Долбаные города

- Его можно контролировать, - сказал я. - Пока ты не забываешь, что ты - человек.

- Сказано круто, - сказал Саул. - И выглядишь понтово.

- Спасибо, добрый друг.

Я дернул Леви к себе, Вирсавия обняла его и прошептала:

- Может расскажете, что было?

- У тебя сердце из камня, Вирсавия, - сказал я. - Но у меня тоже, поэтому я расскажу. Только, может быть, перекусим?

Всем нам хотелось убраться из Йельского университета подальше, что не делало чести родной системе образования. Мы сели на первый же автобус и отправились на самую окраину города. В случайно выбранном нами ливанском кафе Леви полил своими слезами чечевицу. Громкоголосые, смуглые люди болтали о чем-то своем на непонятном нам языке, и я думал об их стране, разодранной гражданской войной. Раньше ее называли ближневосточной Швейцарией. Это всегда очень удобно, думать о чьей-то чужой стране. Я, так опрометчиво предложивший перекусить, без настроения рвал на куски лепешку, мечтая о чизбургерном пироге. Что там говорили в каком-то мультике по похожему поводу? Глобализация - один, Макси - ноль.

- Он усыпил меня, - сказал Леви. - Еще в машине. Я уже лежал там, когда проснулся, и папа пускал себе кровь. Я увидел, как она желтеет, в смысле как будто желтизна всплывала из нее. Это очень сложно объяснить. Там внутри, он всегда там. Эта спираль двигалась, и я знал, что дышу им. Понимаете, я дышал им, и я чувствовал шевеление внутри. Они не давали мне дышать. Я думал, что, блин, умер. Мне кажется, в какой-то момент я вправду был мертв. А потом я оказался там, где...

Тут цветастое оформление ливанского кафе показалось мне каким-то чужим и неправильным, одной ногой я вступил в беспричинную тревожность, а другой пытался нащупать твердую почву рационализма.

- Темно, очень темно. И холодно. И так одиноко. Это какое-то очень особенное место.

- Он оттуда пришел, - сказал я.

- Тогда я представляю, какого хрена он такой злой, - Леви окунул ложку в чечевицу, ударив ее о дно тарелки, он зарыдал сильнее. - Господи, я не хочу туда возвращаться.

Я не мог сказать ему "ты не вернешься", но я мог сказать:

- Я научусь его выгонять. Я уже его выгнал. Ты думаешь, есть в мире существо, способное выдержать меня достаточно долго?

- Наверное, это Лия, - сказал Эли. А потом вдруг тоже разрыдался. Я принялся качаться на стуле.

- Кто следующий? - спросил я. - Кто еще напомнит мне о моей эмоциональной ущербности?

Эли и Леви на некоторое время обрели солидарность в слезах, хотя каждый рыдал о своем. В какой-то степени я был рад за Эли, это были слезы, которые дожидались своего выхода на сцену неприлично долго. Вот как мы провели следующие полчаса: под аккомпанемент рыданий я рассказывал в ливанском кафе с пластиковыми стульями историю о том, как чуть не умер.

- Вы думаете, он придет снова? - спросила Вирсавия. Леви пожал плечами.

- Теперь он может. Я же ему принадлежу.

- А ты ненавидишь своего отца?

- Лия!

- Что? Просто спросила. Я вот ненавижу своего отца, хотя он такой фигни не делал.

Тут мы все засмеялись, да так громко, что крепкий мужичок за стойкой вздрогнул, как барышня. Еще через полчаса мы стояли на остановке и ждали "Грейхаунд". Мне осточертел этот город, и, наверное, все города в мире. Я хотел убраться отовсюду, но это было невозможно (если не учитывать того варианта, который я решительно отверг не так давно). Леви, наконец, решился позвонить маме с моего телефона. Я на некоторое время отошел, Лия прошлась за мной, прямо по бордюру.

- Жалеешь, что не умер?

- Ты все-таки решила затащить меня в койку? Это принципиальный вопрос, если ты хочешь услышать честный ответ.

Лия вытянула ногу в тяжелом ботинке, чуть подалась назад, где рассекали воздух машины, и я потянул ее к себе. Лия послушно, даже слишком, мне поддалась, ее холодные губы коснулись моих, на этот раз все было медленнее и страннее.

- Я думала, что ты самый злой чувак на свете, - сказала она.

- Правда? Хуже того парня, который недавно стрелял по живым мишеням? Ну, ты его знаешь. Как бишь его там?

- Год назад ты устроил мои похороны в психологическом центре.

- Со временем человек учится быть милосерднее. И я извинился.

- Ты извинился, потому что я обещала отрезать голову твоему отцу.

- У тебя были все шансы, он бы не сопротивлялся.

- Ты - хороший человек, Макс Шикарски, - сказала она. - Пошел ты, Макс Шикарски.

- Что?

- Я тебя бросаю.

- Мы встречались?

- Почти четыре часа.

- Тогда какого хрена ты меня бросаешь?

- Потому что ты уедешь, - сказала она, толкнула меня, да так сильно, что я чуть не упал, и прошла дальше, балансируя на бордюре. Так я понял, что Лие в голову пришло решение, которое должно было быть моим. Но у меня для него этим днем умерло слишком много мозговых клеток. Я подбежал к Леви, выхватил у него свой телефон.

- Здравствуйте! Мы сейчас садимся на автобус, через пять минут. И будем в Дуате через два часа. Если вы возьмете такси очень скоро, то вы будете там примерно тогда же. Но если не скоро, то мы вас подождем.

- Что, Макс?

- Бросайте вы своего мрачного культиста, солнышко! Я стану отличным отцом для Леви.

Миссис Гласс (или ей придется вернуться к девичьей фамилии?) вдруг засмеялась.

- У тебя есть родители, Макс, ты не забыл?

- Забыл. Это показатель моей самостоятельности.

Она хмыкнула.

- Шучу. Моя мама как раз где-то в Дуате. Но вы же не думаете, что это хорошая идея - остаться в Ахет-Атоне и дождаться возвращения мистера Гласса?

Она долго молчала. Вела, наверное, спор с самой собой, какой полагается порядочной женщине в эту сложную минуту.

- Я собираюсь, - сказала она. Леви смотрел на меня с удивлением, я показал ему большой палец.