Медвежий вал

Утро выдалось морозное, немного туманное: сыпался сухой, мелкий снежок. Деревья, оттаявшие во время оттепели, будто стеклом покрылись ледяной корочкой.

До самого штаба дивизии Черняков ехал шагом, только изредка понукая лошадь.

Врезанные в откос оврага штабные блиндажи были хорошо замаскированы. Чернякова сразу же проводили к генералу. В блиндаже было жарко натоплено, чисто, на полу лежала ковровая дорожка. Черняков разделся в приемной и постучал. Генерал откликнулся. Он стоял у стола в белой сорочке, заправленной в высокие брюки. Пестрые шелковые подтяжки плотно охватывали его крепкие плечи. Высокий покатый лоб был усеян мелкими бисеринками пота.

Китель, небрежно кинутый на спинку стула, свисал до самого пола. Чуть-чуть отливали на свету зеленые, шитые шелком полевые погоны с большой белой рельефной звездой. Карта-двухсотка занимала весь стол. Дыбачевский вертел в пальцах синий карандаш: видно, только что работал над картой. Тут же лежал раскрытый блокнот.

Линия фронта была обведена, и громадная вмятина в обороне противника севернее города Витебска нависла над ним, как налитый водой пузырь. На том месте, где обозначался город, рядом с пепельницей стоял стакан с недопитым еще горячим чаем.

Дыбачевский был в хорошем настроении: увидев Чернякова, он сделал два шага навстречу, сразу перекрыв чуть не трехметровое расстояние от стола до порога, и крепко потряс ему руку, показывая, что, поскольку он в домашней обстановке, можно обойтись без формальностей.

— Легок на помине! — воскликнул он. — А я только что думал: уж не послать ли за тобой? Ну садись, гостем будешь! — Он жестом указал Чернякову на стул.

— Я не в гости, товарищ генерал, — улыбнулся Черняков, присаживаясь. — Есть кое-какие соображения...

— Постой, постой, — перебил генерал. — Задачу, сам знаешь, какую получили: «В случае отхода — незамедлительно преследовать». Даже «сковать огнем» не упомянули. А какое там преследование, когда противник сидит и носом не ведет?

— Спокойно сидит, — согласился Черняков. — Сам он никуда и не пойдет, — вышибать надо.

— А здесь-то, видал? — генерал показал на карту. — Красивое положение у соседей может получиться. Кстати, воюют славно: взяли двадцать тысяч пленных за один день и генерала, всю гитлеровскую группировку по лесам разогнали. Хотел бы я там быть! — Он подсел к столу, кликнул адъютанта и распорядился подать чай.

— Тут такая интересная обстановка, что удача прямо сама в руки плывет, — начал было Черняков.

— Подожди, — прервал его генерал. — Давай сначала чайком побалуемся, а потом и о деле. Погодка-то промозглая, замерз поди...

— Не откажусь, — согласился Черняков, надеясь, что за непринужденным разговором ему скорее удастся заинтересовать генерала своим планом.

— Ну, давай, по законной — наркомовской, — поднял стакан генерал.

Черняков чокнулся.

Чаевали не спеша. Разговор вертелся вокруг пустяков. Но положение на участке армии глубоко интересовало обоих. Вот почему, когда Черняков в третий или в четвертый раз заговорил о своем предложении, генерал отодвинул стакан в сторону:

— Ну что ж, к делу так к делу. — И спросил неожиданно: — Вам не надоело в полку?

— Служба не спрашивает нашего желания. Куда кого поставили, там и приходится выполнять свой долг, — не спеша ответил Черняков.

— Давайте говорить прямо, — предложил Дыбачевский и подался туловищем к столу.

— Я вас слушаю, товарищ генерал!

— Не считаете ли вы, что вам, с таким опытом войны и руководящей работы, пора подниматься выше? Если вы дадите согласие, я добьюсь вашего назначения на должность заместителя. Мне одному просто беда, никуда не могу отлучиться, а для вас это будет переходная ступень к самостоятельному командованию дивизией. Что вы на это скажете? — Он ждал ответа, следя испытующим взором за тем впечатлением, которое произвел на Чернякова.

Перспектива служить непосредственно под началом Дыбачевского совсем не устраивала Чернякова. Он достаточно знал характер генерала и догадывался, чем вызвано его предложение. Дыбачевскому хотелось держать Чернякова «при себе», загрузить его всякими незначительными, мелкими делами, чтобы тот отныне не вносил в жизнь дивизии тот беспокойный, новаторский дух, который так не нравился генералу.

И, понимая все это, Черняков, пытаясь говорить как можно равнодушнее, ответил:

— Я ведь уже в годах, товарищ генерал. Иной раз придешь в блиндаж, так и другой заботы нет, как скорее бы до нар добраться. К тому же ответственность и так большая, а тут еще прибавится. Нет уж, увольте, товарищ генерал!

«Ишь, хитрец!» — подумал Дыбачевский.

— Конечно, дело это такое, что не горит. Можно кого и помоложе найти, — вслух сказал он. — Время терпит, подумаете, потом скажете.

Дыбачевский, словно вспомнил что-то необходимое, озабоченно сдвинул брови. Он встал, набросил на плечи китель и начал неторопливо застегиваться на все пуговицы.

Поскольку перед Черняковым находился уже не скучающий в час отдыха генерал, а прежний Дыбачевский, одетый по форме, полковник встал тоже и уже официально спросил:

— Разрешите изложить вам суть моего дела?

— Говори, послушаю, — ответил генерал. — Да гы чего встал — садись!

Черняков рассказал о показаниях пленного, о ссоре двух гитлеровских полковников, о том, как можно полно использовать эту ссору, чтобы наказать обоих Дыбачевский расхохотался:

— Здорово! Как это я не подумал об этом!

Черняков обрадовался: наконец-то генерал заинтересовался! Но, оказывается, Дыбачевского привлекла лишь анекдотичность ситуации. Черняков достал из папки карту, записки и с жаром стал доказывать, какой счастливый козырь плывет в руки дивизии. Но генерал снова стал холоден.

— Чего ж ты хочешь от меня?

— Мне думается, что такие обстоятельства можно использовать, товарищ генерал...

Дыбачевский задумался. Казалось, он все свое внимание сосредоточил на руках, забыв о первопричине размышления. Черняков ждал. Наконец генерал поднял голову:

— Попробую передать твои соображения командующему, хотя и не уверен, что из этого что-либо получится. В моей власти разрешить действия в пределах разведки боем одной стрелковой ротой. А ты замахнулся на такое, что и дивизией не управиться. Между прочим, я считаю, что в твоем плане основная задача ляжет в дальнейшем на соседа слева. А наша дивизия уже имеет боевую задачу... Не так ли?

Чернякову жаль было расставаться с тем, что приняло в душе осязаемые, зримые формы.

— Разрешите мне доложить свои соображения командующему?

— Погоди, — сказал Дыбачевский и взялся за телефон. — Вызовите Безуглова!

Ему ответили. Дыбачевский вкратце спросил, не сможет ли он — Безуглов — рассмотреть один вариант.

— Вот что, — сказал генерал, окончив телефонный разговор. — Завтра Безуглов приедет ко мне в десять утра. Посоветуюсь. Может, он согласится взять дело на себя, ведь это больше его коснется, чем нас... Ну... — Дыбачевский протянул руку и встал, давая понять, что разговор исчерпан

 Глава шестая

Войска Первого Прибалтийского фронта вышли к магистрали Витебск — Полоцк в районе Старого Села северо-западнее города, создав серьезную угрозу для Третьей танковой армии противника, в которую входил и 53-й армейский корпус Гольвитцера.

На острие вбитого клина шли ожесточенные тяжелые бои. Нажимом с востока надо было не допустить переброски сил противника с неатакованных участков фронта, и Западный фронт тоже начал наступление юго-восточнее Витебска. Главный удар теперь наносил сосед Березина, а ему предлагалось все силы с правого крыла, где наступление было остановлено на линии пунктов Руба, Бибиничи, Загоряне, перебросить налево, для взаимодействия с соседом.

В такой беспокойный, тревожный период, когда еще неясно было, где и как наносить новый удар, какими силами, Березин получил записку Безуглова.