Страница 12 из 44
– Добро, – отвечал Василий и назначил час и место встречи. Он дал сыну Чурилы неделю времени, чтобы тот как следует смог оправиться. Василий тогда был бойцом не опытным, и нужно сказать, серьёзно опасался опыта и отваги Потамия. К тому же сын Чурилы был старше его и по сути был уже взрослым мужчиной лет 20-ти. И всё же сын Буслая не выдавал своего страха. Он не должен был терять своего лица, ведь он был знатным человеком, и даже перед лицом смерти не должен был терять своего достоинства. К слову, когда кузнец Людота узнал о грядущем поединке своего ученика, лишь оскалился и проговорил:
– Будет тебе дураку, урок.
И вот в назначенный день под холмом в укромном месте встретились две компании. Одна – ещё неизвестное никому шутовское братство, другая, чуть ли не в два раза больше – друзья Потамия, все из старших мальчишек, кто даже с плёткой или палкой в руках. Были здесь и некоторые из братьев Сбродовичей, в том числе и старший из них – Клим.
– Ну и заварил ты кашу, Вася, – тревожно твердили его товарищи.
Но сын Буслая сохранял спокойствие, рассчитывая на благородство врага. Ведь уговор был биться один на один. И вот от одной компании отделился сын Чурилы с зажившими ранами, из другой – Василий.
– Ну что, готов, боярский сынок? – спрашивал Потаня, потирая руки.
– А ты готов? – не уступал ему Василий, на что друзья Потамия дружно рассмеялись.
– Ты, мил человек, вот что мне скажи, – продолжал сын Чурилы, – ты почему за меня вступился в драке? Зачем мне помог?
– Не люблю, когда толпой одного избивают.
– Даже сына человека, который обокрал твой дом?
– Даже моего врага.
– Что ж, хорошо сказано, давай же теперь разрешим наш спор по-честному, как делают у вас, у знати.
Всё уже было готово к бою. Рукава были закатаны, рубахи подпоясаны. Потамий стал осторожно обходить вокруг Василия, сгорбившись, словно дикий хищник перед прыжком, выжидая подходящего момента для атаки. Василий будто специально дал ему такой шанс, отвернулся в сторону, взглянув на своих. Удар посыпались на него с невероятной скоростью. От иных из них сын Буслая сумел закрыться, другие же стали попадать ему прямо в голову и по телу. Василий быстро почувствовал вкус крови на губах и давящую боль в глазу. Любая попытка его ударить в ответ оборачивалась неудачей. Худощавый Потамий был быстр и гибок, задеть его никак не удавалось. И тогда в ярости Василий набросился на него всем своим телом, обхватил, словно медведь и принялся бороть. И хоть противник уступал ему в телосложении, однако же жилы его были крепкими, словно натянутая металлическая проволока. Потамий уворачивался от захватов и умудрялся при этом наносить удары кулаками или головой. Василий если попадал ему в ответ, то редко и не сильно. И вот очередной такой удар кулаком оказался столь сильным, что сын Буслая упал на одно колено. А вслед за первым ударом последовал следующий, второй. Василий пригнулся от летящего кулака, а затем согнул руку в локте и резко подался вперёд, ударив локтем врага в живот. Удар, вероятно, пришёлся на солнечное сплетение, поскольку Потамий тут же согнулся пополам и начал кашлять и задыхаться. Ещё один мощный удар кулака, и вот он оказался на земле. Теперь он был полностью во власти разъярённого врага. Мальчишки из братства шутов радостно подбадривали своего вождя, а Василий уже наносил удары лежащему на земле сыну Чурилы. И тут друзья Потамия сдвинулись с места и пошли на дерзкого боярского сынка. Казалось, ещё немного, и они затопчут Василия. Ослеплённый собственным гневом, он едва ли заметил бы их приближения и оторвался был от врага. И, тем не менее, он сделал то, чего никто от него не ожидал, показав чудеса самообладания. Василий вскочил на ноги перед приближающимся врагом и приготовился отразить удар. Он тяжело дышал, но он не был в ярости. Перед хладнокровием этого 16-тилетнего бойца заробели все людинские дети разбойников и охотников. А тем временем уже подоспели товарищи из шутовского братства, а Потамия, шатающегося и истекающего кровью подняли на ноги.
– Ты ещё не победил, – проворил сын Чурилы, вырываясь от поддерживающих его рук и снова приближаясь к Василию. – Знай, ты бы не ушёл отсюда на своих ногах, если бы на то была моя воля. Мои друзья легко бы разделались с вами. И всё же, мы хоть и из Людина конца, но не хуже ваших будем. Ты мне помог, знай же, что и мы можем быть благодарны и не будем нападать на тех, кого меньше, чем нас.
– Что ж, – отвечал ему Василий, – мы тоже не будет на вас нападать толпой. А если ты считаешь наш спор не решённым, можем встретится в другой раз и закончить дело.
В ответ Потамий рассмеялся, обнажая красные от крови зубы.
– Хватит с нас мордобоя, – отвечал он, – ведь я на самом деле ненавижу своего отца не меньше, чем ты. Чурила переломал мне ноги, поднимает руки на мою мать, которая в его доме – третья жена. Когда-нибудь я отомщу ему. Если хочешь мне помочь, будь моим другом.
И Потамий протянул Василию руку. Сын Буслая пожал её, хоть и очень удивился такому жесту. Все ждали какого-то подвоха. Но никакого подвоха не последовало. Василий Буслаев и Потамий Хромой действительно с того дня стали друзьями. После этой встречи мальчишки из шутовского братства ликовали и даже, выполняя один из пунктов своей клятвы, напились вина, а иные и хмельной браги. Но Василий брагу не пил, как не пил он сильно крепких напитков, уважая только разбавленное мёдом вино. Таков был завет его отца: крепкие напитки – это для черни, и хоть сын уже не был знатным человеком, но всё равно старался соблюдать наставления своего отца.
Зимой в кузнице Людоты было мало народу, но как наступила весна, снова валом повалили всадники для ковки лошадей. Так, Василий запомнил одного молодого голубоглазого скандинава с белыми волосами, из дружины Сигурда, по имени Хотен.
– Ты ещё такой молодой, а уже кузнец? – удивлялся викинг.
– Я лишь его подмастерье, – скромно отвечал Василий.
– Ну, это ничего, а где сам кузнец?
– Ушёл куда-то, по делам. Знал бы он, что у нас такой знатный гость, конечно, сам бы ему помог.
– О, а ты меня знаешь? Да, я не просто прохожий. Не хочу в очереди стоять в Славенском конце, локтей не хватает, чтобы протолкнуться там, решил подковаться здесь. Справишься, подмастерье? Как звать-то тебя?
– Справлюсь. А величают меня Василием.
– А я – Хотен – сын Рунольфа. По просьбе вашего князя Вальдемара Сигурд отправляет меня с отрядом на усиление киевского войска. Так что подковы твои должны держаться на коне до самого Киева.
Боевой конь-тяжеловес стоял спокойно и послушно отдавал кузнецу одно копыто за другим. Василий гладил его по гриве и что-то нашёптывал, отчего животное фыркало и даже начинало к нему ласкаться.
– Клянусь Одином, ты нравишься ему, – произнёс Хотен, – ты крепок телом, из тебя бы получился хороший варяг. Руки крепкие, мог бы стать хорошим гребцом, плавать по чужим странам, грабить чужие суда, захватывать власть и богатство, или ждать, пока тебя не отправит кто-нибудь в Валгаллу или не наймёт к себе в войско. А так, пропадёшь здесь понапрасну. Эх, помню, я в твои годы дышал только морским воздухом, вся одежда моя была пропитана морской солью. Сколько я повидал городов и стран, сколько самых разных людей, разных наречий, разных зверей. Наш мир велик, очень велик, и я брал от этого мира всё, чего мне хотелось.
– Отчего же ты оставил своё ремесло?
Выражение лица Хотена несколько омрачилось при этом вопросе, и он заговорил совсем другим голосом.
– Есть две вещи, которые могут погубить воина – это долгий тяжёлый труд и женщины. Меня чуть не погубили они обе. Была у одного ярла дочь – Вигдис. Молода и хороша собой. Стоило мне лишь немного узнать её, и я страстно захотел ей обладать. Тогда удача мне улыбалась, я был богат, и славен в бою. Вигдис же была обещана другому в мужья, и я это знал. И, тем не менее, выкрал её, и тем самым навлёк на себя беду. Правда, Вигдис быстро меня полюбила, да так сильно, что вместе со мной шла в бой. Она стала настоящей воительницей. Больше года мы проплавали вместе, и так уже привыкли к свободе, что всего перестали бояться. Тут-то нас и настиг её отец с её бывшим женихом. В том бою перебили очень многих моих друзей, с которыми я плавал, но самое ужасное то, что погибла Вигдис, пала от меча собственного жениха. Мне же сохранили жизнь, чтобы продать в рабство.