центре Новгорода в думскую избу понабилась вся дружина. Стояли локтем к локтю, с трудом дышали. Лишь один боярин сидел просторно на возвышении – воевода Добрыня в окружении своей старшей дружины.
– Вот зачем я вас собрал, бояре, – говорил воевода, – пришёл гонец из Киева с вестями от самого нашего князя Владимира. И вот какие вести он принёс. Князь распустил войско чародеев в Киеве. Спокойно, это не значит, что все прежние клятвы не имеют больше силы. Мы – друзья клана Змея, и остаёмся таковыми, как и прежде. Но великий князь набирает новое, своё войско, чтобы идти в Ромейскую Державу. Когда-то киевская дружина под командой князя Олега брала сам великий город Царьград. Сейчас же великий князь заключил с их кесарем дружеский союз. В Ромейской Державе поднялся страшный бунт, и подавить его ромеи сами не в силах. Между нами говоря, они давно уже подавляют восстания и ведут войны не своими руками, а руками наёмников из других стран, и щедро за это платят. Теперь они обратились за помощью к нашему князю. Князь поможет им и взамен получит всё, что попросит. Из Новгорода выступит войско в три тысячи воинов в помощь князю. Князь вызвал меня и Сигурда. Не обязательно всё войско должно состоять из дружинников, мы будем набирать в него и наёмников. Если есть желающие отправиться добровольно, говорите сейчас.
– За богатой добычей отчего же не поехать? – послышался голос одного из младших дружинников.
– Что ж, дело хорошее, – отозвался другой, чином постарше.
– А ты, Вольга, что же, поедешь? – спросил кто-то.
– Да нет, должен же и здесь кто-то остаться, – отвечал Борис.
– Добре, – поглаживал свою бороду Добрыня, – так тому и быть. Долгое время в Новгороде была смута, а потому я здесь был и воеводой и верховным волхвом, а посадника и вовсе не было. В моё отсутствие его роль выполнял Сигурд. Но теперь и я, и он оба покидаем город, и нужно избрать того, кто будет посадником в моё отсутствие.
– Тут и гадать нечего, – вышел вдруг вперёд колдун Богомил, – ты только что поклялся, что клан Змея, – ваши друзья. Докажи это, докажи, что верен своему слову. Усыня меня здесь поставил, чтобы помогать тебе править. Значит, мне и быть в Новгороде посадником.
– Погоди, Богомил, – возразил ему боярин из старшей дружины, – посадник выбирается у нас дружиной, а не назначается сверху.
– Хорошо подумайте, – прищурился Богомил, – Новгород сейчас останется без войска, а клан Змея – рядом. Прогневаете вождя Усыню, и тогда даже боги обрушат на вас свой гнев.