Страница 36 из 99
Знакомая обстановка... При одном воспоминании кровь бросилась Крутову в лицо... Это было недавно, как только перешли к обороне. Коммунистов собрали для разбора персонального дела. Первым выступил Кожевников, он начал издалека: победы Красной Армии на фронтах Отечественной войны в корне изменили внешнеполитическую обстановку, здание фашистского блока трещит по всем швам... Огромны наши задачи. Справедливы и прекрасны наши цели. И вот на этом фоне перед нами нетерпимый проступок коммуниста... Короче — положил Крутова на лопатки по всем правилам, живого места на нем не оставил.
Потом Еремеев: разве можно положиться на офицера, когда ему сам Черняков потакает, поблажку дает. Крутов привык на нп рядом с командиром полка сидеть, про субординацию забывать стал, своевольничает... Вместо того чтобы запретить взводу авантюрные действия, сам туда же полез. Он и еще чего-нибудь натворит, если коммунист Черняков не будет более требователен к нему...
Что греха таить, критикуя, не церемонились с Крутовым. Это уж потом, когда до голосования дошло, по-иному взглянули — в корень!
Что Крутов тогда пережил — не доведись никому.
Потом выступил Черняков, и тут, кажется, произошел какой-то перелом.
— В том, что разбираем персональное дело, — сказал он, — есть доля моей вины. Я считал, что на Крутова можно положиться в серьезных вопросах. Мне хотелось бы только напомнить, что, когда я посылал Крутова в охранение, у меня уже лежал приказ на разведку боем. Высоту мы так или иначе должны были брать, и трудно сказать, когда было бы больше жертв: когда высоту атаковало охранение или когда мы стали бы ее брать ротой, как намечалось?.. Вина Крутова в том, что мы скомкали такое важное дело, и это просто случайность, что высоту мы все-таки удержали. — И Черняков повернул дело другой стороной: — Разбирая проступок Крутова, давайте посмотрим, как у нас в полку с инициативой офицеров. Война чем дальше, тем больше требует от каждого офицера самостоятельности, быстрых решений в бою и энергии. А как у нас получилось во время наступления? Смотрели друг на друга да на начальников. Не беспокоят — тем лучше!.. Быть инициативному нелегко — будут и промахи, как у Крутова, если офицер примет решение, не продумав всей глубины задачи. Но расправляться за это с такими офицерами с плеча не следует. Учить надо на ошибке одного — всех!.
Крутов вздохнул: «Ну, что было, то прошло. Подправили, поддержали — спасибо!»
...По знаку генерала капитан из отдела кадров стал читать приказ о присвоении очередных званий офицерам полка. Когда называли фамилию, имя, отчество, Черняков отыскивал глазами того, кого это касалось, и взглядом, кивком головы поздравлял.
— ...звание капитана — Крутову Павлу Ивановичу!
При этих словах Дыбачевский поднял голову и окинул Крутова серьезным взором.
Потом началось вручение орденов. Награжденных было много. Когда вызвали Крутова, он покраснел и стал неловко протискиваться к столу. Дыбачевский вертел в руках рубиново-красную звездочку.
— Хотел дать тебе за разведку в тылу врага что-нибудь поважней, — с покровительственной улыбкой сказал он, — да вижу, не дорос, еще своевольничаешь... Твое счастье — высоту удержали, а то б я тебе всыпал... Дельбрюки... — он усмехнулся.
— Тогда некому было бы и всыпать, товарищ генерал, — ответил Крутов.
— Ладно, на будущее учти... Служи, старайся. За плохое в армии бьют, за хорошее награждают, поэтому — получай. Поздравляю! — генерал передал орден и пожал Крутову руку.
Немного оправившись от волнения, Крутов нашел глазами Малышко. Тот тоже был награжден, но стоял, о чем-то задумавшись. Лицо без улыбки выглядело по-стариковски усталым.
«Что такое? — удивился Крутов, редко видевший друга таким. — Неужели у него что случилось?»
Черняков о чем-то тихо переговорил с генералом и поднялся, требуя тишины и внимания.
— Товарищи! — сказал он взволнованно. — У нас сегодня редкий и очень хороший день. Мне приятно и радостно видеть, как растут молодые офицеры, набираются сил и знаний, расправляют крылья. Недалеко новые бои. К нам уже прибывают люди. Позвольте мне представить вам двух новых товарищей! Разрешите, товарищ генерал?
Дыбачевский кивнул головой, и по знаку Чернякова вперед вышли два офицера.
— Лейтенант Бесхлебный! — отрапортовал один.
Был он невысокий ростом, худощавый, белобрысый и имел самый обычный, заурядный вид фронтового офицера. Пристальный взгляд и плотно сжатые тонкие губы выдавали в нем характер настойчивый, без ненужной мягкости. На гимнастерке у него пришиты две ленточки — знаки ранений, а под ними орден Красной Звезды.
Бесхлебный встретился взглядом с Крутовым и еле приметно кивнул ему головой: в госпитале они лежали в одной палате. Участник сталинградских боев, Бесхлебный любил инициативных, справедливых начальников и поэтому, наслушавшись отзывов Крутова, добился назначения в полк Чернякова.
— Лейтенант Владимиров! — представился другой офицер, коренастый, живой, порывистый, с румянцем на полных щеках. Улыбка играла у него на губах, глаза смеялись. Видно было, что он и без церемонии представления быстро бы перезнакомился со всеми.
— Я воевал еще мало, но думаю, что успею наверстать с вашей помощью!
Офицеры рассмеялись, а Черняков сказал:
— Они — товарищи и просятся в одну роту. Хорошая дружба на войне не мешает. У Еремеева как раз одна из рот без офицеров, вот мы и направим их туда. Будем надеяться, что они полюбят наш полк! — Он обратился к генералу: — Вы будете говорить, товарищ генерал?
Дыбачевский не спеша поднялся, обвел глазами людей, и все смолкли. Говорил он о том, что недалеко новые бои, что надо учиться воевать так, чтобы заслужить благодарность Верховного Главнокомандующего и чтобы дивизия получила почетное звание «Витебской».
Крутов и Малышко покинули блиндаж командира полка первыми и сразу же свернули с дорожки в лес. Под ногами похрустывал схваченный легким морозцем снежок, не успевший растаять в лесной чаще.
— Ты чего это, будто не в своей тарелке? — спросил Крутов. — Сам не свой!
— Понимаешь, серьезное задание. Могу я тебя, как товарища, просить об одной услуге?
— О любой, лишь бы в моих силах! — горячо ответил Крутов. — И вообще, к чему такое предисловие?
— Организую разведку на Тишково. «Язык» нужен до зарезу. Я сам иду с группой захвата...
— Ну, это ты брось! Ты же не рядовой разведчик, а ПНШ, и полковник этого тебе не разрешит. Дыбачевский и так смотрит на него косо, а случись что с тобой, это же скандал на всю армию. Ты об этом думал?
— Думал. Все улажено. Полковник не разрешал, но генерал сказал: «Ничего, пусть сам идет! «Язык» должен быть...» Все должно получиться. Нужно только организовать огневую поддержку группе и отвлечь внимание противника от того участка, где мы намерены действовать. Тогда все будет в порядке!
— Говори, что я должен сделать?
— Возьми на себя организацию поддержки. Ты изучил передний край и хорошо знаешь, что надо делать. И потом... не уходи из траншеи, пока я не вернусь. Идет? Я буду спокойнее себя чувствовать, если буду знать, что ты за мной смотришь...
В блиндаже друзья набросили на себя маскхалаты, чтобы пойти к месту предполагаемого поиска и там обо всем договориться практически.
— Э-гей, дружки! К восьми вечера быть здесь! — предупредил их дежурный офицер.
— Ладно, — ответил Крутов. — К восьми вернемся!
Однако они задержались. Воспользовавшись сумерками, Крутов предложил осмотреть весь путь почти до самых проволочных заграждений противника. Не долго думая, они вылезли из окопа и ползком спустились в лощину. Подход был удобный до самого противотанкового минного поля. Оно не должно было помешать поиску.
Возвращались они в штаб полка усталые, но очень довольные. Малышко шутил, то и дело подталкивал Крутова плечом и вел себя как мальчишка. Крутов тоже не оставался в долгу.
Дежурный встретил их грозным окликом:
— Эй, «именинники», где вас черти носили до сих пор? Быстрей к столу!