Ада

Ада решительно отобрала у Витьки узелок.

– Все. – Сказала она. – Идите отсюда. Оба. Проводили и хватит.

Витька без сопротивления отдал ей узелок и понурив голову, повернулся и пошел обратно. Следом за ним отправился и Сёмка. Сначала он все оглядывался, но потом затерялся в потоке прибывающих людей.

Солнце поднималось все выше и стало ощутимо припекать. От столпотворения огромной массы людей было душно и напряженно.

– Мама, я пить хочу. – Жалобно пролепетала Ганя.

– И я тоже. – Повторил следом за ней Даниил.

Мама не говоря ни слова, достала припасенную бутылку с водой и дала детям напиться.

– Потерпите. – Строго сказала им она. – В следующий раз нескоро дам.

Поток людей медленно продвигался вперед. Аде было интересно – а на чем их будут вывозить. Железнодорожный вокзал был в другой стороне города. Может тогда на машинах? Только вот почему так страшно? И эти непрестанно гудящие над головой самолеты, и издалека доносятся приглушенные выстрелы – одиночные и очередями.

По краям улицы по двое, по трое, а то и группами, стояли немецкие солдаты. Оружие они держали за спинами, и поглядывая на людей, бредущих мимо, улыбались. Особенно выделяли девушек помоложе и посимпатичнее. К одной из них, идущей впереди Левитиных подошел солдат и что-то негромко сказал. Девушка недоуменно посмотрела на него и раздраженно отмахнулась. Немец пожал плечами и отошел.

– Что он тебе сказал? – Спросила её другая, идущая рядом.

– Предложил мне спать с ним. И полы у него мыть. А он меня за это отпустит. – Ответила девушка.

– Странно. – Заметила вторая. – С чего бы это ему предлагать?

– Не знаю.

На этом разговор сам собой прекратился. Наконец, спустя несколько часов, они добрались до своеобразного входа. Прямо поперек улицы стояло проволочное заграждение, с проходом посередине, за ним выстроились цепями солдаты, с оружием наперевес, в касках и бляхами на груди. От прохода шеренгами стояли украинские полицаи, в черной форме с серыми обшлагами. На входе распоряжались двое – один был высокий, рослый и могучий дядька в расшитой украинской сорочке и пышными вислыми усами. Второй был невысокий, неприметный, в сереньком костюме и надвинутой на глаза кепке. Люди шли мимо них, но обратно почти никто не выходил.

Лишь изредка выезжали пустые повозки, как видимо сгрузившие вещи и выезжающие назад, против течения людей, матерящиеся, машущие кнутами и создающие толкучку и ругань.

Какой-то пожилой, авторитетного вида еврей, громко говорил кучке столпившихся рядом с ним людей.

– Немцы – это да. У них не забалуешь. Такой порядок. Вот война, и они решили вывезти всех нас подальше отсюда. Туда, где спокойнее.

– А почему только евреев? – Спросила какая-то маленькая, потрепанного вида женщина.

– Все потому, что мы для них родственная нация, самая близкая. Поэтому и вывозят в первую очередь. А потом и до других дело дойдет.

Они прошли вход и подошедший незаметно маленького роста чиновник во весь голос прокричал.

– Не задерживаемся! Проходим дальше! Вещи складываем налево, а у кого есть продукты – направо!

– А как же без продуктов и вещей? – Выкрикнула седенькая старушка.

– Вещи повезут в другом транспорте, а еду выдадут и накормят в дороге. – Ответил ей чиновник, записывая что-то на бумаге.

– Ну конечно же, – успокаивающе проговорила какая-то женщина. – Такой порядок – багаж поедет отдельно. А там, на месте, и разберёмся.

Все складывали узлы, чемоданы и сумки налево, в большую кучу. А узелки и сумки с продуктами сложили направо, в большой ящик.

– У кого теплые вещи – все сдать! – Громко приказал офицер в высокой фуражке, и указал плеткой, которую держал в руке на другой ящик.

Люди принялись снимать с себя и складывать в ящик кофты, свитера, кто-то бросал перевязанные узлы. К Аде подошел солдат и, подмигнув ей, ловко отобрал пальто. Сзади напирали и толпа людей потащила их дальше. Немного погодя опять все остановились. Солдаты с офицером во главе отсчитали группу людей и пропустили. Затем снова отсчитали и пропустили. И снова. Наконец очередь дошла и до Левитиных.

Они прошли в группе людей и увидели выстроившихся двумя шеренгами солдат, так что образовывался узкий, метра полтора коридор. Все солдаты стояли плечом к плечу, держа в руках дубинки, рукава были закатаны.

Едва люди вошли в коридор, как на них посыпались со всех сторон сильные, разбивающие в кровь, удары. Солдаты били дубинками, не разбирая, кто перед ним – ребенок, старик, женщина, старуха или мужчина. Для них это был аттракцион, развлечение. И они хохотали, стараясь ударить больнее, в живот, пах или по лицу. Уклониться или спрятаться от удара было невозможно, люди кричали. Кто-то падал и тогда спускали собак, которые моментально начинали рвать человека.

Кто-то оставался лежать на земле и тогда люди шли прямо по нему, растаптывая упавшего. Все бежали вперед, стараясь избежать ударов и не задерживаясь в проходе.

Наконец толпа обезумевших, окровавленных людей вывалилась на большую поляну, оцепленную двойным кольцом вооруженных солдат. Здесь распоряжались украинские полицаи, судя по разговору и акценту неместные. Они как хищные животные налетели на людей.

– Роздегайтеся! Швидко! – Они били людей дубинками, и насильно срывали одежду. Если кто-то медлил, его валили с ног и начинали бить ногами, пока человек не переставал двигаться. – Быстро! Шнель! – Кричали они, и люди сбрасывали с себя платья, штаны и бросали все это на землю. Все вокруг было усыпано бельем, одеждою и обувью.

На глазах Ады одна женщина замешкалась, раздевая своего малыша, и рассвирепевший полицейский подскочил к ней, вырвал из её рук ребенка и широко размахнувшись, перебросил его через оцепление за ограду. Обезумевшая мать повисла у него на руках и тогда полицейский, свалив её ударом кулака, принялся избивать ногами. Наконец он отбросил её, окровавленную в сторону.

Подбежал офицер и закричал.

– Быстро! Быстро! – По его команде, полицейский выстроились цепью и орудуя дубинками погнали людей в сторону разрыва в оцеплении, к узкой траншее. Люди толкались и цеплялись друг за друга, и Ада потеряла из виду отца, прижимавшего к себе Ганю. Она покрепче сжала руку Даниила и старалась не отставать от матери.

Сверху траншеи стояли солдаты. Они смеялись и плевали вниз, и орали что-то неразборчивое. Наконец траншея закончилась. Впереди был глубокий карьер, с отвесными стенами. Справа была площадка, чуть дальше уходил узкий выступ. Подгоняющие сзади полицейские быстро, по одному, загнали всех на выступ.

Ада посмотрела вниз и судорожно ухватилась за мать. Внизу ворочалась груда окровавленных тел. Некоторые из них шевелились, кто-то пытался привстать, и тогда сверху раздавался одиночный выстрел. Откуда-то слышалась музыка – завели патефон. Люди все напирали и тогда раздалась команда.

На противоположной стороне карьер, на мешках с песком, стояли пулеметы. Вокруг них, лениво развалившись на ящиках, сидели солдаты. Было хорошо видно, как они что-то ели из своих котелков, пили из железных кружек. Стоявший офицер, похлопывая по сапогу плеткой, что-то произнес и один из солдат нехотя отставил котелок, вытер рукой рот и присел за пулемет.

Он принялся стрелять справа налево, неторопливо ведя ствол пулемета. Ада увидела, как люди срываются с выступа вниз, и почувствовала, как строчка пуль приближается к ней. Она видела невозмутимое лицо солдата, сидевшего за пулеметом. Толпа людей надавила ещё сильнее, рука Даниила выскользнула из её ладони и она полетела вниз, в карьер. Удар ошеломил её. Девочка врезалась в пологую стенку откоса и наполовину съехала вниз. Рядом с ней ворочались тела, кто-то стонал, утробно икал, плакал. Осыпавшийся песок присыпал Аду сверху и она потеряла сознание.

Глава 4

В течение 29 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте.

Немецкие фашисты убивают, терроризируют и обирают мирное население в захваченных районах. В деревне Басманово Смоленской области гитлеровцы забрали у колхозников весь скот и всё продовольствие.