Тайфун

Виктор Гаврилович с недоверием и улыбкой посмотрел на жену. Но не спрашивал, зная, что жена долго не удержит потрясающее известие.

- Ни за что не догадаешься, а может, и не поверишь. - Потомила та мужа ещё немного молчанием и выпалила: - Ольга Родионова! По босоножкам я её узнала. Помнишь, когда помолвку их отмечали, она в них щеголяла?

- По босоножкам? - усмехнулся Виктор Гаврилович. - Любопытно. Может, ты и отпечатки их каблучков запомнила?

- Не смейся, и следователь обратил на них внимание. Таких я ни на ком не видела. Да и вспомни, когда она исчезла. Как раз полгода назад. И никого не предупредила, ни с кем не попрощалась. Такого не могло быть, женщина она интеллигентная.

- Выходит по твоему, Владимир Васильевич задушил жену и бросил в яму?

- А ты исключаешь это?

- Ты с ума сошла, Софа. Чтобы Владимир Васильевич поднял руку на женщину...

- Ну да, он такой благородный, положительный, никогда даже матом не выругался. Ты забываешь, что в ревности человек становится зверем.

- А у Владимира был повод ревновать?

- А что, нет? Вспомни, где он её подцепил? Разве она не изменила первому мужу? И здесь перед каждым кокетничала... в город чуть ли не каждый день шастала. В конце-концов не наше это дело, следователи разберутся. Я о тебе думаю и пока капитану ничего не сказала. Мои показания тебе не помешают?

Виктор Гаврилович неопределенно пожал плечами.

7

Сообщение Софьи Борисовны в корне изменило ход следствия и направило его в одно русло. Что эти босоножки видели на ногах жены Родионова подтвердили и другие женщины, дружившие с Ольгой. Опознает ли их сам подполковник Родионов?

Следователь дождался командира эскадрильи и пригласил его в Дом офицеров. Едва подошли к трупу, Врабий, кивнув на босоножки, спросил:

- Вам знакома эта обувка?

По лицу подполковника пробежала тень удивления и страха. Но лишь на секунду: офицер умел владеть собой. Подошел ближе и стал пристальнее рассматривать тонкие полоски кожи, охватывающие щиколотки. Долго молчал. Думал.

- Такие босоножки у моей жены были, - сказал чуть осевшим с хрипотцой голосом. - Но это не Ольга.

- Вы уверены? - Врабий пронзал подполковника обескураживающим взглядом.

- Уверен, - твердо ответил подполковник.

- По каким признакам?

- Жена была тоньше. И кроме босоножек, никаких оснований...

- Труп при разложении меняет свои формы, - напомнил капитан. - Где сейчас находится ваша жена?

Вопрос убийственный. Его с тревогой ожидал подполковник. Пожал плечами.

- К сожалению, мне это не известно.

- Когда она уехала от вас?

- Первого ноября прошлого года.

- Почему она уехала?

Родионов снова пожал плечами.

- И она не предупреждала вас?

- Нет.

- Вы не ссорились с ней?

- Нет.

- Она забрала свои вещи?

- Их было немного.

- Оставила какую-нибудь записку?

- Да. К счастью, я сохранил её.

- Можете показать?

- Разумеется. Она у меня дома.

- Будьте любезны, принесите сюда...

Родионов шел на квартиру как в бреду, не веря в реальность происходящего. Разве может так быть: одновременно погиб летчик, в чем, несомненно, обвинят командира, и найден труп якобы его жены, уехавшей неизвестно куда и с кем. Что Ольга покинула его ради нового любовника, он не сомневался. У них, когда она попросила забрать её с собой, был строгий уоговор: если изменит ему, то сразу уезжает. И вот записка: "Прости, делаю так, как мы договорились". Документ, как говорится, совсем не оправдательный. Даже наоборот, можно подумать, что она решилась на самоубийство...

Но записка запиской, а босоножки, - действительно улика весомая. И если капитан прав, что труп при разложении меняет формы, то Владимир не может утверждать, что это не Ольга. Тогда, выходит, её кто-то убил, ограбил, а тело сунул в выгребную яму туалета. Кто? Грабитель? Но в тот вечер, вернувшись домой уже в девятом часу - обсуждал в штабе со своими помощниками проблемы зимней эксплуатации техники и завершения плана летней учебы, - он ничего не заметил. Его не смутило даже то, что Ольги нет посчитал, что она у кого-то из соседей. Лишь когда включил свет - было уже темно - и, сбросив летное обмундирование, полез в шифоньер за пижамой, обратил внимание на отсутствие её вещей. А потом увидел на столе и записку.

Он тогда сильно расстроился: два года прожили, как говорится, в любви и согласии, и вдруг такое... В комнате стоял ещё запах её любимых духов "Белого ландыша", значит, уехала она совсем недавно... На ночь глядя?.. Ничего удивительного, она не робкого десятка. И скорее всего уехала не одна, больно уколола в сердце ревность.

И теперь, восстанавливая картину того вечера, он пришел к выводу, что в квартире никакого беспорядка не было. Значит, насилие отпадает. А так просто Ольга не позволила бы дать себя задушить, женщина она не из слабых. Да и соседи услышали бы: перегородки в квартирах хлипкие - на первом этаже слышно, что делается на последнем, четвертом.

Он хотел было позвонить Софье Борисовне, но передумал, к чему лишние пересуды; уехала и уехала, в добрый путь. Насильно мил не будешь. А Ольга своенравная, непредсказуемая была женщина. Почти два года они прожили вместе, но он так и не смог понять её до конца. Иногда настроение у неё менялось по пять раз на дню: то веселая и радостная, то вдруг задумчивая и грустная, замкнутая и недоступная. Что-то в ней было таинственное, загадочное. Возможно, это в ней больше всего ему и нравилось: говорят, чем женщина непонятнее, тем интереснее. Возможно. В первый раз, когда он её увидел, не красота привлекла его внимание, не ослепительная голубизна большущих глаз, - хотя и лицо и глаза были очаровательны, - он обратил внимание на удивительно отсутствующий взгляд сидевшей на скамейке у столовой женщины, отрешенной от всего земного, словно блондинка спала с открытыми глазами и никого вокруг не замечала, ничего не слышала. А редко кто из проходивших мимо мужчин не бросал на неё вожделенного взгляда и не говорил комплиментов. Ни одна черточка на её прекрасном лице не реагировала на лестные замечания, что заставляло поклонников проходить мимо.

А Владимир не прошел, сел рядом, словно именно его она ожидала, и чтобы не рассердить её своим бестактным вторжением, удержать хотя бы на несколько минут, сказал весело: