Бесплодная земля

Как брэдфордский миллионер без фрака.

Она устала, ужин завершен,

Он полагает, можно без опаски

Начать игру, ее ласкает он,

Она бесстрастно терпит эти ласки.

Он распалился: вот уж в наступленье

Идут, преграды не встречая, руки,

Он словно рад ее бесстрастью, лени

Не ропщет самолюбие от скуки.

(А я перестрадал все наперед,

Как будто сам на том диване был,

Ведь у Фиванских я сидел ворот,

В Аиде среди падших я бродил.)

Он снисходительно ее целует

И прочь идет по лестнице впотьмах...

Еще не осознав, что он исчез,

Помедлила у зеркала немного,

Обрывок мысли в мозг ее пролез:

"Теперь все позади - и слава Богу".

Когда красавица, греху поддавшись вдруг,

Одна по комнате потом все ходит

То прядь взовьет она движеньем рук

Бесчувственных, то граммофон заводит.

"Та музыка подкралась по воде"

Вдоль Стрэнда, вверх по Квин-Виктория стрит,

О город, город, иногда я слышу,

Как сладостно вздыхает мандолина

На Лоуэр Темз-стрит, у пивной,

А там, внутри гудит народ хмельной,

Там рыбаки бездельничают днем,

А Магнус Мартир за стеной

Блистает бело-золотым огнем.

По взбухшей реке

Баржи плывут

Взопрела река

На воде мазут

Попутного ветра

Хлопая ждут

Широкие полотнища

Алых парусов.

Вниз по реке

Бревна плывут

На Гринвич минуя

Остров Псов

Вейа-ла-ла лейа

Вал-ла-ла лейа-ла-ла

Элизабет и Лейстер

От страсти сгорая

Плывут в челноке

Точно морская

Ракушка корма его

Красно-золотая.

Свежий юный ветер

Нагнетая волны

Несет их по реке

Мимо белых башен

Звон колокольный

Вдалеке

Вейа-ла-ла лейа

Вал-ла-ла лейа-ла-ла

"Родил меня Хайбери, совратили

Ричмонд и Хью... Деревья с пыльной листвою.

У Ричмонда чести меня лишили,

Раздвинув колени в узком каноэ".

"В Мургейте ноги мои, возле ног

Сердце. Он каялся, клялся в любви,

Плакал. А я проглотила упрек

К чему изливать обиды свои?"

"На Маргейтских песках

Свяжу ничего

С ничем в пустоте.

Обломаны кости на грязных руках.

Мои старики из простых, из тех,

Кто не ждет ничего".

ла ла

Тогда в Карфаген я пришел

сгорая сгорая сгорая

О Боже, Ты вырвешь меня

О Боже, Ты вырвешь

сгорая

IV. Смерть от воды

Флеб, финикиец, две недели, как мертв,

Забыл он крики чаек и зыбь морскую,

И потери, и прибыль.

Подводные струи,

Шепча, ободрали кости его. Он тонул и всплывал,

Погружаясь в пучину, и путь совершил

От смерти к рожденью.

Ты, иудей

Иль язычник, держащий штурвал,

Вспомни о Флебе: и он был красив и, как ты,

полон сил.

V. Что сказал Гром

Был отблеск факелов на потных лицах

Был сад морозной немотой объятый

Был стон бессильный в каменных столицах

А нынче плач и возгласы в темницах

И во дворцах а там вдали - раскаты:

В горах грохочет снова гром весенний.

Он прежде жил а ныне умер

Мы прежде жили ныне умираем

Едва найдя в себе терпенье

Нет здесь ни капли воды только скалы

Камни безводье песок под ногой

Тропинка все дальше уходит в горы

Здесь думать нельзя - скала над скалой

Губы хотя бы смочить водой

Высох пот и ноги вязнут в песках

Была бы хоть капля воды в горах

В гнилозубом рту мертвой горы пересохло: здесь

Негде стать негде лечь негде сесть

И нет тишины в этих горах

Лишь сухой бесплодный гром

И нет одиночества в этих горах

Лишь красные мрачные рожи зло и глумливо

Ухмыляются из дверей глинобитных лачуг

Если бы вода

Вместо скал

Даже пусть вода

Среди скал

И вода

И весна

Ручеек среди скал

Или просто звук воды

Не цикад

И не пенье сухой травы

Хоть бы звук воды среди скал

Где поет отшельник-дрозд на сосне

Ток-ток тик-так кап кап кап

Но воды здесь не сыщешь нигде

Кто же тот третий, всегда идущий подле тебя?

Ведь нас только двое здесь,

Но когда вгляжусь в белизну пути впереди,

Вижу кого-то еще, всегда идущего подле тебя,

Невесомо ступает в буром плаще под капюшоном,

Не понятно, кто это - женщина или мужчина,

Но все-таки кто же идет подле тебя?

Чей зазвучал в поднебесье

Приглушенный плач материнский,

Чьи обрушились орды, роясь

На бескрайних равнинах, через расщелины лезут,

На горизонте пустынном и плоском кишат,

Что за город навис над горами

Стены, камни, обломки падают в небе лиловом,

Рушатся башни

Иерусалим Афины Александрия

Вена Лондон

Призраки

Струясь со струн ее волос, парили

Скрипичных звуков волны в тишине,

А свет лиловый рассекали крылья

Нетопырей, висевших на стене

Вниз головами с лицами младенцев,

Вниз куполами в небе плыли башни,

Колокола пробили час вчерашний,

И голоса взывали из пустых колодцев.

В сей гибельной долине среди гор

В мерцании луны поет трава

Среди заброшенных надгробий у часовни

Пустынной, без окон, лишь двери хлопают

Да ветер здесь прибежище нашел.

Сухие кости не опасны никому.

На флюгере застыл петух

Ку-ка-реку ку-ка-реку

Во вспышках молний. И вот уж влажный шквал

Приносит дождь.

Ганг обмелел, бессильные листья

Дождя ожидали, а черные тучи

Над Гимавантом сгущались вдали,

И джунгли застыли, в тиши затаившись.

И тогда гром изрек:

Да

Датта: Что же мы отдали?

Друг мой, кровь сотрясает сердце мое

Ужасную дерзость соблазна минутного

Не искупишь воздержанной жизнью,

Только так и только лишь этим мы жили,

Чего не найдут ни в посмертных памятцах,

Ни в эпитафиях, задрапированных

пауком-благодетелем,

Ни в комнатах наших пустых, которые вскроет

Тощий поверенный

Да

Даядхвам: Я слышал однажды,

Как в замке повернулся ключ, лишь однажды,

Мы думаем лишь о ключе, каждый в своей темнице

Думает лишь о ключе, смиряясь с тюрьмой

Только в полночь, и шепот эфира

На миг возрождает поверженного Кориолана

Да

Дамьята: Лодка ответила радостно

Рукам, управлявшимся мастерски с парусом и веслом.

Тихо было на море. Сердце могло бы ответить

Радостно и послушно забиться

В сильных руках.

Я удил на канале,

Сидя спиною к бесплодной равнине.

Смогу ли в порядок владенья свои привести?

Вот и рухнул в Темзу мост, рухнул мост, рухнул мост.

Poi s'ascose nel foco che gli affina

Quando flam uti chelidon - О, ласточка, ласточка

La Prince d'Aquitaine a la tour abolie

Эти обрывки я выудил из-под обломков

Тогда я вам это устрою. Иеронимо вновь безумен.

Датта. Даядхвам, Дамьята.

Шанти шанти шанти

Перевод Я. Пробштейна

Примечания

"БЕСПЛОДНАЯ ЗЕМЛЯ" - В отдельном издании поэма сопровождалась псевдоакадемическими примечаниями Элиота - ироническими, пародийными и мистифицирующими. Поэма посвящена Эзре Паунду, потому что подверглась с его стороны значительной редактуре в сторону сокращения. Изъятые по совету Паунда фрагменты впоследствии печатались как отдельные стихотворения ("Стариканус"). В подтексте сквозного сюжета поэмы - поиски Святого Грааля. Отталкиваясь от современных интерпретаций мифа о Граале, Элиот перекидывает мостик к "Золотой ветви" Дж. Фрэйзера. "Использование мифа, проведение постоянной параллели между современностью и древностью... ни больше ни меньше, чем способ контролировать, упорядочивать, придавать форму и значение тому громадному зрелищу тщеты и разброда, которое представляет собой современная история" (Элиот, 1923). Эпиграф - из Петрониева "Сатирикона". Кумекая сивилла пожелала себе вечной жизни, позабыв пожелать вечную юность. Ее желание было исполнено (ср. со "Стариканусом"). По ходу сюжета сивилла превращается в мадам Созострис, а также является женской ипостасью слепого прорицателя Тиресия - сквозного персонажа поэмы (согласно одному из вариантов мифа, Тиресий был на семь лет превращен в женщину и впоследствии выступил как эксперт в споре богов о том, кто получает большее наслаждение от любви - мужчина или женщина. Женское наслаждение девятикратно сильнее, таков был суд Тиресия).