Страница 25 из 99
В эти напряженные часы Березин как-то бессознательно не придал значения строкам донесений с наблюдательных пунктов о том, что на стороне противника замечено зарево. Мало ли что может гореть во время наступления? Он не замечал за работой хода времени, и поэтому сообщение Безуглова прозвучало для него так неожиданно. Безуглов докладывал, что взял Бояры: захвачены дивизион тяжелых орудий, пленные, трофеи. Решил снять остальные полки и двинуть по горячему следу. В заключение Безуглов попросил предупредить соседей: пускай сами побеспокоятся о флангах.
— Отлично! — воскликнул Березин. — О флангах не беспокойтесь. Утром приступим к выполнению второго этапа операции, а пока вашей дивизии придется действовать одной. Передайте отличившемуся полку мою благодарность. Что нужно дивизии? Гаубичные снаряды? Да, у меня с гаубичными тоже бедно, но для вас прикажу выделить. Немедленно распорядитесь выслать машины. В ваше распоряжение передаю полк истребительной артиллерии. Используйте его смело, на эти орудия боеприпасы не лимитированы. Пробивайтесь вперед. Королево к утру должно быть ваше!
Березин был очень доволен, что удалось захватить деревню Бояры. Если еще удастся овладеть Королевом, тогда прорыв перехлестнет за артиллерийские позиции противника и можно смело вводить в бой гвардию. Воодушевленный, он мерил скорыми шагами комнату и восклицал:
— Молодец! Честное слово — молодец! Теперь пойдет! — Под «пойдет» он разумел разворот всех действий на следующий день, поэтому надо было продумать расстановку сил всей армии. Следовало вызвать начальника штаба.
Когда Семенов вошел, Березин кивком головы пригласил его к столу.
— Обстановка в корне меняется в нашу пользу, — сказал он. — Безуглов взял Бояры...
— Зато у Дыбачевского застой! — вставил Семенов. — Получается разрыв...
— Надо подхлестнуть всех, не только его. Это важно на будущее...
Семенов достал блокнот и стал делать в нем быстрые пометки, изредка наклоняя голову в знак того, что приказание понято и разъяснений не требуется. При каждом кивке тускло взблескивала еле прикрытая светлыми волосами облысевшая макушка.
— Напишите отдельный приказ, — продолжал Березин, расхаживая по комнате. — Томина и всех отличившихся при захвате Бояры — наградить. Ночные действия пропагандировать всеми доступными средствами, вплоть до повышения отличившихся сержантов и офицеров в звании и должности. Второе: надо приблизить медсанбаты и командные пункты дивизий, полков к передовой. Кстати, не кажется ли вам, что и нам с вами было бы полезнее находиться поближе к войскам?
Семенов кивнул головой:
— Будет исполнено, товарищ командующий!
— Главное, проследите, чтобы гвардия чуть свет уже приступила к выполнению задачи, — предупредил Березин. — Я надеюсь, что к утру у нас будет Королево, а это ключевая позиция, кто ею владеет, у того большие преимущества.
Дыбачевский, разбуженный среди ночи, долго не хотел подниматься. Он не любил бодрствовать ночью. Сама природа предопределила — ночь для сна и покоя, и что за смысл будить его, когда кругом затишье? Хорошо и так, что он, генерал, уже трое суток невылазно торчит в этом погребе-блиндаже.
— Товарищ генерал, — не унимался и тряс его за плечо офицер, — срочно... Из штаба армии.
Слова о штабе заставили Дыбачевского немедленно подняться. Он аппетитно еще раз потянулся, рывком сбросил с нар ноги и сел.
— Что такое? Давай!
Офицер подал ему развернутую папку.
...Вместо решительных активных действий ночное время, — гласил полученный приказ, — когда противник измотан дневными боями, командиры дивизий частей спокойно свернули боевые действия наступлением темноты».
Дыбачевский недовольно поморщился.
«Отмечая плохие действия... — тут упоминалась и дивизия Дыбачевского, — ставлю пример ночные действия Томина тчк. Наступлением рассвета энергично продолжать выполнение задачи прежних границах».
Приказ излагался кратким телеграфным языком, минуя союзы и запятые. Он был длинный, на трех страницах, и подробно намечал задачу дня для гвардейцев и всей армии.
Настроение было испорчено надолго. «Везет же человеку, — думал Дыбачевский о Безуглове. — У всех ничего, а он взял такую деревню, как Бояры». В душе он считал себя намного способнее Безуглова, а вот поди ж ты... не везет.
— Распишитесь, товарищ генерал! — попросил офицер и подал ему в руки карандаш.
Дыбачевский сердито, будто колом, двинул карандашом поперек листа. Впав в дурное расположение духа, он накричал на своего начальника разведки, не сумевшего толком доложить обстановку, потом на командиров полков. Даже Черняков, на свой риск наступавший ночью, и тот не миновал общей участи.
— Только бы вперед, — гневно выговаривал ему по телефону Дыбачевский, — а фланги? Где противник, сколько, вы узнали?
— Я принял необходимые меры, — как можно спокойнее ответил Черняков.
— Знаю ваши меры! Вот отрежут, тогда запоете: «Товарищ генерал, выручай!..»
— Прикажете вернуться?
— Что-о? Устанавливай локтевую связь с Коротухиным!..
Вместе с рассветом в блиндаж пошли офицеры различных служб со своими запросами, нужными и ненужными бумагами. Приехал и начальник штаба дивизии. Он попросил из блиндажа офицеров и, оставшись наедине с генералом, сказал:
— Требуют характеристики на командиров полков.
— Что у них там — горит? Не могут подождать? Не знаешь, чем заниматься: то ли боем руководить, то ли бумажной волокитой...
— Срочно требуют, в армию! Я проектики набросал! — Невозмутимо постукивая, по столу карандашом, он ждал, пока Дыбачевский прочтет и подпишет уже составленные характеристики.
«Тактически грамотный и инициативный командир...» — прочтя эти слова про Чернякова, Дыбачевский фыркнул и похлопал себя по шее:
— Вот где у меня его инициатива сидит! Дай-ка сюда карандаш, я сам напишу!
«Не обладая достаточной теоретической подготовкой, увлекается решением мелких, второстепенных вопросов, в ущерб главной боевой задаче, — появились новые строки взамен зачеркнутых. — Вместо насаждения твердого единоначалия в полку придерживается в командовании ложнодемократических принципов руководства. В результате имелись случаи своеволия, проявленные со стороны младшего офицерского состава, что привело к напрасным жертвам и материальным затратам».
Дыбачевский со злорадством поставил точку, очень довольный тем, что удалось поприжать Чернякова. «Ложнодемократические принципы... С этим, брат, шутки плохи, недалеко ускачешь!»
Занимался новый день. Расплывались в сгустившемся к утру тумане низкие ракитовые кусты. Репейники по межам, опушенные инеем, казались призрачно-нежными и неуместными в этой суровой картине.
Дорога, пересекавшая передний край, вынырнув из ложбины, круто взбиралась на пригорок и пряталась в серой мгле. Где-то там батальоны. К ним медленно, катимые вручную, движутся орудия полковой батареи.
Дохнул еле уловимый ветерок, обдал холодком лицо Чернякова, вышедшего из блиндажа, шевельнул тонкие ветви ракитника и сорвал с него пушистые хлопья инея.
— Наконец-то, — облегченно сказал Черняков. — Может, разгонит, а то как в мешке...
Серая мгла колыхнулась и стала нехотя приподниматься, открывая взору окрестности. Внимание Чернякова привлекла суета на батарее.
— Крутов! — крикнул он. — Принеси мне, пожалуйста, бинокль!
Вышедший на зов офицер, подав бинокль, тоже уставился на батарею. А там происходило непонятное: артиллеристы развернули орудия на деревню, из которой только что вышли, и попрятались за щиты.
— Ничего не пойму, — бормотал Черняков, пожимая плечами. Внезапно орудия окутало дымом. Грохнул залп, другой, и каждое орудие стало бить самостоятельно, беглым огнем. Разрывы слышались рядом, буквально в двух-трех сотнях метров от наблюдательного пункта.
— С ума сошли! По своим! — воскликнул Черняков. — Медведев, Савчук, сюда! — вызвал он офицеров-артиллеристов.