Страница 37 из 41
Только клубы пыли следом за промчавшимся по улице самосвалом, надолго разлучившие нас, напомнили мне, что я все-таки не в Оксфорде.
Но, выходит, я плохо знал этот город? Сосредоточив дл себя все мыслимые его достоинства в одной только Ольге Степановне, я, пожалуй, несколько заузил поле зрения. Или лучше так: достоинства Ольги Степановны на этом более широком фоне начали играть новыми красками! Солигалич обладал, оказывается, своей особенной, просвещенной и свободной душой.
Обойдя чуть не полгорода, я успел еще раз зайти в магазин (в Солигаличе магазины работают на час дольше, чем в Оксфорде) и взял, что там было: бутылку бесцветного мебельного лака, которым покрывал стол, и большую банку светлой масляной краски цвета слоновая кость. Лучше не буду говорить вам, сколько пришлось за это заплатить - разве что в фунты перевести? Но зато теперь я точно знал, что нужно для моего потолка. Зачем так уж буквально копировать чужое? Согласитесь, с моей стороны было бы непростительно замазывать балку цвета мореного дуба (с очень тонким и приятным оттенком) чем-то черным только из-за того, что так якобы всегда поступают в Оксфорде. И потом - какие небеса?! В тесном пространстве моих комнат не может быть никаких небес. Это же каюта, корабельная каюта. Иметь прилично отделанную каюту тоже неплохо...
Расскажу еще об одной нечаянной находке, просто чтоб вы знали, чем была в Солигаличе занята моя голова.
Это случилось позже, когда я уже покрыл балку бесцветным лаком (и она стала немного другой, еще красивее!), выкрасил потолок слоновой костью и обрамил глянцевитые плоскости деревянными лакированными рейками (как в каюте), подобрал под свою новую идею обои, оштукатурил неровные стены специально составленной прочной замазкой... Работа заняла много дней и ночей. Видели бы вы меня тогда! В своей кепочке с длинным козырьком я был похож на самодовольного попугая, рекламирующего вафли Куку-руку (зимой этот попугай нахально глядел на меня одним глазом во всех вагонах московского метро). С Ольгой Степановной я в те дни не встречался. Лишь раз заметил ее издали на моем огороде с ведром и лейкой в руках - она поливала мои грядки! Но я был до того занят и взволнован своими художествами, что не решился ее окликнуть и махнул в душе на это рукой: ладно, мне все равно некогда поливать...
Проснувшись однажды рано утром, я отворил дверь и был поражен неожиданно ярким желтым светом в обыкновенно темных сенях. Эта внезапная перемена, этот ниоткуда льющийся свет вселили в меня ощущение праздника. Растерянно стал оглядываться и отыскал большое яркое пятно света на смолистых досках обшивки под потолком. Оно просто плавилось в глазах и было подобно второму солнцу. Я с любопытством проследил путь луча и обнаружил, что солнце попадает сюда через разбитое чердачное оконце и щель в настиле потолка. Путь был настолько узким, что второе солнце светило каких-нибудь десять - пятнадцать минут в сутки; именно поэтому я до сих пор ни разу его не замечал.
Худой потолок в сенях был моей давней головной болью, одним из сотни самых неотложных дел. В щели сыпались с чердака вороха сухих листьев, стружек и опилок, особенно когда наверху гулял ветер; все это попадало на вешалку с одеждой у двери и на множество других вещей, хранившихся в сенях и в чулане. С неплотно уложенных плашек гирляндами свисала старая паутина с мусором. Я не раз уже примеривался к этому потолку, надеясь сделать его таким же плотным и чистым, как в комнатах, но меня пугал объем работы. По меньшей мере треть худого настила требовалось менять либо восстанавливать заново.
Утреннее событие подсказало новую идею. На место недостающих плашек надо вставить стекло! И тогда мрачные холодные сени будут днем всегда освещены. Со временем здесь можно будет обустроить уютную прихожую. Мне запомнилось необыкновенное впечатление от мансардных окон в верхних этажах английских домов. Вы, например, лежите с книжкой на диване или моетесь в ванной, а над головой у вас - огромное окно без переплета, через которое видно небо с облаками, солнце или капли дождя... Это прекрасно в любую погоду. Я не мог устроить такого на своей крыше: обычную деревянную раму загерметизировать невозможно, а на настоящее мансардное окно, какие стали уже появляться в продаже в Москве, не хватило бы и всей привезенной мной из Англии суммы. Но я мог сделать простое окно - в потолке, под крышей! Свет будет проникать в него с чердака.
На мое счастье, в магазин как раз накануне завезли толстые витринные стекла. Я довольно быстро очистил и сплотил тот потолочный настил, что уже имелся; затем долго (дня четыре) изготавливал большую раму по размеру проема. Далее предстояло перестроить и расширить оконце на чердаке: мне хотелось, чтобы солнце сияло в сенях целое утро. И еще я думал, какой должна быть стена, на которую падают лучи. Выкрасить ее белилами, чтобы еще ярче светила? Или сберечь естественный горячий смолистый цвет, только набить доски посвежее да покрыть их бесцветным лаком, чтоб не тускнели? Или (вот уж фантастическая и непредсказуемая по результатам затея!) развесить на обращенной к солнцу стене зеркала?..
К сожалению, ни завершить, ни даже додумать эту работу я не успел.
Я отлично вас вижу: вы проходите к длинному столу, рядом садится аспирантка Алиса, напротив доктор Клара Дженкинс.
- Решились потратиться на обед? - спрашиваете вы Алису дружелюбно.
- Да, - отвечает Алиса. - Знаете, раньше я не могла понять, почему, если я покупаю из стипендии туфли за двадцать фунтов, на меня смотрят с осуждением и качают головами и те же самые люди каждый день спокойно оставляют в ресторане десять или пятнадцать фунтов за обед. Теперь понимаю. Теперь сама так делаю.
- Значит, вы простили нам обжорство? шутит по-русски доктор Дженкинс. - Вам хорошо в Англии? Вы успели привыкнуть?
- Вчера меня останавливает на улице пожилой человек, - рассказывает Алиса. - Спрашивает: вы заметили, как красив этот город? Но я здесь живу, отвечаю я. А он: я сам живу здесь всю жизнь, но не устаю любоваться!
- Прекрасный ответ.
- С некоторыми русскими бывает очень трудно, - замечает доктор Дженкинс. - По-моему, наш недавний гость до последнего дня чувствовал себ не в своей тарелке.
- Вы заметили, что он всегда был очень бледным? - жалостливо говорит Алиса.
- О да, - отвечаете вы. - Это от недостатка витаминов. У вас в России очень бедная пища, но он и здесь, по-моему, недоедал, экономил деньги, вам так не кажется?
- Он ел за обедом много хлеба, - говорит доктор Дженкинс. - В России все так любят хлеб?
- Там есть очень черный хлеб, он вкусный, - зачем-то вставляете вы.
- Должен вам сказать, - приятным старческим баритоном неспешно произносит профессор Смолянский, сидящий от вас по другую руку, - должен вам сказать, что наш бледнолицый друг меня однажды очень удивил. Я расспрашивал его о преступности в нынешней России, растет ли она. Он подумал и ответил: нет, не растет. Неужели правда? В Англии, к сожалению, преступность растет, и весьма ощутимо.
- Меня он спрашивал, случается ли, что в наш колледж поступают по блату, - замечаете вы.
- Но это же нонсенс!
- Разумеется. Я так ему и сказала.
- Это значит совсем ничего не понимать!
- И откуда эта манера постоянно жаловаться на обстоятельства?
- Я думаю, между русскими и англичанами можно найти много общего...
- Конечно. У меня был знакомый японец, он говорил: если бы вы знали, как Япония похожа на Англию! Мы точь-в-точь такие же, как вы!
Общий смех.
Клара, простите, я плохо вижу без очков, - говорит Алиса. - Что там возле вас на тарелочке, пирожные? Если вас не затруднит, будьте так добры...
Доктор Дженкинс передает ей сухие жесткие круглые хлебцы. Алиса берет один, растерянно держит в руке, затем кладет возле себя. Покраснев, объясняет:
Я думала, это пирожные.
Простите, это я виновата. - Доктор Дженкинс брезгливо морщит крохотный носик. - Я решила, что вы просто хотите хлеба за десертом. Почему не дать, если человек просит?..