Долбаные города

Мне было противно оттого, что бог проник в Леви, оттого, что в Леви теперь эта дрянь, убивающая людей и питающаяся их душами. Он не должен быть частью всего этого.

- Как насчет выбора? Вы вообще знаете что-нибудь о согласии? С вашим подходом, держу пари, парочка женщин из вашей молодости придержали иски об изнасиловании.

Я болтал автоматически, не вдумываясь в то, что говорю, я вытащил еще одного слизняка, и еще одного, и еще одного, я бросал их на пол и давил, и то, что от них оставалось, прожигало веселенькие, крошечные дырочки в паркете. Я грязно ругался, так что в чуть иной ситуации мне стало бы стыдно перед отцом моего лучшего друга.

Но отец моего лучшего друга хотел отдать его стремному богу, так что я мог не переживать о его впечатлениях. Леви вдруг закашлялся, я дернул его за воротник, наклонил на полом, и Леви выкашлял одну тварь, затем вторую.

- Они вытащат из него все, - сказал мистер Гласс. Леви все кашлял и кашлял, его тошнило, и слизняки падали на пол, эти подземные звезды, и я подумал, что скоро прожгу подошвы ботинок, стараясь избавиться от них. Голодные глаза стремного бога.

Я удерживал Леви, чтобы он не свалился, чувствовал спазмы, накрывающие его, чувствовал жгучую боль внутри, страх, желание вдохнуть как можно глубже. Все это было частью меня.

Я изменил что-то в нас обоих, прервав мистера Гласса, спаял, связал на этом крохотном пятачке земли, где все возможно. Но я не думал, что ошибался. Твари оставляли его, и я чувствовал, что внутри Леви снова появляется место для него самого. Но как же много их было. В его теле не могло и не должно было помещаться столько подземных звезд. И я думал: только не умирай, ну, блин, пожалуйста, и на большее меня не хватало. Самоирония вернулась ко мне только, когда Леви встряхнуло в последний раз, и он впервые вдохнул достаточно глубоко.

- Я думал, только в мультиках люди блюют чем-то блестящим.

Спустя секунду я перестал его чувствовать, совсем-совсем. Я подумал, что Леви умер, но он дышал, дрожал. Когда Леви поднял на меня взгляд, глаза у него были желтые.

- Привет, Макси, - сказал он. - Рад нашей встрече.

И я подумал: долбаный Дейл Карнеги учил тебя улыбаться, а? Долбаный Дейл Карнеги в мире гребаного Дэвида Линча.

- В фильмах на этом месте люди вставляют ироничную реплику, - сказал я. - Мне даже пришлось использовать эту фразу, чтобы успеть ее придумать, но я не смог. Вот это фиаско.

Леви улыбнулся шире, и я впервые подумал, что его чуть кривоватые зубки могут быть очень стремными. Они выглядели остро.

- Я знал, что ты придешь. В конце концов, ты предсказуемый.

- Спасибо. Нет, правда, искреннее спасибо. Не хотелось бы произвести впечатление человека непоследовательного и...

У меня онемел язык. Я боялся, боялся, боялся, так сильно, как никогда, и больше всего на свете мне хотелось рухнуть перед ним на колени и попросить его отпустить моего лучшего друга. Не говорить его языком, не смотреть его глазами на мир.

Я все еще поддерживал Леви, он скользнул по мне взглядом, совсем иным, чем человеческий. Это был ищущий взгляд, ничем не наполненный, слепой до востребования.

- Никогда не стоит трогать мальчиков, Макси.

Язык Леви скользнул между его губами, и меня затошнило от мысли, что Леви не имеет к этому никакого отношения. Я не чувствовал Леви, я не знал, где он. Вернее вот: я не чувствовал его иным, чем прежде, когда мы не были связаны, до моего единственного лишнего шага, образом. Его отсутствие было особым ощущением, глухим и пустотным.

- Они все хотят для себя только самого лучшего, да? - он засмеялся, как будто мы-то с ним все понимали. Такой особый смех для лучших парней на всей вечеринке.

- Почему он? - спросил я. - Спорим, мистер Гласс долго ждал аудиенции с тобой? И у него было много конкурентов, так? Ты ведь не готов облагодетельствовать их всех.

- Почему он? А почему бы и нет? А может потому, что ты? Может быть, я обратил на него внимание, потому что ты привлек меня? Может, ты во всем виноват, Макси?

Он перехватил меня за запястье, дернул к себе, и мы почти соприкоснулись носами. Во взгляде у меня все расплылось, осталось только сияние его желтых глаз.

- Если Леви - мой сосуд, Макси, то ты - мой пророк. Ты провозгласил меня на весь мир. И ты всегда это делал.

Он поцокал языком, затем сказал:

- Добрый-добрый-добрый день, дорогие мои подписчики. О чем поговорим сегодня? Холокост? Геноцид армян? Испытание термофильных вакцин на детях? Систематический феминицид в Индии? Тебе все это нравится, правда, Макси? Мир, который я создал. Вам всем нравится этот мир. Вы в восторге! Вы все визжите от восторга!

Я сказал:

- Конечно, ведь все на свете - просто зрители. Кому какая разница? Я много раз говорил. Это моя бородатая шутка.

Он снова облизнул губы, и мне показалось, что сейчас Леви (бог в теле Леви) поцелует меня.

- Я хочу, Макс Шикарски, Макси, чтобы ты стал моим шоураннером. Я хочу, чтобы все это стало по-настоящему смешно.

- Если ты говоришь о стендапах про Афганистан, это моя детская мечта...

- Я говорю о том, что ты должен будешь изменить их сознание. Ты будешь говорить от моего имени, Макс Шикарски. Я предлагаю тебе.

- В какой момент ты достанешь своих долбаных личинок?

Он взял меня за подбородок.

- Ни в какой. Ты должен быть человечен. Очень человечен. Чтобы все они обманывались об тебя.

Какая нарочито неловкая, подумал я, страшная фраза.

- Если бы я хотел сделать тебя своей частью, я сделал бы это легко, вот так, - сказал он небрежно. - Физиологически ты, как и все они, не имеешь никакого значения. Еда или рука, чтобы подавать еду. Но мне нравится кое-что другое. Твой язык.

- Ого, я уверен, эта фраза была завязкой не в одном порноролике.