Фима. Третье состояние

Фима согласился, не собирается он торчать у них весь вечер. Но вместо того чтобы взять кофе и пойти в гостиную, он, забыв чашку в кухне, последовал за Тедом через весь коридор. В конце коридора Тед извинился, скрылся в туалете и запер за собой дверь. Перед закрытой дверью Фима и завершил начатую фразу:

– …И если у вас есть американское гражданство, то вы всегда сможете убежать отсюда, использовать свой реактивный привод, но что будет с нами? Ладно. Пойду посмотрю новости. Не стану больше мешать тебе. Только я понятия не имею, как включается ваш телевизор.

Но вместо гостиной он направился в детскую. И там навалилась на него безмерная усталость. И, не найдя выключателя, в полумраке упал он на маленькую детскую кровать, окруженную силуэтами роботов, самолетов, машин времени. А над ним парила прикрепленная к потолку огромная космическая ракета, нос которой был нацелен точно в голову Фимы, от самого легкого движения воздуха ракета начинала покручиваться вокруг себя, медленно, угрожающе, словно перст указующий, выносящий суровый приговор. Лежа с открытыми глазами, Фима сказал:

– Зачем же все говорить и говорить, все потеряно, и ничего уже не воротишь.

И погрузился в дрему. Сквозь сон он почувствовал, что Тед накрывает его приятным шерстяным одеялом. В голове все мешалось, но он пробормотал:

– Сущую правду, Теди? Арабы наверняка сообразили, что не смогут сбросить нас в море. Но беда в том, что евреи не могут жить без того, кто желает сбросить их в море.

Тед прошептал:

– Да, так себе ситуация.

И вышел.

Фима свернулся калачиком под одеялом, хотел было попросить, чтобы его разбудили, когда придет Яэль. Но пробормотал:

– Не буди Яэль.

Минут двадцать он спал, а когда за стеной зазвонил телефон, проснулся, протянул руки и опрокинул башню, которую Дими построил из “Лею”. Фима попытался сложить одеяло, однако оставил эту затею, потому что торопился найти Теда: ведь он так и не объяснил, зачем пришел. Вместо кабинета он почему-то очутился в спальне, где красноватым теплым светом горел ночник, и увидел широкую постель, уже готовую принять в себя, – две одинаковые подушки, два голубых одеяла в шелковых пододеяльниках, две тумбочки, и на каждой из них – открытая книга, обложкой кверху. Фима зарылся лицом, всей головою в ночную рубашку Яэль, тут же отшвырнул ее и кинулся на поиски своей куртки. С лунатической основательностью он обыскал все комнаты, но не нашел ни Теда, ни куртки, хотя и заходил во все освещенные помещения. Наконец, приземлился на низкой табуретке в кухне, ища глазами те ножи, которым он так и не нашел подходящего места.

В дверях появился Тед Тобиас, в руке – калькулятор. Он медленно-медленно, подчеркивая каждое слово, как солдат, передающий сообщение, произнес:

– Ты немного подремал. Устал. Я могу подогреть твой кофе в микроволновке.

– Нет нужды, – отказался Фима, – спасибо. Я бегу, ибо уже опаздываю.

– А-а… Опаздываешь… Опаздываешь – куда?

– Свидание, – сказал Фима таким тоном, каким обычно говорят меж собою мужчины на свои мужские темы, – совсем забыл, у меня нынче вечером свидание.

И он направился к выходу, начал сражаться с замком и сражался, пока Тед не сжалился над ним: подал ему куртку, открыл дверь и произнес низким голосом, в котором Фиме послышалась непонятная печаль:

– Фима, это не мое дело, но я думаю, тебе нужно отдохнуть. Положение твое несколько… приниженное. Что передать Яэль?

Фима всунул левую руку в рукав, но попал в прореху в подкладке, и туннель рукава превратился в тупик, из которого нет выхода. И тут он вскипел, словно это Тед подстроил всю эту катавасию с курткой, и процедил сквозь зубы:

– Ничего. Мне нечего сказать ей. И вообще я не к ней пришел. Я пришел поговорить с тобой, Теди, да только ты такой бок.

Тед Тобиас не обиделся, скорее всего, он просто не понял последнего сленгового слова – “тупица”, проникшего в иврит из идиша. Он ответил осторожно, по-английски:

– Быть может, лучше вызвать тебе такси?

Глубокое раскаяние и стыд охватили Фиму.

– Спасибо, Теди. Нет нужды. Прости мое вторжение. Этой ночью я видел дурной сон, просто сегодня не мой день, наверное. Зря я помешал тебе. Передай Яэль, что вечерами я всегда свободен и охотно побуду с Дими, когда понадобится. И я могу сказать тебе по крайней мере два ивритских аналога английского committed. А вот как на иврите deadline – не знаю, возможно, “линия смерти”? И кстати, зачем нам на суше нужен реактивный привод? Мало мы носимся и без этого? Может, вы изобретете нечто такое, чтобы мы наконец посидели тихо? Извини и до свиданья, Теди. Не надо было тебе угощать меня бренди. И без выпивки дурак дураком.

Внизу, выходя из лифта, он столкнулся с Яэль. Она держала на руках спящего Дими, закутанного в ее куртку-пилот.

Яэль испуганно и негромко вскрикнула: ребенок чуть было не выскользнул из ее рук. Но тут же, узнав Фиму, сказала устало:

– Ну и болван же ты.

Вместо того чтобы извиниться, Фима бурно обнял их обоих разом – свободной рукой и рукавом-обрубком, стал покрывать лихорадочными поцелуями сонную голову Челленджера, наподобие клюющей голодной курицы, дорвавшейся до корма. А затем Яэль – целовал все, что попадалось ему в сумраке, но лица ее так и не нашел, от плеча до плеча осыпал поцелуями мокрую спину Яэль. И выскочил на улицу, в темень, под проливной дождь. Пророчество его, произнесенное в начале вечера, таки сбылось. Ну и дождь! Потоп! Вымок Фима до нитки моментально.

6. Будто она была его сестрой

В тот вечер у него все-таки состоялось свидание. Немногим позже половины одиннадцатого Фима, дрожащий от холода, в ботинках, полных воды, позвонил у ворот семейства Гефен. Жили они в иерусалимском квартале Немецкая колония, в окруженном старыми соснами каменном, с толстыми стенами доме, спрятанном в глубине большого двора, обнесенного забором из камня.

– Случайно проходил мимо и увидел свет, – объяснил он Нине нерешительно, – вот осмелился помешать вам, всего на пару минут. Только возьму у Ури книгу о профессоре Лейбовиче и скажу ему, что по трезвом размышлении оба мы правы в споре о войне Ирана с Ираком. Мне лучше зайти в другой раз?

Нина рассмеялась, ухватила его за руку и втянула внутрь.

– Ури в Риме. Ты же сам звонил ему в субботу вечером, чтобы попрощаться, и выдал по телефону целую лекцию о том, что для нас было бы лучше, чтобы Ирак победил. Только посмотри на себя. И я должна поверить, что ты случайно прогуливался по нашей улице на ночь глядя? Что с тобой стряслось, Фима?

– У меня была встреча, – пробормотал он, борясь с курткой-капканом, теперь еще и мокрой насквозь.

– Рукав запутался, – пояснил он Нине.

– Так садись здесь, у обогревателя, – велела та.

– Тебя надо просушить. И наверняка ведь ничего не ел. Я сегодня вспоминала тебя.

– И я тебя. Хотел попытаться соблазнить, зазвать в кинотеатр “Орион” на комедию с Жаном Габеном. Я звонил, но ты не ответила.

– Ты же говоришь, у тебя вечером встреча была? А я задержалась на работе до девяти. Импортер всяких штучек для секса обанкротился, и я занимаюсь ликвидацией его бизнеса. Кредиторы – парочка ультраортодоксальных евреев, его свояки. Вот это комедия. Зачем мне Жан Габен? Ладно, давай снимай одежду, выглядишь как котенок, упавший в воду. Вот, глотни немного виски. Жаль, ты себя не видишь. А потом я тебя покормлю.

– Почему ты меня сегодня вспомнила?

– Прочла твою статью в пятничном номере. Совсем неплохо. Быть может, немного категорично. Не знаю, должна ли я тебе это рассказывать, но Цви Кропоткин замышляет организовать поисковую группу, взломать дверь твоей квартиры, вытащить из ящиков все твои рукописи и опубликовать твои стихи, которые – он убежден – ты продолжаешь писать. Чтобы тебя не забыли окончательно. Так что за встреча у тебя была? С русалкой? Под водой? Даже белье мокрое насквозь.

Фима, оставшийся в длинных трусах и в пожелтевшей теплой нижней рубахе, усмехнулся: