Медвежий вал

Почему «Медвежий вал»? Я пытаюсь припомнить, где и когда мелькнуло в документах разведотдела 39-й армии это название воздвигнутой гитлеровцами под Витебском укрепленной полосы, и не могу. «Восточный вал» — да, упоминается в книгах о войне. О строительстве этого вала немцы объявили в августе 1943 года. «Медвежий вал» — скорее вымысел, с которым свыкся я сам и свыклись ветераны. Несколько сот человек подписали это обращение, и никто не усомнился, не спросил, а почему «Медвежий»? Гитлеровцы называли танки «тиграми», «пантерами», почему не могли назвать похоже и свою укрепленную полосу?!

Дело не в названии, а в самих укреплениях, а они-то были, да еще какие. С октября по июнь бились мы под Витебском, прорывая укрепленные полосы одну за другой. Девять месяцев кровавой борьбы. Этим событиям я и посвятил свой роман, стараясь максимально сохранить время и место боев, их развитие и ход, общую обстановку в полосе 39-й армии, в которой мне довелось служить. На войне тысячи людей в постоянном движении: меняются соединения, части, происходит перестановка командиров, на смену убитым и раненым приходят новые люди. А роман... Он же не терпит перенаселения героями, новыми лицами, и, даже придерживаясь канвы событий, документальности, художник вынужден производить отбор и обобщения.

Следует сказать и другое: роман написан до открытия Архива МО, и мне приходилось полагаться только на свою память. За истекшие тридцать лет многое прояснилось, и, пользуясь переизданием романа, мне кажется, не лишним будет рассказать, кто стоял за литературными героями, назвать подлинные имена.

В сентябре 1943 года, когда витала в воздухе крылатая фраза: «Вперед на запад!», 39-ю армию принял новый командующий генерал Берзарин. «Это был чудеснейший человек, самородок, — пишет о нем бывший начальник штаба армии генерал Симиновский. — Повторяю — самородок. Уважением он пользовался во всех слоях армии, исключительно...»

Николай Эрастович Берзарин известен многим дальневосточникам. В 1938 году, в боях на Хасане, он командовал 32-й стрелковой дивизией. Среднего роста, плотного сложения, густобровый, с зачесанными назад волнистыми волосами. Умный, внимательный, чуть вприщур взгляд. Чеканная, лаконичная речь. Умение владеть эмоциями. Я почти полгода прослужил при нем в штабе, но не слышал ни сам, ни от других, чтобы он позволил себе грубость в адрес подчиненного, вспышку гнева. Армия — большое и сложное хозяйство. Принимая многочисленных подчиненных, выслушивая их доклады, он не терпел только одного — многословия. Берзарин был человеком высокой культуры, и мы, офицеры, старались ему подражать. Но в первую очередь учились деловитости, штабной культуре у своего начальника Моисея Исаковича Симиновского — прекрасного организатора.

Осень 1943 года — время битвы за Днепр. Наша армия тоже вела долгие и кровавые бои, и к витебским укреплениям врага подошла ослабленной, с большой недостачей личного состава в подразделениях. Месяц с небольшим длился период обороны. Это вовсе не значило, что боев не было: каждую ночь десятки разведывательных групп прощупывали оборону противника; артиллерия вела огонь; войска завязывали скоротечные схватки за отдельные высотки и деревни.

Наступление было приурочено к годовщине Великого Октября. Намечен прорыв вражеской обороны, севернее шоссе Лиозно — Витебск, двумя дивизиями — 134-й и 158-й. Три дивизии — 17, 19, 91-я гвардейские сосредоточены для развития успеха. Утро. Туман. Все на местах, ждут сигнала. Такая тишина, словно все вымерло. В десять утра раздается гром артиллерийской подготовки. Сотни орудий и минометов ведут интенсивный беспрерывный огонь по вражеской обороне. Через час в грохочущие звуки артподготовки вплетается вой и свист реактивной артиллерии — «катюш». Пехота поднимается в атаку. Оживает вражеская оборона. 134-я стрелковая дивизия овладела двумя линиями траншей в Шариках и Зоолище. В деревнях ни одного дома, все пошло на немецкие блиндажи. Очереди трассирующих пуль секут землю, не дают ходу дальше. Туман мешает видеть цели.

158-я стрелковая дивизия тоже сначала вклинилась в немецкую оборону не глубоко, но потом, пользуясь тем же туманом, генерал Безуглый начал настойчиво поджимать свои полки: если мы не видим врага, так и он не видит нас, надо мелкими группами обходить вражеские пулеметы и уничтожать их. Ночь, темень не остановили наступающих, и к утру 158-я дивизия овладела деревнями Бояры, Королево, Еремино, перерезав большак Лиозно — Витебск в глубоком тылу у немцев. Именно успех этой дивизии послужил основанием для приказа о действиях в ночное время.

Впервые я встретился с генералом Безуглым — командиром 158-й стрелковой дивизии — в сентябре 1943 года, когда шли бои на подступах к Лиозно. Наш полк получил дневку на отдых, на приведение личного состава в порядок: помыть людей в бане, дать возможность постирать гимнастерки, почистить оружие. Естественно, что мы оказались во втором эшелоне и вечером получили приказ к утру сменить один из полков 158-й дивизии и в его полосе наступать. К утру мы вышли в указанный район, но часть, которую надлежало сменить, ушла куда-то дальше. Надлежало их найти. Я позвал с собой помощника начальника штаба полка по разведке (ПНШ-2) старшего лейтенанта Катаргина, и мы подались по какой-то гати через болото туда, где шла перестрелка. А дальше произошло все так, как это описано в моем романе.

Иван Семенович Безуглый встретил Октябрьскую революцию матросом Черноморского флота. В гражданскую — он воюет в составе дивизии Киквидзе. С тех пор он в рядах Красной Армии. Перед войной он командовал десантниками. 22 июня застало его в Москве, в отпуске. Он тут же кинулся в свои войска, находившиеся близ границы, но ему удалось найти только штаб. Лишь через полгода его назначили командиром 158-й стрелковой дивизии, сформированной из коммунистических батальонов Москвы. С этой дивизией в марте 1942 года он и вступил в бой на территории Калининской области. Неподалеку от Ржева есть деревня Холмец, там находится первая братская могила воинов этой дивизии, место паломничества ветеранов завода имени Лихачева.

Сколько я его помню, он всегда был в кожанке, с обветренным красным лицом, и только лоб под генеральской фуражкой оставался белым. Крепко сложенный, волевой, энергичный, он всегда говорил громко, словно бы отсекая одно слово от другого для большей ясности, и порой — грубовато. Он даже бравировал, по-моему, своей грубоватостью, резкостью, и этот тон превратился в черту его характера. На него за это не обижались, потому что ни для кого он не делал исключения, но главное, что за этой его грубоватостью следовала всегда большая забота о солдатах и офицерах, забота о деле, высокая справедливость. Для себя он взял правилом всегда видеть поле боя, чтобы в любую минуту помочь войскам всеми средствами, какие были в его распоряжении. От его пронзительных серых глаз не ускользала ни одна мелочь, он все замечал, тут же заставлял исправить, сделать как положено. Солдаты его любили, и в войсках про него ходила масса былей и небылиц, порой смахивавших на явные анекдоты.

В феврале 1944 года он принял командование 5-м гвардейским стрелковым корпусом и в этой должности встретил День Победы. Он любил дело и умел организовывать людей. Уже после войны, появляясь в местах, где его войска вели самые тяжелые бои, он всегда привозил с собой то отлитую на заводе мемориальную доску, чтобы увековечить память о погибших, то еще что. В подшефную школу в Бабиничах он приехал с трактором для ребят; кажется, он «выколотил» его чуть ли не в Тимирязевской академии.

В тот же день я познакомился и с командиром полка подполковником Томиным. Улыбчивый, вежливый человек. Это его полк прорвался в Еремино на большак. Была глубокая ночь; он знал, что утром гитлеровцы навалятся на него, а с ним ни одного танка. «Коробочки» дам, — радировал на его запрос Безуглый. — Высылай людей, которые знают дорогу и могут провести их к тебе». И тут к нему подошла деревенская девушка, слышавшая этот разговор, и сказала, что она знает тропу на Королево. Ночью она благополучно провела туда бойцов и вернулась в деревню на броне танка. В суматохе начавшихся контратак забыли спросить имя отважной патриотки, оказавшей столь важную услугу. Лишь спустя двадцать лет, с помощью красных следопытов, удалось установить фамилию женщины. «Проводник в красной косынке» — так 25 октября 1967 года газета «Красная звезда» назвала жительницу села Вторая Заболоть Александру Филипповну Лукьянченко, совершившую этот подвиг.