Его выбор

— Я тебя пощадил, призрак больше не вернется, чего еще ты хочешь? Чтобы я вспомнил, что ты убийца, и отдал тебя дозорным?

— Этот не вернется, другие… на закате…

— Скольких еще ты убил? — без былой улыбки спросил архан.

Лис опустил взгляд, поняв, что пропал. Многих убил. Слишком многих. И каждый из них больше не отпустит…

— Никто их не видит, только ты и я, — едва слышно прошептал Лис, не отрывая взгляда от травы под его ладонями. — Прошу… пощади… не могу больше. Не могу выдержать… не могу так. Понимаешь?

— Понимаю, — уже мягче сказал архан. — Не видят, потому как маг, что тебя проклял, хитрым был. Он не звал ради тебя духов из-за грани, он всего лишь позвал твою совесть. Все эти духи только в твоей голове, это голос твоей вины. Когда ты сам себя простишь, они тебя тоже…

— Я пытался… — отчаянно перебил его Лис, чувствуя, как бегут по щекам слезы. — Проклятие, думаешь, я не пытался?

— Покажи запястья! — приказал маг.

Лис подчинился. Неуклюже, чуть было не разбив нос о корягу, подошел к вороной архана и протянул руку. Маг до запястья даже не дотронулся, лишь прошептал заклинание, и магические знаки на миг ошпарили болью. На короткий, слишком короткий миг. У Лиса так никогда не получалось. Его дар был сильным, но когда он пробуждал чужие татуировки, люди губы кусали от боли. А этот…

— Ты тоже был магом, — тихо сказал архан.

— Был… — ответил Лис, поникнув.

— И убивал.

Почему так хочется добавить «тоже»? Невозможно, арханы, тем более — маги не убивают! Они лишь лишают воли и отдают марионеткам-судьям. А потом палачам. А те, презираемые и всеми ненавидимые, да, убивают… проклятый мир! Проклятые боги! Проклятая жизнь!

— Да, мой архан, — прохрипел Лис и вдруг добавил: — Пощади!

— Глупый рожанин, — смягчился вдруг маг. — Называешь меня на ты, бросаешься под копыта коня… Но я не могу прогнать тень в твоем разуме раньше, чем она появится. И, возможно, ты пожалеешь, что меня встретил, уже к вечеру. Взять его.

Архан развернул коня и, более не говоря ни слова, пустил его по лесной тропинке. Лис лишь широко улыбнулся, глядя вслед вороному. Никогда прежде Лис не был таким счастливым. И даже не пикнул, когда один из дозорных отвесил ему подзатыльник:

— Пошевеливайся, отродье тени! — сквозь зубы выругался мужчина. — Возиться с тобой никто не будет!

А разве Лис просил возиться?

Главное, чтобы с собой прихватили.

Когда Арман очнулся, вечерело. Медленно догорал костер, щелкая бурыми угольками. Удлинились тени, румянился солнечный свет, тянуло из леса прохладой. Огненный конь никуда не делся: переминался с копыта на копыто и тыкал Армана мордой в плечо, обжигая ссыпающимися с гривы искрами. И этой самой нечисти нигде не было. И к чему было пробовать?

— Перестань! — оттолкнул его Арман, садясь на траве.

Арман злился на предателя Искру. Весь вечер потерял и на что? Он потер пальцами щеку и сам себе не поверил: целая. Значит, привиделось? Слишком сильная боль была для «привиделось». И волосы слиплись от крови неспроста. И в обморок Арман никогда не падал, что он, барышня кисейная? Хотя с этими заклинаниями, магией и прочим кто его знает? Потому-то меч все же лучше: его видно, слышно, чувствуется, и если уж им ударишь, то наверняка.

А заклинания они такие, никогда не знаешь, как откликнется. И последний свой вечер Арман потерял на ерунду. Впрочем, бывает. Сам виноват. Надеялся невесть на что, вот и поплатился драгоценными мгновениями.

Почувствовав укол в щеку, Арман задумчиво прихлопнул комара, вытер выпачканные кровью пальцы о траву и замер… паутину рядом покрывала какая-то сероватая пыль, которой раньше тут было. Точно ведь не было. Армана с детства учили подмечать мелочи, белоснежный налет на траве он точно бы увидел. Будто муку кто-то рассыпал, да от души, до комочков на листьях брусники и белоснежной лужицы под папоротниками.

Впрочем, думать-гадать было некогда — солнце неумолимо пряталось за деревья и времени на глупые мысли совсем не осталось.

Арман поднялся, подхватил виноватого Искру под уздцы и, выйдя на поле, посмотрел в сторону темнеющего вдалеке поместья. Прятался за яблоневым садом белоснежный дом, горела закатом черепичная крыша, в маленькой башенке заливался колокол, прощаясь с умирающим днем. В ярко освещенных окнах суетились черные фигурки, изгибались в танцах, в поклонах, будто тени в представлениях крестьянского театра. Даже сюда доносились приглушенные отголоски музыки. Шикарный праздник, опекун постарался. Интересно, похороны будут столь же шикарными?

Думать о похоронах не хотелось, но и страха больше не было. Страх он, оказывается, такой — растет до какой-то черты, а потом вдруг уходит. Внезапно и бесповоротно. Остается лишь тупое равнодушие. И уже неважно, что принесет завтра — смерть или жизнь, важно лишь то, что все закончится. Сегодня. И агонии, долгой, никому не нужной, не будет.

«А если у тебя не получится, подумай, друг мой, — вспомнилось вдруг письмо принца. — Что легче — умереть в муках или уйти самому? Без стыда, без приговора. Без никому не нужных зрителей».

И в самом деле, что?

Вернуться в поместье? Послушно пойти на казнь, под жадными до зрелищ взглядами гостей? Ответ пришел давно ожидаемым прозрением, рука сама потянулась к поясу, обнажив подаренный Эдлаем ларийский клинок. И стало вдруг еще спокойнее. Смолк вдалеке колокол, тихим шорохом пробежал по полю ветерок, и небо над поместьем просветлело, будто смилостивившись.

— Иди! — велел Арман, оборачиваясь к Искре. — Иди, возвращайся к слуге принца, я тебе не хозяин.

Искра всхрапнул, умным взглядом покосился в сторону Армана, но все равно стоял рядом, как привязанный.

— Они думают, что я — убийца, — продолжал уговаривать Арман. — И некому их переубедить. Если ты останешься со мной, я не знаю, к кому ты попадешь. Хочешь служить какому-нибудь старому и нудному архану, который сделает из тебя красивую игрушку? Тебе нужен хороший хозяин, сильный, такой, как принц. Не такой, как я. Понимаешь?

Искра понимал. Он тихо, печально заржал и ткнулся мордой в плечо Армана. Яркими звездами засверкали искры в его гриве, сделались грустно-бездонными глаза цвета спекшейся крови, и Арману стало вдруг жаль великолепный подарок принца. Больше жаль, чем себя самого. И пальцы сами вплелись в гриву, а Арман прижался лбом к обжигающей шее коня, чувствуя, как задыхается от бессилия. Сесть бы сейчас на Искру, умчаться в залитый закатной кровью лес и будьте они все прокляты со своими ритуалами, харибами, с… казнью.

Но достанут же… Обоих.

— Уходи! — оттолкнул Арман Искру. — Убирайся, слышишь! Не нужен ты тут больше!

Искра, глупый, непослушный! Все равно ведь не уходит — трется о плечо Армана щекой, просительно заглядывает в глаза и будто плачет взглядом, умоляя позволить остаться. Но как позволить? И как оттолкнуть?

— Уходи, — заорал Арман, — немедленно! Проваливай к принцу!

Арман выхватил кинжал и кинулся на Искру, отпугивая, но задохнулся на вздохе, согнувшись от боли. Далекое поместье поплыло в закатной дымке. Не успел. Боги, не успел! Зов Эдлая настиг, сломал, растер в порошок, пылью пустил по ветру.

Колени оказались держать, Арман упал, схватившись за раздираемую изнутри голову. Кинжал выскользнул из пальцев, полоснул по ноге, и кровь горячим пятном расползлась по бедру, а новая боль вернула иссякшие силы. Превозмогая слабость, Арман попытался еще раз дотянуться до кинжала, но далекий зов наказал за попытку новым жжением в запястьях, поднял на ноги и заставил идти, подобно беспомощной марионетке, которую вел невидимый кукловод.

Ногу рвало болью при каждом шаге. Понимая, что еще немного, и он упадет, Арман усмехнулся. И что тогда? Ползти? На казнь? Боги, издеваетесь, смеетесь над человеческой беспомощностью!

В очередной раз покачнувшись, Арман на ходу развязал пояс и наскоро перетянул бедро. Падать, ползти и истекать кровью он не хотел. Если уж умирать, то не так жалко. «И не одному», — подумалось вдруг с постыдным облегчением, когда за спиной раздался перестук копыт.